Винтервуд
Шрифт:
Гость он был, без сомнения, занимательный. Он много путешествовал и очень живо рассказывал о чужих странах, народах и своих странствиях на пароходах и на парусных кораблях. Он заявил, что после кончины бедной тетушки намеревается уехать в Америку.
— Я мечтаю открыть собственное дело в Нью-Йорке. По-моему, это гораздо более процветающий город, чем Лондон.
— Чем вы будете заниматься? — спросил Дэниел.
— Я еще окончательно не решил. Это будет зависеть от того, каким я буду располагать капиталом. — Он снова с намеренной медлительностью обвел взглядом комнату. Глаза его задержались на Лавинии. —
— У вас кто-то есть на примете, Джонатан? — весело спросила Шарлотта.
— Пожалуй, да.
— Вы не уверены? Полно, Джонатан, уж кто-кто, а вы то, я думала, не сомневаетесь в себе. — Шарлоттой, казалось, овладела какая-то неудержимая веселость, почти граничившая с истерикой. Глаза у нее ярко сверкали, и было в них что-то диковатое. — Чего вы хотите от женщины? Красоты? Хозяйственности? Богатства?
— Силы духа, — сказал Джонатан, глядя на Лавинию. — Если хотите — дьявольской отваги, крутого нрава и сильного духа. Она должна походить на лошадь чистых кровей. — И он залился своим несмолкаемым смехом. — Если все это будет сочетаться с красивой внешностью, я буду считать себя счастливчиком.
— Вы, как видно, очень уверены в себе, молодой человек, — вставил сэр Тимоти. — Эта наделенная сильным духом молодая женщина, быть может, и смотреть на вас не захочет.
— Думаю, захочет, — сказал, улыбаясь, Джонатан — Уверен, захочет.
Лавиния сделала какое-то резкое движение и лишь в последнюю минуту сумела взять себя в руки. Ей казалось, она способна была плеснуть свой бокал вина в физиономию этого ужасного человека. Она знала, что до тех пор, пока он не уберется из Винтервуда, она не почувствует себя в безопасности.
Казалось, вечер никогда не кончится. Во время пения Шарлотты Джонатан перелистывал страницы нот. Потом он подошел и уселся возле Лавинии, которая не поднимала глаз от своего вышивания.
— Где вы этому научились? — спросил он. Тон его был таким наглым, таким издевательским, что Лавиния, находившаяся в крайне напряженном состоянии, уколола себе палец и вынуждена была приложить носовой платок к выступившей капельке крови.
Джонатан отреагировал на это своим громким «ха-ха-ха!»
— Я вижу, это не свойственное вам от природы занятие. Шарлотта, как могло случиться, что вы взяли в гувернантки женщину, не блещущую истинно женскими талантами? Может, у мисс Херст лучше обстоят дела с арифметикой?
Уязвленная, Лавиния подняла голову, чтобы взглянуть на него, но вместо этого перехватила устремленный на нее взгляд Дэниела. Сердце у нее упало. Она впервые увидела в его глазах вопрос.
— Мисс Херст не гувернантка, — спокойно возразил он. — И к тому же она не на суде.
При этом злосчастном слове лицо Лавинии залилось краской, но, слава Богу, непредсказуемой Шарлотте не понравилось даже то сомнительное внимание, которое было уделено Лавинии. Она стремительно прошла через всю комнату, спросив на ходу, не пожелает ли Джонатан сыграть партию в безик. Сэр Тимоти любит эту карточную игру, да и она тоже.
Лавиния воспользовалась случаем, чтобы, пробормотав какие-то извинения, выскользнуть из комнаты. Она не пошла наверх, так как была слишком взволнована и возбуждена. Она направилась в длинную галерею, освещенную только светом
Только раздумывая обо всех этих вещах, она сознавала, как много они для нее значат... даже Флора с присущим только ей набором дурных манер, чрезмерной патетики и неуловимой прелести.
Лунный свет неяркими кругами лежал на полу. В темноте ей приходилось обходить мебель и две закованные в латы фигуры, стоявшие возле двери. Они словно наблюдали за ней. И вдруг, когда она опять оказалась рядом, одна из фигур заговорила:
— Что случилось, мисс Херст? Почему вы так взволнованы?
Не будь она так погружена в свои мысли, она заметила бы его раньше. Его белая манишка отчетливо виднелась в темноте и ничуть не походила на закованную в латы грудь.
— Зачем вы так пугаете меня, мистер Мерион?
— Простите. Хотите, я позвоню, чтобы зажгли свет?
— О нет, нет. Я пришла сюда на минутку, чтобы побыть одной.
— Вас тревожит мистер Пит?
Он сам сказал, что она не на суде. Не собирался ли он теперь предать ее суду и подвергнуть перекрестному допросу?
— Он, пожалуй, слишком фамильярен, но не мне критиковать ваших гостей.
Дэниел энергично пробормотал какое-то слово, но тут же прикусил язык.
— Вам подобная скромность не к лицу. Почему, черт побери, вы считаете нужным скромничать?
Она удивленно взглянула на него:
— А что мне еще остается?
— Не знаю. Меня интересует только одно — как долго вы способны разыгрывать эту шараду.
— Если вы хотите сказать, что я не подхожу...
— Да нет же, вы слишком хорошо подходите. У вас есть теплое отношение к людям, есть сердце. Потому мы вас используем. Совершенно беспощадно.
— Беспощадно?
— Быть может, мне следовало бы сказать вам, мисс Херст, что вам лучше уехать от нас. Но я не могу, потому что Флора нуждается в вас. Как видите, я ставлю интересы своей дочери выше ваших. Вот это я и имею в виду, говоря о нашей беспощадности.
— Я что-то не совсем вас понимаю. Разве мне грозит какая-то страшная беда, если я здесь останусь? — Когда он ничего не сказал в ответ, она с тревогой в душе рассмеялась. — Если вы имеет в виду мистера Пита, то я привыкла отваживать тех, кто проявляет ко мне нежелательное внимание.
— Я не имел в виду мистера Пита.
— Тогда...
— Ваши глаза при лунном свете сияют — вы знаете об этом?
Она знала, так как его глаза тоже сияли. Ее поразило, насколько они успели сблизиться с того памятного дня в палаццо контессы. А между тем они даже не разговаривали, не было ничего, кроме случайных встреч. И обмена ничего не значащими репликами. В Венеции это ощущение близости было скорее интуитивным, теперь оно переросло в уверенность. На какой-то головокружительный миг ей показалось, что он сейчас ее поцелует. Она даже, можно сказать, мысленно просила его сделать это. Она стояла неподвижно, страстно, до боли желая, чтобы он обнял ее.