Вирус бессмертия
Шрифт:
Сначала появился квадратик-Богдан, затем квадратик-Стаднюк, а третьим Дроздов изобразил квадратик, обозначавший Варшавского. Квадратик Богдана он тут же зачеркнул жирной линией, а над оставшимися задумался. Есть ли между ними связь? Вряд ли. Хотя нет. Кое-какая все-таки есть, как это ни удивительно. Адрес. Дом Варшавского точно напротив дома, где жил Стаднюк с Варей. Случайность?
На самом деле по-настоящему случайные вещи никогда не попадали у Максима Георгиевича вместе на один лист. А тут две ключевые фигуры, никак по большому счету не связанные,
При всей удивительности такого совпадения никакой явной или скрытой связи между Стаднюком и Варшавским энкавэдэшник не видел. Но была одна косвенная деталь, не дававшая ему покоя. Он ткнул пером в чернильницу и заново нарисовал квадратик Богдана, вписав в него имя, а затем соединил его линией с квадратиком Варшавского. Варшавский знает о существовании Богдана из дневников Тихонова. А откуда дневники у профессора? Может, он получил их из рук Тихонова? Это не исключено, поскольку о судьбе красноармейца вообще ничего не известно. Всего в экспедицию входило шесть человек, ни один из которых не вернулся. Скорее всего в дневниках Тихонова зафиксирована смерть каждого члена экспедиции. Кто, когда и при каких обстоятельствах погиб. Отсюда можно сделать косвенный вывод о том, что Тихонов остался жив.
«Так… – подумал Дроздов. – Похоже, Варшавский не был со мной до конца откровенен. Скорее всего те дневнички не сгорели, а находятся в его распоряжении, но содержат такие сведения, которыми Варшавский ни с кем не желает делиться. Сука!»
Если же Тихонов погиб одним из последних, то получалась еще более забавная вещь – Варшавский получил дневники непосредственно от Богдана. Однако, зная Богдана, трудно было поверить, что он с кем-то мог поделиться информацией. Тогда Тихонов точно встречался с профессором, и тот наверняка знает о его судьбе.
Дроздов нарисовал квадратик для Тихонова и соединил его линиями с квадратиками Варшавского и Богдана. Получился равнобедренный треугольник. Лишь квадратик Стаднюка в него не вписался.
И все-таки странно, что единственный найденный в Москве реципиент живет прямо напротив одного из самых информированных в этом деле людей.
Сухо затрещал телефонный звонок. Дроздов, продолжая размышлять, взял трубку.
– Дроздов на проводе, – ответил он.
– Это Дементьев. Нечем тебя обрадовать.
– Подробнее можно?
– Докторша, которая была гинекологом на фабрике, три дня назад арестована по какому-то врачебному делу.
– Надеюсь, ее не расстреляли еще? – нахмурился Максим Георгиевич.
– Нет. По ней еще не принимали решения. Там рулит Козакевич. Знаешь его?
– Знаю.
– Если хочешь, я попробую с ним связаться.
– Не надо. Узнай только, где он сейчас. Через часик я заеду.
– Ладно. Погоди, я перезвоню.
Дроздов бросил трубку на рычаг.
«Если это полоса невезения, то она очень вовремя началась, – со злостью подумал он. – Самое время».
Он вернулся к листу с квадратиками, но мысли рассредоточились и упорно не желали идти вдоль начерченных линий.
«Что-то ведь очень важное пришло в голову! – Максим Георгиевич энергично потер лоб. – А! Не нарочно ли мне подсунули Стаднюка? Нет ли за этим чьей-то воли? Может, это наш профессор так забавляется?»
Недобрая мысль о профессоре снова вызвала резкое учащение пульса, но не такое сильное, как в прошлый раз. Стоило отвлечься от этой мысли, как сердцебиение пришло в норму.
«Когда я грохнулся в обморок, мысль тоже была о Варшавском. И тоже недоброго характера. Точно! Вот так старичок! – озарило Максима Георгиевича. – Надо его повнимательнее разработать. Вот со Стаднюком разберусь сейчас и за старикашку…»
Был бы на месте Дроздова не сотрудник четырнадцатого отдела НКВД, он бы отмахнулся от такого совпадения, как от назойливой мухи. Однако Дроздову уже приходилось сталкиваться с делами, в которых фигурировал гипноз. В основном это были кражи и изнасилования.
«А ведь Варшавский, кажется, психолог, – размышлял Дроздов. – Он упоминал об этом в беседе. Значит, что более чем вероятно, он владеет гипнозом. Но у меня нет ни малейшего пробела в памяти! Черт… Маловато у меня информации по гипнозу. А впрочем, вскоре я смогу получить достаточно сведений о нем».
Подумав еще немного, Максим Георгиевич не стал соединять линией квадратик Варшавского и квадратик Стаднюка. Он просто очертил круг, в котором оказался и Павел, и равнобедренный треугольник с ключевыми фигурами по углам.
«Богдан мертв, а начерчен среди живых, – с недовольством подумал Максим Георгиевич. – Не нравится мне это, ох не нравится».
Зазвонил телефон.
– Да, Дроздов.
– Это Дементьев. Козакевич сейчас у себя в кабинете. Заканчивает допросы, но скоро собирается домой.
– Хорошо. Свяжись с ним, скажи, что у меня к нему дельце, но не говори какое.
– Будет сделано, Максим Георгиевич.
– Все. – Дроздов швырнул трубку на рычаг и вызвал Сердюченко. – Бензин есть? – спросил он шофера.
– Имеется. А что, опять ехать? – зевая, спросил ленивый увалень.
– Незамедлительно! – воскликнул Дроздов.
Одеваясь на бегу, он спустился по ступеням крыльца.
– Так, Сердюченко, – сказал он, усевшись на заднее сиденье, – гони в отдел к следователям.
Машина рывком тронулась с места и покатилась в сторону мощеной дороги. Снег кончился, в разрывах туч виднелись звезды, похожие на блестящие льдинки. Под урчание мотора Максим Георгиевич продолжал думать о начерченных на бумаге квадратах. В картине не хватало лишь одного штриха – линии, соединявшей Стаднюка с кем-нибудь из троих ключевых фигур. И если такой штрих, не дай бог, появится, это будет означать, что он, Дроздов, опытная лиса, попался в ловушку к чистоплюю-профессору. Максим Георгиевич постарался припомнить, кто и как собирал для него информацию о кандидатах в реципиенты. Особенно о Стаднюке. Но никакого следа профессорского влияния на принятие именно этого решения выявить не удалось.