Висельник и Колесница
Шрифт:
– Ход завален, Теодорус, – чуть не рыча от злости, возопил Максим, – Снова остались мы со своим интересом. Что делать дальше? Ну-ка, господин Ленуар, пожалуйте сюда! – Крыжановский навис над стариком, не ведая, что в точности копирует позу Простого Батиста, когда тот с плёткой в руке вопрошал Франсуа Белье.
– Другие ходы наружу имеются?
– Я знал только этот, – испуганно пролепетал бывший эзотерик.
– Куда он ведёт? Помнится, вы что-то говорили об этом!
– Там несколько выходов, – затараторил старик. – Но Генерал непременно пойдёт к охотничьему домику…
– Почему вы так решили?
– У них нет зимней одежды, а её проще всего взять в домике.
– Сказать по чести, гениальный вывод, – Толстой без тени насмешки зааплодировал. – И вы, конечно, знаете, где он – охотничий домик?
– Да, – старик скромно опустил глаза. – До него не более полутора лье.
Назад возвращались почти бегом. Когда старый учёный начал задыхаться, Крыжановский приказал солдатам по очереди тащить его на спине. Пока выбрались из подземелья, все выбились из сил. Лишь Американец совершенно не показывал признаков усталости: всю дорогу он шутил и декламировал дурные стихи собственного сочинения.
«Кажется, сей человек из железа – оттого плавает как топор, оттого остр на язык и любит рубить с плеча. Всяческие мытарства ему нипочём!» – с лёгкой завистью думал Максим. – И саквояж тяжеленный тащит, будто там – дорожный сюртук и пара белья.
Фёдор тем временем и не думал униматься:
– Орфею боги обещали вернуть Эвридику, ежели он выйдет, ни разу не оглянувшись, из царства мрачного Аида – вот и я тоже решил не оглядываться всю дорогу. Веришь, Максимус, ни разу назад так и не посмотрел. Чем не Орфей? И стихи слагать, и петь умею…
– Помилуй, Фёдор, – взмолился Максим, – У Орфея арфа была, а у тебя арфы нету – какие могут быть песни?
– Как – нету, а это что? – возмутился Американец, хлопнув ладонью по прикладу любимого карабина. – Иль тебе моя музыка не по вкусу?
Крыжановский устало взглянул на друга. В этот момент над головами тяжело ухнула пушка. За ней – другая и третья.
– Вот она – музыка, которую предпочитаю я! – вскричал Крыжановский. – Похоже, сюда пожаловал Чичагов. Вовремя, ничего не скажешь! Думается, Фёдор, в этом оркестре найдётся партия и для твоего инструмента. Выйдем через зал с идолами: в кордегардии нынче столпотворение.
Гром пушек нарастал. Палили с замковых стен, но гораздо чаще доносились выстрелы отдалённые – нападавшие явно превосходили обороняющихся числом орудий.
В главном зале всё осталось по-прежнему – следы разгрома и трупы. Толстой не преминул подвести Ленуара к раздавленному Гроссмейстеру. Учёный раскудахтался от счастья и, состроив желчную мину, долго плевал в мёртвое лицо. Удивительно, откуда столько слюны взялось?!
– Гроссмейстер Карт-то оказался Королем денариев, – каркал старик. – Ты смел судить меня, стоя на самом верху Пирамиды. И вот я плюю в твои мёртвые глаза!
– Передохнули, господин учёный? – отвлёк его Максим. – Теперь проведите нас наверх одной из башен – надо осмотреться на местности, а там уж решим, как пробиваться наружу.
Ленуар молча вышел из зала и пошёл по коридору. У поворота он остановился и сказал:
– За углом, в конце коридора – вход в северо-восточную башню. Генерал превратил её в пороховой склад. Внутри обычно никого не бывает, только на входе – солдат.
– Дело говорите, уважаемый! – оживился Максим. – Во время боя там, пожалуй, поболее одного солдата встретится, но в качестве активного очага обороны башня с порохом не годится, чтоб не привлекать внимания неприятельских артиллеристов.
Солдата у входа не оказалось – низкая железная дверь встретила лишь массивным навесным замком. Не доходя шагов восемь, Толстой вскинул пистолет и на ходу сшиб замок.
Крыжановский аж застонал от подобной дури – там ведь порох! А граф преспокойно пояснил, что не видит необходимости соблюдать тишину – кругом грохочет так, что никто ничего не услышит.
Внутри штабелями выстроилось множество бочек, а ещё – пирамиды разных ядер, вплоть до древних – каменных. Наверх вела крутая лестница. Спешно поднявшись, компаньоны отворили тяжёлую дверь и вышли на крепостную стену. В лицо пахнуло свежим ветром и тут же – запахом гари.
Вид с башни открылся замечательный: прямо перед глазами дымит надвратная брама, две боковые башни также выпячивают опаленные бока, как бы говоря: «А мы – тоже инвалиды! Мы – тоже ветераны!» На замковом дворе суетятся поляки, готовясь отражать штурм. Далеко, у самой кромки леса – линия русских орудий, что неустанно палят по замку да многочисленные серые егерские шинели с белыми косыми крестами ранцевых лямок на груди.
Замысел славных русских командиров понятен: подавить орудия на башнях, затем подвести свои пушки поближе, ударить по воротам прямой наводкой и взять замок приступом.
– Смотри, Максимус, это какое-то издевательство, – сказал Толстой, – вроде, всё как ты хотел: пехота и артиллерия, но возиться им часов пять, не меньше. За это время Радзивилл успеет уйти далеко. Должен признать, что мой план тайного проникновения тоже потерпел фиаско. Только того и добились, что заперли себя здесь – со стен не спуститься, и через ворота не пробиться никак. Надо было не лезть в замок, а, вместо этого, вчера попросить мосье Александра провести нас к охотничьему домику. Там в тепле выспались бы, наутро сытно поели, скоротали время, слушая занимательные истории старика и как раз бы дождались бледного мерзавца с нашей красавицей.
– Я – не Лех Мруз, чтоб наперёд знать, – огрызнулся Максим. – Помолчи немного – сейчас башню взрывать будем! Выйдем через образовавшийся пролом.
– Вот это – по-нашему! – обрадовался Толстой.
Максим предложил протянуть пороховую дорожку до зала с идолами, поджечь её и укрыться от взрыва в подземелье, но Толстой категорически отверг этот план.
– Не хочу, чтобы меня там завалило: судя по числу бочек, рванёт адски. Лучше уж на воздухе, за стенными зубцами и прочими укрытиями, отсидимся.