Вишенка. 1 том
Шрифт:
— Нет, друг мой, нет, не хочу. Вы же знаете, что я никогда не выйду замуж. Разве я могу с моим прошлым носить фамилию, быть женой честного человека?
— Не об этом речь идет… и сколько честных людей женятся на мнимо порядочных барышнях!.. Но вернемся к Петарду. Любовь его ни к чему не приведет, вам же она надоедает. Прежде чем звать к себе, поговорю с ним. Дружески, все объясню ему, он добрый малый, поймает меня, не надо, чтобы он питал надежду, помирится с этим, хорошо, будет бывать у нас по-прежнему, а если нет, то больше не вернется к нам. Пока же пора нам спать. Покойной ночи, Вишенка… Ах! Позабыл совсем… Теперь надо мне звать вас Агатой. Что значит привычка, буду еще ошибаться, но вы не сердитесь за
— Мне на вас сердиться! Возможно ли?
— Ах! Как бы вы меня ни звали, я буду всегда той бедной девушкой, которую вы так честно спасли и которой вы вернули бодрость и надежду сделаться со временем достойной вашей дружбы. Я буду вечно вам благодарна, буду любить и уважать вас, как отца.
Сабреташ обнял Вишенку, утер слезу, катившуюся по щеке, и прошептал:
— Довольно, довольно, дитя мое! Вы видите, что я вполне за все вознагражден… Усните теперь хорошенько, чтобы отдохнуть, и не утомляйтесь завтра.
— Да, кстати, друг мой, надо же найти мне работу? Вы знаете, белье ваше уже все перечинила.
— Знаю, все в отличном состоянии, в порядке.
— Теперь я без дела, мне будет скучно. Я могу шить рубашки, да и другое что.
— Хорошо, займемся этим… Но прежде всего, я не хочу, чтобы вы дрожали как листок. Что с вами? Будут руки дрожать, так и шить нельзя… Я боюсь, не лихорадка ли у вас?
— Высплюсь, все пройдет…
На другой день, несмотря на все усилия, чтобы казаться здоровой, у Вишенки развилась такая сильная нервная лихорадка, что под вечер она вынуждена была лечь в постель. Сабреташ ушел рано из дому, так как теперь ему приходится ходить далеко на работу, да к тому же он хотел в своем квартале поискать занятья. Старый солдат обманул Вишенку, сказав ей, что новая квартира не дороже прежней, и потому ему надо удвоить свои труды, чтобы достать необходимые средства на все нужды. Он не побоялся увеличить свои расходы, поселившись в этой части города, думая только о том, как доставить Вишенки удобное помещение, а особенно удалить ее от мест, напоминавших о ее несчастии.
— Зато буду только раньше вставать, работать позднее, дольше.
К несчастью, не все в мире зависит от одного желания нашего. Часто негодяи, лентяи отказываются от заработка, с которым могли бы вести порядочную жизнь, тогда как честные, трудолюбивые люди даже не находят работы, чтобы иметь возможность содержать свою семью.
Но если бы все в мире шло хорошо, то мы были бы уж слишком счастливы, а не на то нас Бог создал.
Сабреташ очень огорчился, застав Вишенку больной в постели. Он предвидел, что потрясение от встречи с Мино не обойдется без дурных последствий, расстроит здоровье Вишенки. Но Сабреташ не унывает, напротив, он старается успокоить, развеселить больную.
— Ничего, пройдет, позовем доктора, пропишет вам, что нужно, и вылечит вас.
— Но надо будет доктору заплатить, а я уж и так вам в тягость!
