Вираж бытия
Шрифт:
Ведь в чем была сатира?
После смерти Ленина начался так называемый «Ленинский призыв», то есть, набор в партию рабочих и крестьян. Массовый [49] . И Зиновьев его не только поддерживал, но и старался максимально раздуть.
Но вот беда.
Все эти новые члены партии, сыграли против него. Связывая свой успех, положение и продвижение больше не с крикунами откуда-то сверху, а с товарищами, что непосредственно их принимали и продвигали. А потом и прикрывали. То есть, с функционерами более высокого уровня. И так по цепочке до Сталина.
49
В
При этом новые коммунисты оказались «внезапно» людьми, в основе своей лишенными образования выше самого начального. И абсолютное большинство их не только не читало какие-то фундаментальные работы по теории коммунизма или социализма, но и даже своими словами что-то внятное выдать не могло [50] . Это были люди, выступавшие за все хорошее, против всего плохого. И, разумеется, прислушивались они к тем, с кем связывали свое возвышение, безотносительно содержания, в котором ничего не смыслили.
50
Сам Сталин на XIII съезде в 1924 года называл 60 % новых коммунистов «политнеграмотными». И это было еще изрядное смягчение. Именно на вот таких «новых ленинцев» Булгаков в «Собачьем сердце» и дает пародию через образ Шарикова.
Их вождем и был Сталин.
Зиновьев же теперь в своей риторике развернулся на 180 градусов. Осознав какую чудовищную опасность лично для него несет «орабочивания» и «окрестьянивания» партии, он постарался обрушить всю тяжесть своего удара именно по ним. Налегая на массовую смычку с уголовным элементом именно что на низах, а также на безответственное отношение партийцев к трудовой дисциплине. Опять же – на низах. Причем «углядел» он это не везде, а в первую очередь в тех партийных организациях, которые не поддержали предложение Зиновьева о снятии Сталина с поста генерального секретаря.
Троцкий Григория в этом всемерно поддерживал. Но пытаясь разыграть уже «карту Фрунзе», а именно зайти от образования. Дескать, как человек может считать коммунистом, если он понятия не имеет, что это такое?
Бурления известных масс стремительно нарастало.
Виновники «всех бед», казалось были найдены. Во всяком случае, если верить газетам.
И в этой обстановке Фрунзе выехал в Ленинград уже на третий день после того заседания, чтобы провести инспекцию местных военных заводов. Выглядело это чрезвычайно противоречиво. С одной стороны, да, инспекциями он действительно занимался. И делал это довольно толково и грамотно. А в Ленинграде военных заводов больше всего. С другой стороны, это все было так не вовремя, что по Москве даже поползли слухи, будто Михаил Васильевич поехал договариваться о чем-то с Зиновьевым.
Правда слухи распадались на две основные ветки.
Кто-то считал, что нарком решил перейти на сторону объединенной оппозиции. Другая часть твердила, будто бы Фрунзе наоборот, поехал успокаивать эту разбушевавшуюся публику.
Изменник
Большой вопрос. Тем более, что сам Сталин помалкивал и старался не попадать в публичное поле.
Прибыв в Ленинград Михаил Васильевич первым делом направился к Кирову. Чтобы сохранять некий порядок и не провоцировать совсем уж одиозных слухов. Которого попросил выделить ему «провожатых» по заводам, чтобы они смогли все показать и рассказать без утайки.
Заглянул на завод «Большевик».
Немного там поругался.
А потом, ближе к вечеру, заглянул ненадолго к Зиновьеву. Который и был настоящей целью его визита.
– Доброго дня, товарищи, – поздоровался нарком, входя в довольно просторный кабинет.
– А, Михаил Васильевич, рад вас видеть! – воскликнул Зиновьев, вставая с дивана и шагая к гостю, чтобы пожать ему руку.
– И я вас, Григорий Евсеевич, – максимально искренне соврал Фрунзе.
– Ну и кашу вы заварили с нашим Железным Феликсом!
– Скажете, что не по делу?
– О нет! Очень даже по делу! Но вы ранее не встревали в политику вот явно. Это все так неожиданно.
– Григорий Евсеевич, я очень не люблю, когда убивают близких мне людей. – сразу оговаривая, что его участие в этом всем деле определяется только лишь местью и желанием выжить.
– Лев Давидович об этом говорил. Удивлен, что Феликс Эдмундович не поднял этот вопрос. Он ведь знает?
– Знает. Но ни у меня, ни у него нет подходящих доказательств для честного судебного разбирательства. Только косвенные.
– Понимаю. Мы все это понимаем и разделяем ваше негодование. – произнес Зиновьев вполне искренне, во всяком случае на первый взгляд, и остальные присутствующие покивали в знак согласия. И также – не было ни единой лукавой нотки.
– Григорий Евсеевич, мне нужна ваша помощь. Вас хоть и сняли с должности начальника Ленинградского губкома, но вы, в отличие от Кирова, полностью контролируете Ленинград. Вам верят и доверяют люди. К вам прислушиваются. Поэтому без вас мне не справиться.
– А в чем эта помощь будет заключаться?
– В сущем пустяке. Нужно как можно скорее решить вопросы с военными заказами первой необходимости. По артиллерии.
– К чему такая спешка? Разве завтра война с Польшей? Да и с коллективизацией мы решили повременить.
– Я думаю, что вы не хуже меня понимаете, что вскоре Иосиф начнет действовать. Когда – не ясно. Наверняка сейчас идет мобилизация сторонников. И Ворошилов все еще мой зам. А в частях РККА хватает так или иначе связанных с ним командиров. И я не исключаю начало выступлений в армии, под соусом противодействия реформам. Как мне доносили там уже идет агитация. Поэтому части постоянной готовности должны быть готовы выступить против бунтовщиков как можно скорее. Тут очень важно то, кто кого обгонит. Как в дуэли. Кто первым стреляет, тот и победил. Если, конечно, он не совсем криворукий.
– О… я понимаю, – серьезно кивнул Зиновьев, а потом обратился к присутствующему тут Евдокимову, – поможешь?
– Конечно. В чем именно нужна помощь?
– Нужно в самые сжатые сроки доработать лафеты для 107-мм полевой пушки и 76-мм противоштурмовой. Ну и что-то решить с выстрелами для обоих артиллерийских систем. Их требуется «распатронить», приведя к раздельно-гильзовому заряжанию. А также наладить выпуск новых 80-мм минометов и мин к ним. Очень нужно, чтобы эти заказы не саботировали, не волокитили, делая в приоритетном порядке. Счет идет на дни.