Вирус бессмертия
Шрифт:
– Нет, Шамхат! Ты слишком хорошо думаешь о людях! – воскликнул Богдан. – Ты так же боялась, когда в Испании разгорелся огонь инквизиции. Было еще хуже, еще страшнее, чем здесь. А как хорошо было потом?
– Да, в Испании и во Франции мы прожили лучшие дни.
– Если не считать моего царствования в огражденном Уруке. Но в Европе мы тоже были счастливы. В той самой Европе, где тебя чуть не сожгли на костре. Поверь, нам рано отказываться от цветка бессмертия. Нам нужно воспользоваться им и жить дальше. Надо лишь переждать тяжелые времена.
– Ох! Может быть, ты и прав, – без особой уверенности сказала Шамхат.
– А любой из здешних людей глубоко несчастен. И никто из них не доживет до счастливых дней. Убить Павла – значит, избавить его от страданий. Если бы ты увидела этого человека, ты бы сама убила его из жалости.
– Ты говоришь, он на Петровском бульваре? Ладно. Пойдем туда. Мне нужно взглянуть на него. Только надо умыться снегом, а то мы все перемазаны копотью, как подземные духи.
ГЛАВА 33
1 января 1939 года, воскресенье.
Москва. Здание Комиссариата
внутренних дел на Лубянке
Свержин метался по кабинету, как запертый в клетку лев. Он и ревел как лев, в ярости и бессилии. Он сбросил со стола бумаги и принялся топтать их ногами, затем с силой швырнул на пол дорогой чернильный прибор, перевернул стол, разбил об него стул в щепки и только после этого успокоился. Багровый, потный, с выкаченными глазами, он еще несколько минут тяжело дышал, сжимая кулаки.
«Неужели этот купеческий ублюдок Дроздов думал, что сумеет обвести меня вокруг пальца? – думал он. – Разгромил штаб и решил, что я спишу это на Стаднюка? Сволочь!»
Однако Свержин никак не мог понять, зачем его бывшему подчиненному вздумалось штурмовать следственное управление и выпускать женщин. Это выглядело продуманным решением, поскольку день нападения был выбран наилучшим образом – людей мало.
«Дежурил по управлению Козакевич, – рассуждал Свержин. – А он вел следствие по делу Вероники Сердюченко. И вот Козакевич расстрелян у себя в кабинете. Есть в этом логика, есть! Допустим, что Дроздов, поняв, что из Стаднюка ничего не выйдет, решил драпануть за границу. Тогда ему понадобится надежный, преданный соратник. Например Сердюченко. Они давно знают друг друга, давно работают вместе. Дроздов тайком сдает жену шофера Козакевичу, а потом предлагает Сердюченке помощь в ее освобождении. Это в его привычках! – Свержин почувствовал, как в нем снова закипает ярость. – Но вдвоем с Сердюченко взять здание штурмом не получилось бы. Нет. Им нужна была подмога. Обязательно. Может, Дементьев?»
Свержин распахнул дверь кабинета и подозвал ординарца – крепкого молодого человека лет двадцати пяти.
– Узнай, где сейчас Дементьев, – приказал он. – Только живо! И еще, пусть принесут мне телефон, а то мой разбился.
Ординарец бросился выполнять поручение, а Свержин устало опустился на его стул.
«Стаднюка и секретаршу Дроздов скорее всего убил, – решил он. – Любит он это дело, любит. Варя Стаднюк пусть бегает, сколько захочет. Рано или поздно она выползет из норы, а там поглядим, что с ней делать. А главное, поглядим, что делать с тем, кто ее приютил. В общем, надо снимать пост с их квартиры, а то людей только зря там держу. Куда важнее сейчас не дать Дроздову уйти за границу. Вот это главное. Придушу его, как щенка, когда поймаю».
Его мысли прервал вошедший из коридора мужчина, одетый в гимнастерку и галифе. Свержин поднял на него взгляд и спросил:
– Что у тебя?
– Я закончил допрос караульного, красноармейца Малинина. Он выжил при нападении на штаб Дроздова.
– Выкладывай.
– На штаб напал желтолицый узкоглазый человечек, вооруженный плевательной трубкой. Плевался он вот такими стрелами. – Следователь бросил на стол перед Свержиным сделанную из иголки стрелу с бумажным оперением. – Судя по показаниям Малинина, после попадания стрелы в собаку ее охватил паралич. Потом желтолицый напал на него…
– Погоди! Где этот Малинин сейчас?
– В камере.
– Вели быстро доставить его сюда. Живо!
Свержин перенес стул к себе в кабинет, поднял перевернутый стол, а затем, подумав, сгреб ногами в угол залитые чернилами бумаги. Вскоре следователь привел насмерть перепуганного красноармейца – форма на Малинине висела мешком, поскольку, как и положено, у него отобрали все ремни.
– У меня есть пара вопросов, – глядя исподлобья, обратился к нему Свержин. – Первый и главный: где был товарищ Дроздов, когда произошло нападение?
– Да отъезжал он. Сразу как товарищ Дементьев забрал этого, ну как его… Парень был при нем…
– Погоди! – запутался Свержин. – Кто сначала уехал?
– Сначала товарищ Дементьев выволок парня за шиворот. Ну, задержанного. Усадил в автомобиль, и они укатили. Почти сразу следом за ним отбыл товарищ Дроздов на своем автомобиле.
– Один?
– С водителем, как иначе?
– Понятно.
– А уже после того, как желтолицый на меня набросился…
– Что значит – набросился? – вскипел Свержин. – При тебе была винтовка!
– Так это… Ну, я только затвор потянул, а этот, быстрый, как бес, ухватил меня за шею и давай же душить. У меня-то хватка медвежья, но этот хуже клеща. Вцепился и держал, пока у меня в глазах не помутнело.
– А потом?
– А потом я не помню. Насилу очнулся! Гляжу, передо мной стоит незнакомец, весь разодетый, что твой буржуй. Кто, спрашивает, на тебя напал? Ну, я ему и говорю, мол, калмык узкоглазый.
– А он?
– А что он? Винтовку мою бросил и пошел себе. Я гляжу, командир наш в снегу убитый…
– Понятно. А куда Марья Степановна делась?
– Не знаю. Не видел я ничего.
– Ладно, в камеру его, – приказал Свержин следователю. – Кого-нибудь из тех, кто штаб отбивал, допросили?
– Нет пока. Там их осталось-то в живых три человека. Никак в себя прийти не могут. Один говорит, что банда была из тридцати человек с тремя пулеметами, другой говорит, что нападающих было не больше десятка, но они швыряли бомбы одну за другой. На самом же деле мы нашли один заклинивший пулемет и еще позицию за сугробом, откуда били из винтовок двое стрелков. А бомба взорвалась всего одна.