Вирус забвения

Абоян Виталий Эдуардович

Один из них будет раз за разом, смеясь и отхлебывая эль прямо из горлышка темно-коричневой бутылки, вонзать дешевый, покрытый ржавчиной клинок под ребра Хатему Хамидди – отцу той, что теперь называла себя Лисой. Другой черенок из шайки – совсем еще сопляк – будет срывать с головы Фариды Хамидди, матери Лисы, хиджаб, топтать его ногами, а потом, разорвав платье, станет хватать женщину за грудь грязными лапами. Его бледный, болтающийся, словно резиновая игрушка, член так и не встанет – одурманенный «синдином» организм медленно умирал, неспособный выполнять свойственные ему функции. Обвинив в собственном бессилии женщину, он сломает ей шею, резко запрокинув голову назад. Позвонки хрустнут, и глаза Фариды, остекленев,

уставятся в серое, низкое небо. Но убивший ее подонок так и не перестанет хлестать мертвую женщину обмякшим членом по щекам, продолжая хохотать без всякой причины.

Светловолосые парни в килтах сели в свой «Дромадер», прихватив с собой шестилетнюю сестру Лисы, и укатили в сторону Эдинбурга. Саму Лису они почему-то не тронули. Возможно, забившуюся между сиденьями маленького «Рено Арба» девушку просто не заметили, что не мудрено в их состоянии – у всех четверых зрачки были настолько узкими, что становилось ясно: доза «синдина» в крови зашкаливала. Они не были тритонами, обычные наркоманы, дети каперов среднего звена, родителей, занятых работой, а не детьми, – бензиновый «Дромадер» стоил недешево. Они смеялись и неоднократно выкрикивали слова, врезавшиеся в память Лисы на всю жизнь: «Шотландия для шотландцев!»

Лиса не имела власти над прошлым. И никакая Цифра не могла ей помочь. Цифра была не властна не только что-либо исправить, изменить, но даже не могла подарить забвения. Снова и снова Альмас Хамидди, которая, попав в Анклав Эдинбург больше трех лет назад, прибилась к ломщикам – настоящим ломщикам, не тритонам – и взяла себе имя Лиса, будет просыпаться со слезами на глазах и беззвучным криком, застрявшим в прошлом, который так и не вырвался наружу. Она не скрывала своей сути. Она, подобно лисе, всегда путала и заметала следы, говорила неискренне, а действовала только в собственных интересах, часто выдавая их за рвение и преданность общему делу.

Лиса ломала все, что попадалось – ради денег и ради развлечения. Но в первую очередь ради получения информации – она хотела найти убийц своей семьи и не оставляла надежды вернуть маленькую сестру.

Когда она впервые увидела Бойда с его идеями шотландского единения в красно-желто-зеленом килте, Лиса возненавидела его всей душой. И сломанные руки здесь были ни при чем – она действительно влезла не в свое дело, попалась, и в данном случае скорее стоило сказать спасибо, что ее вообще оставили в живых. Нет, дело было в килте – уж очень этот белобрысый увалень в клетчатой юбке, рассуждающий о необходимости возвращения шотландских земель настоящим этническим шотландцам, напоминал тех обдолбанных «синдином» наркоманов, лишивших ее семьи.

Только Бойд оказался совсем иным. Он не желал вреда другим – не шотландцам. Он вылечил и приблизил к себе Лису, разглядев в уличной девчонке арабского происхождения настоящего ломщика. Бойд был силен – и физически, и внутренне, – великодушен и беспощаден. Он умел отбирать – это было основой его преступного бизнеса, – но умел и отдавать, никогда не забывая о слабых и обиженных.

Бойд не любил постоянства ни в чем. Эта его привычка касалась и женского пола. Лиса спала с ним – самозабвенно и с удовольствием. Она считала, что так будет всегда. Но через несколько недель Шотландец нашел себе новую пассию, еще через два дня – вторую. Лису он не прогонял, наверное, он не возражал бы, если бы она присоединилась к их оргии. Но сам больше не звал ее. А недавно появилась Тони, которая ходила в фаворитках Шотландца уже третий месяц. И, подобно Лисе, она теперь была на особом счету в клане Бойда.

