Виртуозы общения. Секрет успешного взаимодействия с людьми
Шрифт:
После окончания сеанса все участники пошли своей дорогой; никому не рекомендовали поддерживать отношения. Однако, проведя опрос полтора месяца спустя, ученые обнаружили, что в течение нескольких дней или недель после эксперимента пятьдесят семь процентов участников отыскали своего собеседника. Тридцать пять процентов встретились и пообщались. Одна пара сходила на ужин, потом посмотрела пару фильмов и начала встречаться по выходным, а затем и по праздникам. Примерно год спустя они поженились, пригласив на церемонию всех сотрудников психологической лаборатории. «Эффект превзошел все ожидания, – поделился со мной Артур Арон. – Я до сих пор в шоке! Мы и представить себе не могли, во что это выльется».
Аронам захотелось выяснить, существует
На самом деле, среди протестированных Аронами методов был лишь один, способный помочь незнакомым людям установить прочную связь: список из тридцати шести вопросов, которые, как позже написали Элейн и Артур Арон, вызывали «устойчивое, нарастающее, взаимное, личностное самораскрытие». Со временем эти вопросы стали известны как процедура «Экспресс-дружба» и приобрели популярность среди социологов, психологов и читателей статей с заголовками вроде «36 вопросов, чтобы влюбиться»[3].
Процедура «Экспресс-дружба» особенно интересна тем, что тридцать шесть вопросов отобраны почти бессистемно, по крайней мере в самом начале. Некоторые взяты из игры под названием «Неигра», популярной среди курильщиков марихуаны и студентов (демографическая группа, включавшая в себя изрядное количество научных сотрудников Аронов). Другие вопросы исследователи придумали во время обеденных перерывов или совместных походов в бар. «В том, как мы изначально подбирали вопросы, довольно мало того, что можно назвать “строгой наукой”, – признался мне Эд Мелинат, аспирант Арона. – Мы сочинили сотни две, и уже опытным путем выясняли, какие из них наиболее эффективны».
Исследователи предположили, что оптимальный подход – начинать с мелких, безопасных вопросов («Кого бы вы пригласили в гости на ужин?»), затем постепенно переходить к более глубоким. «Вряд ли люди согласились бы обнажать душу сразу, – пояснил Мелинат. – Поэтому мы решили начать с чего-нибудь простого».
В седьмом вопросе («Вы предчувствуете, каким образом умрете?») людей просили поделиться своими глубинными страхами. В двадцать четвертом («Какие у вас отношения с матерью?») и двадцать девятом вопросе («Расскажите партнеру о самом неприятном моменте в своей жизни») участников просили описать свои отношения с близкими и болезненные воспоминания. Вопрос тридцать пятый («Смерть кого из близких ранила бы вас больше всего?») казался настолько личным, что многие участники задавали его и отвечали чуть ли не шепотом. Последний вопрос был открытым («Поделитесь личной проблемой и спросите совета у партнера»). Часто к тому времени один или оба участника плакали.
Почему важно не бояться эмоций
Когда команда ученых из Стоуни-Брук попыталась определить, какие вопросы самые действенные, их поставила в тупик вроде бы несложная задача: как отличить эмоциональные вопросы от неэмоциональных?
Некоторые вопросы, такие как «Вы хотели бы стать знаменитым?», могли относиться к обеим категориям. Одни люди ответили бы просто да или нет. Другие разразились бы душераздирающими признаниями о несбывшихся мечтах и утраченных надеждах. Станет ли такой вопрос приглашением к эмоциональному самораскрытию или к легкой беседе?
В итоге исследователи поняли, как оценить, вызовет ли вопрос эмоциональный отклик: как правило, вопросы, касавшиеся повседневного опыта или неоспоримых мнений («Как вы отпраздновали прошлый Хеллоуин?» или «Какой самый лучший подарок вы получали в жизни?»), вызывали скорее бесстрастные ответы. Напротив, вопросы, заставлявшие людей описывать свои убеждения, жизненные приоритеты или значимый опыт, как правило, приводили к эмоциональным ответам, даже если сами вопросы вроде бы не выглядели эмоциональными. Такого рода вопросы часто побуждали людей обнаруживать свои уязвимые места. Когда человек спрашивает: «Что вы больше всего цените в дружбе?» (номер шестнадцать), вопрос может показаться не особенно эмоциональным, но часто приводит к неожиданно откровенным ответам о прошлых обидах или предательстве, выражению любви к друзьям или иных радостей и тревог. Такие вопросы облегчают последующее сближение («Что вы сказали после того, как он с вами порвал?»).
Иными словами, разница между поверхностным вопросом и тем, который открывает возможность для эмоциональной связи, заключается в признании своей уязвимости. Именно поэтому разговор «Что мы чувствуем?» вызывает такой сильный резонанс.
Эмоциональная заразительность
В том, что важно не скрывать своих чувств, Ароны видели смысл отчасти потому, что это соответствовало документально подтвержденному психологическому феномену, известному как эмоциональная заразительность. Проведенные в начале 1990-х годов эксперименты показали, что люди обычно «синхронизируют свои эмоции с эмоциями окружающих». Порой синхронизация является преднамеренной, например, когда мы сознательно сопереживаем другому человеку; чаще всего она происходит автоматически, независимо от нашей воли, заставляя нас плакать, злиться или гордиться вместе с другим человеком, хотим мы того или нет.
Именно заразительность лежит в основе разговора «Что мы чувствуем?» и объясняет, почему эмоции влияют на наши диалоги, даже если мы их не осознаем. «Эмоциональная заразительность – довольно примитивный процесс, – отмечается в исследовании, опубликованном в 2010 году. – Мужчины и женщины инстинктивно “улавливают” выражения радости, любви, гнева, страха и печали». Как полагают ученые, эмоциональная заразительность развилась потому, что помогала людям устанавливать межличностные отношения. Это начинается почти с рождения: одно исследование показало, что «десятинедельные младенцы способны и должны имитировать выражения счастья, печали и гнева своих матерей». Данный инстинкт развился в нашем сознании для того, чтобы нам нравилось общаться с другими людьми и возрастали шансы формирования дружеских и деловых союзов, семей и сообществ.
Эмоциональную заразительность должно что-то спровоцировать, и одним из самых надежных триггеров является уязвимость. Мы более подвержены эмоциональному заражению, когда другой человек (или мы сами) откровенно делится своими личными взглядами и убеждениями, важным опытом или иным образом открыто выставляет себя на наш суд. Те же самые признаки использовали Ароны, чтобы отличать глубокие вопросы от поверхностных.
Другими словами, наша восприимчивость растет, и сами мы становимся более эмоционально заразительными, если делимся чем-нибудь откровенным, способным вызвать порицание. Чужие суждения могут быть нам безразличны, мы можем о них забыть, как только услышим, но сам факт, что мы открываемся перед человеком, порождает чувство близости. Чтобы проникнуть глубже, мы должны показать свою уязвимость. «Чем громче эмоция, тем больше вероятность заразительности, – объяснил мне Амит Голденберг, исследователь психологии из Гарварда. – А уязвимость – одна из наших самых громких эмоций. Мы запрограммированы ее замечать».