Вирсавия
Шрифт:
Часто она просила Мемфивосфея испытать ее, придумать загадки и трудности, но душа ее была столь проворна, что едва Мемфивосфей успевал задать свой вопрос, как она уже давала ответ. И он тяжело вздыхал и стонал от восхищения, ведь сам он кое-как мог отличить число два от числа три, но даже единицу, число Господа, он знал нетвердо.
Тот, кто придет после меня.
Порою царь произносил только эти слова и умолкал. И другие тоже молчали, говорить об этом даже туманно, намеками было нельзя, даже Нафан в пророческом безумстве и тот не смел
Тот, кто.
Иной раз он говорил:
Амнон — добрый человек. Он не требует большего, нежели довольство. Если есть у него вино и он может время от времени выбрать себе новую жену, то он доволен. Он мог бы стать князем мира.
Или вот так:
Авессалом царственен, движения его — движения избранного, и говорит он как избранный, и весь облик его — облик избранного. Но он так одинок, нет у него ни друзей, ни советников, я даже не знаю, с ним ли Господь.
Прежде решения и приказы всегда текли из него потоком, как звуки из гуслей в руках певца, часто он лишь с изумлением отмечал, с какою легкостью, будто играючи, слетали с его уст требования и приказания, и нынешние колебания и неуверенность были ему внове и почти пугали его, все это прямо-таки стремилось из него наружу и проступало на лице, на внутренней стороне ляжек зудящими ярко-красными пятнами, и он сказал Вирсавии:
Никогда Господь не оставит меня. Но Он как бы заслоняет мир у меня перед глазами, создает препоны взору моему и мысли, все утратило былую прочность и надежность, Он отнимает у вещей и людей их различия.
Так было всегда, отвечала Вирсавия. Все люди всегда чем-то походили друг на друга, и все вещи всегда были соединены друг с другом. Но ты этого не замечал.
Ты имеешь в виду: когда напрягается взор, зрение наше затуманивается?
Да. Именно так.
Сколько тебе сейчас лет, Вирсавия?
Мне двадцать семь.
И ты уже говоришь: людей невозможно отличить, вещи и живые существа переходят друг в друга, без различимых границ?
Да. Именно так я говорю.
Ты так думаешь или только говоришь?
Я думаю, все заключает в себе что-то еще, сказала Вирсавия. Подо всем, что мы видим, кроется еще что-то, нам невидимое.
Никогда ты не смогла бы принимать решения, сказал Давид. И никогда не смогла бы отдавать приказы.
Эти слова он произнес быстро: в этом он был уверен.
Она же ответила, сколь могла осторожно и неопределенно:
Я никогда не стремлюсь делать что-то, кроме необходимого.
И он закончил разговор, нетерпеливо и с суровостью в голосе:
Все таково, каково оно есть, ни больше и ни меньше. Ничто не отходит от своей сущности, назначенной ему в мироздании. Все имеет природу очевидную и недвусмысленную. Так должно быть. Все таково, каковым оно выглядит. Бог
Часто писец только и записывал что эти слова:
Тот, кто придет после меня.
Следовать далее мысль царя упорно противилась.
И нерешительность его распространилась по всему царскому дому.
Мемфивосфей и тот не устоял перед нею.
Что, если выбор падет на меня! — испуганно сказал он Вирсавии. Подумай, царица: ведь, как бы там ни было, в жилах моих течет царская кровь. Я происхожу от святого семени Саула.
Что ж, откликнулась Вирсавия без тени насмешки. Ты стал бы царем кротким и добрым.
Я бы терпеливо нес бремя, возложенное на меня Господом.
Да, под твоею державой мы все чувствовали бы себя в безопасности.
Более всего я страшусь того гнева и той ненависти, какие должно проявлять царю. Когда я пытаюсь ощутить гнев или ненависть, мною овладевает одна лишь печаль.
Господь дарует царю силу ненавидеть и гневаться.
Вирсавия поневоле отворачивается в сторону, чтобы он не видел, как она старается подавить смех.
Может быть, облик мой возвысится и станет величественнее, задумчиво произнес Мемфивосфей. Может быть, ноги мои исцелятся. Когда нянька, что несла меня над своею головой, уронила меня на землю, случилось, наверное, вот что: царственность моя вытряхнулась вон при падении.
Нет, лучше оставайся таким, каков ты есть, уверяла Вирсавия. Тебе должно быть тем же Мемфивосфеем, что и теперь.
Не знаю, возможно ли это, жалобно сказал он.
И прибавил: царь должен обладать величием. Сущность его находится между людьми и Богом.
Я бы тоже могла остаться тою же, как теперь, объявила Вирсавия.
Как теперь?
Супругой царя.
Но когда царем стану я, царя уже не будет в живых!
Я могла бы стать царицею новому царю.
Моей супругой?
Да. Твоей супругой.
Но тут Мемфивосфей уразумел, что Вирсавия насмехается над ним, красные его глаза наполнились слезами, он простер к ней сплетенные руки и воскликнул: Вирсавия! Вирсавия! неужели нет у тебя жалости ко мне!
И душа Вирсавии смутилась, и она не знала, что сказать.
А он всхлипывая продолжал:
О возлюбленная моя пава! Как можешь ты говорить со мною, будто я всего лишь глупец и обезьяна вавилонская!
И когда она теперь посмотрела на него и увидела, что это ведь чистая правда — обезьяна вавилонская — и что он плачет от гнева, то смех у нее внутри обернулся печалью и состраданием, и она попыталась утешить его:
Я не хотела обидеть тебя. Не хотела глумиться над тобою или насмеяться.
Ты ругалась надо мною столь обворожительно, что я был совершенно беззащитен.
Прости меня, жалобно сказала Вирсавия. Ведь никто из нас ничего наверное не знает. Может быть, в глубине твоей души живет царь.
Но тут Мемфивосфей сказал, и голос его был тих, однако же тверд, и он поймал ее неуверенный взор горестными своими глазами:
Я человек, и я очень люблю тебя, Вирсавия. У меня лицо человека, со щеками, и губами, и глазами, видишь, сколь я невыразимо хорош, я люблю тебя, Вирсавия.