Могла ли Лиса изменить прошлое, имела ли власть над ним? Или под властью Поэтесса подразумевала что-то другое?

Цифра – это мир чистой информации. Лиса складывала тысячи кусков в мозаику, и теперь перед ней начала вырисовываться интересная картина, которая заставляла биться

сердце быстрее. Судя по всему, сестра была жива и находилась в Анклаве. Сразу после смерти родителей ее «балалайка» несколько раз отмечалась сканерами безов в разных районах Эдинбурга. Потом, спустя почти год, в сети нашлось еще несколько меток ее «балалайки», но к тому времени чип уже взломали – это Лиса определила четко, – и скорее всего им пользовался совсем другой человек. Но следы сестры на этом не терялись.

Кроме сканеров в Анклаве имелось слишком много фиксирующей и наблюдательной аппаратуры, чтобы кто-то мог долго оставаться здесь незамеченным. Так было раньше, до Катастрофы. Сейчас сохранить инкогнито стало проще, но, имея возможности, которые получила Лиса, завладев сетью Анклава, тайн почти не существовало.

Камеры наблюдения фиксировали лицо сестры несколько раз. Это ничего не давало – неопытному пользователю, который был способен лишь на то, чтобы с тоской, утирая навернувшиеся слезы, смотреть на кадры, запечатлевшие его потерянного несколько лет назад родственника. Но Лиса не была неопытным пользователем, она была хозяйкой сети, она почти укротила Цифру – может быть, укротила бы до конца, если бы знала, что это означает. Она смогла проследить периодичность появления изображений, расположение их источников, направление движения объекта. Особенное значение, как теперь выяснилось, имели те, кто попадал в кадр вместе с сестрой.

Значение имел тот самый Али Арчер, который обратил на себя внимание Лисы разговорами о книге храмовников. Именно от Арчера ниточка потянулась к Лейле.

Лиса не была уверена на сто процентов, никаких доказательств, которые можно было бы пощупать руками, у нее не появилось. Но у нее имелись факты, много фактов, мелких и невзрачных, которые вместе начинали говорить. А Лиса умела слушать все, что можно добыть в сети.

Слишком многое было против Али Арчера.

То, что он договаривался с Молли насчет подключения линии, на которой сейчас сидела Лиса, оказалось чистой случайностью. Собственно, он договаривался о подключении района к электроснабжению – у Арчера в Грантоне был бизнес по тайной перегонке ворованной нефти. А подключение сетевых каналов случилось попутно, они включались вместе с электропитанием автоматически. Знал бы Арчер, что сам вырыл себе могилу.

Но этот парень, работающий в аналитическом отделе СБА – судя по всему, он и в самом деле был неплохим аналитиком, – мнил о себе слишком много. Хотя, не подвернись случай, его дела до сих пор оставались бы незамеченными, возможно, ему удалось бы сохранить все в тайне навсегда. Но случаем располагают боги, а люди лишь исполняют их волю – Лиса делала то, что делала, и по чистой случайности их с Арчером судьбы пересекались в нескольких точках. Конечно, если случайности существуют.

Арчер торговал людьми. Разными – богатыми и бедными, живыми и свежими трупами. Еще до Катастрофы у него были налажены связи с Ассоциацией, а после встряски Арчер притих на пару месяцев, а потом, видимо спохватившись, что контроль, который и до Катастрофы имел изрядное количество дыр, стал и вовсе призрачным, взялся за дело с удвоенным рвением.

Ассоциация исчезла, растворилась в более мелких кланах и группировках. Но дело ее не только не умерло, но, напротив, наращивало обороты. Анклав был перенаселен, площади, распределившиеся на десятках и сотнях этажей вверх, стали непригодными для жизни, и миллионы людей превратились в бездомных бродяг, еле-еле сводящих концы с концами. «Сырья» на улицах Эдинбурга стало хоть отбавляй, а эмир Шотландии, столь любимой Бойдом, нуждался в ликвидаторах-смертниках для наладки давших течь атомных станций, располагавшихся в достаточном количестве на севере эмирата – волна, пришедшая со стороны Исландии, потрепала все электростанции, но, к счастью, полностью не уничтожила ни одной.