Вирус бессмертия

Янковский Дмитрий Валентинович

И продолжат вертеться шестерни мироздания, откручивая время.

На минуту Павлу показалось, что даже ходить на скучный завод, где главное в работе не ее результат, а количество, – это счастье. Потому что потом, после работы, ОСОАВИАХИМа или комсомольского собрания, можно взять книжку и читать ее, представляя папуасов Новой Гвинеи, снежных барсов, древних индийцев или синих китов.

И пусть он, Павел, тоже приводится в движение теми же шестернями – если собраться как следует, можно этого не замечать.

– Елка? – спросил Стаднюк у Машеньки, чувствуя приступ безысходного одиночества.

– Да, – кивнула она. – Сердюченко с утра привез. Я ее нарядила.

– С наступающим вас, Марья Степановна, – неловко сказал Павел.

Он сходил в уборную, потом долго умывался в ванной, вспоминая, какие мысли приходили ему в голову в первый день. Как он испугался переливания крови.

«Да вот хоть то же переливание крови, – снова начал размышлять Паша. – Нигде, кроме той машинописной статьи, имя Богданова не встречалось. Это говорит о чем? О тайном проведении подобных опытов, тайном в первую очередь от народа. Хорошо хоть из меня кровь не высосали».

Все говорило за то, что и эксперимент, в котором участвовал Стаднюк, был не менее тайным, к тому же еще более мистическим.

«Может, они хотят установить связь с самим Богом? – внезапная мысль напугала Павла. – Только не как попы, а на научной основе? Установить связь с Богом и заставить его помочь в устройстве мировой революции? Ведь если есть шестерни, то должен же кто-то заводить пружину!»

Слово «заставить» в качестве глагола относительно Советской власти напрашивалось даже в отношении Бога.

«Ну а я тут при чем? Почему именно меня выбрали для связи с Богом? Я ведь не поп. Попа было бы взять вернее. Хотя если говорить о строго научном подходе… Лучше бы ученого какого. Или не ученого? Может, им как раз нужен был механик? Ну, раз шестерни?»

Внезапно Павку осенило. Он поднял руку и ощупал впадину на макушке.

В этот момент ему все стало ясно. Он просто сопоставил факты, и вывод образовался сам, мгновенным озарением.

Стаднюк закрутил кран и вытер руки о полотенце. Но только он хотел как следует додумать осенившую его мысль, в ванную вошла Машенька и сказала:

– Если вы, Павел, умылись, то пойдемте, пожалуйста, наверх.

– Хорошо, иду, – сказал он, стараясь не потерять по дороге суть своего открытия.

Он быстрым шагом поднялся на второй этаж и упал на кровать, подложив руки под голову.

– Вам ничего не нужно? – спросила его Машенька, закрывая дверь, но Стаднюк даже не услышал ее.

«Во-первых, дыра в голове, – загибал он пальцы. – Во-вторых, мне велели молиться. В-третьих, подняли повыше к небу. А Бог-то всегда на небе был! В-четвертых, стеклянный куб этот! Возможно, он был чем-то вроде детали приемника, одной частью которого был я, а другой этот куб. А случайные сны, которые я видел, – это и есть то, что сказал мне Бог! И шестерни. Конечно, им нужен был механик, чтобы разобраться в этом!»

Павел вздрогнул, заслышав шорох шагов за дверью. Это были не звонкие Машины каблучки, а кошачья поступь мягких, не по сезону легких туфель Дроздова.

«Значит, товарищ Дроздов и его начальство теперь ждут не дождутся, когда у меня проявятся последствия эксперимента», – осознал Стаднюк.

Стаднюка бросило в краску. Осенившая его догадка явно была преступной, и он вскочил с постели, чтобы не быть застигнутым врасплох. Пока Дроздов отпирал замок, Паша успел усесться за стол и быстро начеркать на бумаге несколько спиралей и стрелочек. Похоже, от него ждали именно рисования, иначе зачем перо и бумага? Так пускай получают рисование. Иначе пустят в расход за ненадобностью. Только надо рисовать долго, пока не найдется способ удрать отсюда.

Еще будучи за дверью и только начиная ее открывать, Дроздов взялся попрекать подопечного:

– Ну-ну, Стаднюк! Нельзя так долго валяться в постельке! Трудящиеся уже у станков создают светлое будущее, а ты валяешься, как буржуй какой-то. Тебе, может, кофейку в кровать принести?

В следующую секунду энкавэдэшник увидел Павла сидящим и осекся. В глазах его мелькнуло такое выражение, как будто он громко выпустил газы на партийном собрании.

– Доброе утро! – отозвался подопечный, подскакивая со стула.

– Интересный факт! – удивленно воскликнул Максим Георгиевич, пытаясь по лицу Стаднюка понять, не догадался ли тот о чем, и придумывая, как выкрутиться из случившегося конфуза. – Раннее утро, а птичка уже на ногах. Не ожидал!

Но Павел ничем не выдал мелькнувшую у него мысль: Дроздов перед приходом каждый раз за ним подглядывал. Иначе с чего бы он взял, что Павел еще в постели, если бы воочию не увидал этого? И отчего было бы так смущаться?

Сам же Дроздов моментально взял себя в руки и добавил, присаживаясь на Пашино место:

– Молодца! Молодца! А я-то думал, ты спишь, как увалень. Думал, воспользуешься случаем, отдохнешь… – сказал Дроздов и спросил: – Что рисуешь?

– Не знаю, – выдал Павел заранее заготовленную фразу. – Лежал, лежал, вдруг меня словно подбросило. Как будто в голове прозвучал голос, сказавший: «Встань и нарисуй!»

– И? – Дроздов резко повернулся к Павлу всем корпусом, начиная буравить его глазами. – Нарисовал?

– Да! – Стаднюк протянул только что испорченный лист.

Дроздов выхватил бумагу и внимательно оглядел пересекающиеся линии.

– Это законченная работа? – стараясь не выказать волнения, спросил он.

Но подопечный не торопился с ответом. Дроздов оторвал взгляд от рисунка, и в его глазах мелькнул такой дьявольский огонек, что Павел понял – если скажет «законченная», до обеда не доживет.

– Да нет, я только начал. Все как-то… ускользает, – поморщился он и закатил глаза, закачался, изображая, что падает в обморок. – В голове кружится все. И голоса…

– Ты не упади мне! – воскликнул Максим Георгиевич, помог Стаднюку лечь на кровать и продолжал допытываться: – Ну скажи, скажи, почему нарисовал именно такую картиночку?