— В тягость! Не повторяйте никогда это слово, а то я подумаю, что вы меня считаете за эгоиста, за человека бессердечного. Слава богу, у меня есть здоровые руки, я в силах еще работать… К тому же труд — моя жизнь, мое счастье. Я бы захворал от праздности, если бы пришлось бродить без дела целый день либо сидеть на одном месте. Движение, действие — вот моя натура. Будь жив мой старик-отец, я бы для него трудился; его потерял, а вас нашел. И теперь опять не одинок на свете, есть кого любить. И, черт возьми, когда сам сделаюсь калекой, дряхлым стариком, тогда ваша будет очередь кормить меня. Я же причина ваших бедствий. Хорошо помню гостеприимство ваше в гостинице Шатулье. Но довольно об этом говорить. Не мучьте больше себя размышлениями, малютка. Я вам приведу доктора, который вас вылечит.
Доктор не нашел болезни опасной, но все таки советовал Вишенке лежать в постели.
Живительно как
Но какие были деньги, скоро издержались и в одно прекрасное утро после ухода доктора, когда пришлось идти за лекарством, Сабреташ, пошарив во всех ящиках и карманах, не отыскав более четырнадцати су, остановился посреди комнаты и крепко задумался. Судя по озабоченному выражению лица и нахмуренным бровям, нелегко было ему придумать, как выйти из затруднительного положения. Наконец Сабреташ гневно топнул ногой и принялся шагать по комнате, восклицая:
— Черт возьми! Сколько тут ни стой, а денег таким образом не найдешь… а они мне необходимы… нужны… во-первых, на то, чтобы купить микстуру, которая, конечно, дороже гораздо четырнадцати су. А во что бы ни стало микстуру надо купить моей милой больной… и она ее получит, хоть бы пришлось за то усы мои продать. О, я давно бы уж их продал, но ценности не имеют. А работы все нет. Ничего не находится в этом проклятом квартале, да и в прежнем нет заказа… Что за проклятье!.. — Сабреташ опять остановился, озирается кругом, смотрит на кровать, и лицо его просияло, в глазах засветила радость, и он воскликнул:
— Нашел средство! И как это мне в голову не приходило? Вот что мне доставит деньги… Скорей за дело! Малютка ничего не увидит, пока лежит и не придет в мою комнату. Она хотела, чтобы у меня был матрас, боялась, что мне жестко будет спать на соломе; вот и устроилось все, лучшему — сейчас пустим в дело матрас.
Сказав это, Сабреташ снял одеяло, простыню, сдернул матрас, взвалил на плечи и осторожно с ним пробрался возле комнаты Вишенки, чтобы та ничего не слышала. Выйдя на площадку, тихонько закрыл дверь, таким образом спустился по лестнице и без больших помех дошел до двора. Сабреташ никого не встретил из жильцов, потому что было рано и все еще спали, но, проходя через двор, он наткнулся на привратника, еще бодрого старика Бретона, который мел двор. Увидав нашего солдата с ношей, Бретон загородил ему дорогу, сказал:
— Позвольте узнать, куда вы собрались?
— Идем куда нам нужно, товарищ; кажется, я не обязан давать отчета, и возраст уже такой, что в опеке не нуждаюсь.
— Конечно, — возразил привратник, не сходя с дороги. — Вы сами можете идти куда угодно и распоряжаться собою. Мне до вас дела нет… но вещей своих уносить не можете без моего позволения. — Говоря это, старик Бретон положил руку на матрас.
— Как! Я не могу вынести со двора свой матрас без твоего позволения? Что ты мне рассказываешь? Ведь он не чужой. Моя собственность. Я хочу проветрить его. Давно не выносил на воздух. Совсем это тебя не касается; не чему и смеяться. Ну, прочь с дороги! Мне некогда…
— Проходи один, а матрас оставь. Я хорошо знаю, что он тебе принадлежит, но тоже и мне служит ручательством в том, что квартира твоя будет оплачена… Знай я, что у тебя нет мебели, не отдал бы внаймы квартиры, а ты еще хочешь унести из дому одну из лучших своих вещей.
— Чего ты от меня хочешь? Разве я что должен?
— Нет, но вот уже два месяца, как ты сюда переехал… срок платежа подходит…
— К сроку все будет уплачено, что, ты меня за мошенника, считаешь?