Вишенка. 2 том
Шрифт:
— Добр… помогает бедным… — шептала Вишенка… — Я это знала… видела в выражении его лица. Но у него сорок тысяч франков годового дохода… Лучше бы он был беден. Однако для меня и тогда было бы все равно.
— Когда сами знаете, милое дитя, что от любви той проку не будет, может лишь вас лишить спокойствия, то позабудьте про нее… и не думайте больше.
— Постараюсь, друг мой, но признаюсь, нелегко совладеть со своими чувствами. Любовь этого молодого человека тронула меня до глубины души.
— Черт возьми! Это заметно. Какое сильное впечатление он произвел на вас! Но вы рассудительная девушка, вы страшитесь порока; я спокоен за вас. Вы поступите так, как должны.
— Благодарю вас за вашу уверенность во мне, я буду ее достойна.
В продолжение нескольких дней Вишенка не выходила из дома без Сабреташа. Она не видала Леона Дальбома, но почему-то чувствовала, что он всюду следил за ней. Грустное выражение придавало еще больше прелести ее виду.
Однажды вечером, когда Вишенка со своим верным спутником гуляла в Тюйллери, Леон Дальбон прошел мимо них, печально посмотрел на молодую девушку, почтительно поклонился ей и Сабреташу и пошел дальше.
Отставной солдат ответил ему поклоном и спросил у Вишенки:
— Это, должно быть, господин Леон Дальбон?
— Да, друг мой.
— Очень хорош собой… статен, ловок… хорошо себя держит… А вы уж и побледнели?
— Ничего… это пройдет… неожиданная встреча с ним меня расстроила…
— Вот те на! Теперь плачет! О! Проклятое знакомство… проклятая любовь!..
— Простите меня, друг мой… Я не виновата, не браните меня.
— Да я не вас браню, бедное дитя, судьбу-случай проклинаю. Ну, полно плакать… помните, что вы теперь племянница старого служаки… надо, чтобы была сила воли, с этим легче живется на свете.
Вишенка старалась затаить свою скорбь, но, полюбив в первый раз, ей трудно было скрыть это чувство, так непохожее на те, которые до сих пор она испытывала. Она пламенно желала видеть Леона Дальбона, но, зная, что не должна ему подавать надежду, она не смела выходить на улицу.
Через пятнадцать дней после встречи в Тюйллери Сабреташ получил письмо; почерк адреса быль ему совсем незнакомый.
— Это, должно быть, насчет нового найма, — сказал он Вишенке, — кто-нибудь предлагает мне работу.
Он сломал печать, начал читать, и тотчас же неописанное изумление отразилось на его лице.
— Кто это пишет? — спросила Вишенка. — Кто? Господин Леон Дальбон… О, читайте… читайте, друг мой. Я хочу все знать.
Сабреташ стал читать вслух следующее письмо:
«Милостивый государь! Я долго раздумывал, долго разбирал свои чувства и тогда только решился к вам написать; это должно вас убедить в том, что содержание моего письма весьма серьезно. От вашего ответа зависит мое счастье. Я люблю вашу племянницу. Это чистая, истинная неизменная любовь. Изменить не могу, ибо уже испытал все наслаждения в жизни. Выше всего на свете для меня честная, вечная любовь. Я узнал это чувство… увидев милую, очаровательную Агату. Я знаю, что она не только хороша собой, что она нравственная, честная девушка. Она отвергнет обольщение. Я же чистосердечно прошу у вас ее руки, если могу рассчитывать на взаимность. Прошу ее стать моей женою. Обращаюсь к вам, к ее дяде, чтобы доказать вам мое уважение. Мы с вами равные. Между честными людьми разница может быть только по их личным достоинствам. С нетерпением жду вашего ответа, тогда буду знать, могу ли к вам явиться.
— Я была бы его женой! — с отчаянием восклицала Вишенка, закрыв лицо руками, безутешно рыдая. — О, Боже! Как ты меня наказал!
Сабреташ так был растроган, что письмо выпало у него из рук.
— Спрячу это письмо… он больше не будет писать ко мне… с этим я никогда не расстанусь!
Говоря это, Вишенка подняла письмо, прижала его к губам и спрятала на сердце.
Вдруг Сабреташ очнулся, дернул усы и решительно сказал:
— Ну, довольно!.. Тут слезы не помогут. Этот молодой человек с нетерпением ждет ответа… Больно ему будет… Потому-то надо сразу покончить. Я буду писать, а вы, малютка, диктуйте ответ бедному юноше…
Вишенка закрыла глаза рукой, как бы желая собраться с силами, начала диктовать:
«Милостивый государь!
Моя племянница ценит вполне ваше чистосердечное, честное предложение. Любовь ваша, которой вы ее почтили, тронула ее до глубины души, но женой вашей она быть не может и потому мы не должны видаться с вами, забудьте Агату, будьте счастливы с другою. Она же, не имея возможности сделаться вашей женою, никогда не будет женою другого».
Сабреташ подписался, запечатал письмо, встал и сам отнес его сам к Леону Дальбому.
Вишенка в изнеможении упала на стул, и, когда он вернулся, она все еще плакала.
— Дайте мне выплакать свое горе! — сказала она ему.
Старый солдат ничего не ответил, но, уходя из комнаты, тоже утирал катившуюся по щеке слезу.
XXXV. КРЫСА
Вишенка очень грустила с тех пор, как получили письмо Леона Дальбона, в котором он просил ее руки. Сабреташ видел это и говорил себе: «Время только может помочь ей, оно исцеляет душевные страдания. Но как досадно, что обстоятельства заставляют отказать красавцу, у которого сорок тысяч франков годового дохода, да когда еще его любишь вдобавок! Ведь любит же она его, бедняжка! И это единственная причина ее печали.
Я уверен, что ей богатство его не нужно; жаль его самого».
Девушка выходила из дому только за необходимыми покупками. И хотя всегда шла с опущенными глазами, но, вероятно, заметила бы Леона, однако его теперь нигде не было видно, потому всякий раз, возвращаясь домой, Вишенка проливала слезы и предавалась размышлениям: «О! Я могу выходить, гулять далеко, он перестал думать обо мне… все кончено! Хорошо делает… так и следует. Отказ мой рассердил его… Он, верно, оскорблен тем, что я не приняла его предложения, которое доставило бы мне такое счастливое положение в свете. Он думает, что я не люблю его, тогда как любовь его была величайшим блаженством для меня, потому что я люблю его… люблю всей душою… Однако дядя написал, что я никогда не буду женой другого… он мог догадаться, что я его люблю. Ах! Если бы он знал причину моего отказа… Он думает, что я беспорочная, честная девушка! Когда бы он только знал, то перестал бы меня любить. Великодушнее было бы ему сказать всю правду… Но ведь он будет меня презирать… Нет, это ужасно! Он и без того меня позабудет!»
— Милое дитя мое, — сказал Сабреташ Вишенке в одно прекрасное утро. — Мы совсем не пользуемся любезностью господина Дюмарселя. Мы всего раз были в отсутствие его в Нейли. Кажется мне, что не должны мы оставлять старых друзей ради новых чувств. Господин Дюмарсель истинный друг, он доказал мне свою дружбу на деле.
— Вы правы, — сказала Вишенка, стараясь улыбнуться, — да, господин Дюмарсель такой был добрый и любезный. Всегда приходится дурно отплачивать за оказанное мне благодеяние! Я охотно пойду в Нейли.