Вишенка. 2 том
Шрифт:
Молодой человек сначала слушал с удивлением разговор Альбертины с Вишенкой, потом удивление его превратилось в положительное недоумение, и Альбертины давно уже не было с ними, а он все стоял безмолвный, ошеломленный тем, что слышал.
Наконец девушка, собравшись с силами, обратилась к нему со следующими словами:
— Теперь вы знаете тайну, которую я от вас скрывала, знаете, почему я отказалась от чести быть вашей женою. Да, я была актрисой. Но это не преступление… Можно принадлежать к самому низшему слою общества и оставаться честной, благоразумной, но я… я не была такою. Та, которую избрало ваше сердце, недостойна вас. Мое настоящее имя Вишенка… Я не племянница Сабреташа, я бедная девушка, не знающая своих родителей. Собрегаш сжалился надо мной, я была так несчастна. Он пригрел меня, назвал своей племянницей, и с тех пор, как я живу у него, я стараюсь всегда вести себя так, чтобы быть достойною его покровительства… Но это не может искупить мои прежние ошибки! Теперь вы видите, что я была права, отказываясь от чести быть вашей женою, и давала вам хороший совет, прося вас забыть меня. Знаю, что я давно должна была вам все это рассказать, но у меня недоставало решимости… Тяжело переносить презрение того, кого мы любим… Прощайте, господин Леон, прощайте, я всегда буду молиться о вашем счастье… А теперь нужно ли еще говорить вам: забудьте меня!
Вишенка встала и, бросив последний взгляд на Леона Дальбона, слушавшего ее в молчании, быстро удалилась.
Молодой человек, уничтоженный всем, что слышал, не шевельнулся, чтобы остановить Вишенку.
Вечером того же дня Сабреташ, возвратившись с работы, нашел свою приемную дочь бледною, в слезах, в ужасном отчаянии. Он подошел к ней, взял ее за руки и заговорил голосом, проникавшим прямо в сердце:
— Что с вами случилось, дитя мое? Расскажите мне все. Вы знаете, ваше горе должно быть также и моим горем.
И Вишенка сообщила своему старому другу все, что было с нею в этот день.
— Стало быть, теперь господину Леону Дальбону все об вас известно, — проговорил Сабреташ.
— Да, друг мой, все… исключая, впрочем… О! Есть нечто, что я бы никогда не решилась ему рассказать, я бы умерла от стыда. Но он и так достаточно знает и видит, что я не стою быть его женою… Ах, он доказал мне это, прощаясь со мною; он даже не взглянул на меня, когда я уходила.
— Бедная моя девочка, я понимаю, как вы должны были страдать, но мне кажется, лучше, что все так кончилось. Есть очень горькие, очень неприятные на вкус лекарства, но они-то и излечивают болезнь. Этот молодой человек, не зная причины вашего отказа, преследовал бы вас своей любовью, а к чему бы это привело?.. Теперь же, узнав, в чем дело, он вас оставит в покое и не будет искать с вами встречи… Понимаю, как это больно и грустно, потому что вам было приятно часто видеться с ним… Но если вы действительно его любите, то не лучше ли, чтобы он больше не убаюкивал себя несбыточными надеждами, не страдал, любя вас!
— Вы правы, друг мой… да… так лучше, пусть я одна страдаю.
— А теперь, так как ничего не нужно делать, мы переменим квартиру. Елисейские поля для вас более не годятся, они слишком живо и часто будут напоминать о ваших свиданиях с господином Леоном. Вам все будет казаться, что он едет мимо вас верхом или мелькает между деревьями. Надо непременно нам поселиться в другом квартале.
— Хорошо, друг мой, но, может быть, вы потеряете из-за этого свою работу?
— О, не бойтесь, у меня набрано работы на шесть месяцев, и я рад, что представляется случай взять квартиру просторнее и красивее. Завтра же отправляюсь отыскивать новое помещение.
Через три дня после этого разговора Сабреташ поселился с Вишенкой в Батиньоле, в хорошенькой, уютной квартирке.
На этот раз он не забыл дать свой адрес Петарду.
XXXVII. В БАТИНЬОЛЕ
Год прошел с тех пор, как Сабреташ поселился с Вишенкой в Батиньоле, в хорошеньком домике на улице Дам. К этому домику примыкал сад, делившийся на маленькие участки. Каждый постоялец домика имел право на один из этих участков.
В продолжение всего этого года у старого служаки было довольно работы, дела его шли успешно. Самый верный путь к богатству — это труд и распорядительность средствами.
Вишенка, желая быть полезной своему благодетелю, тоже не проводила время праздно: она усердно работала, надеясь посредством труда возвратить мир и спокойствие своему истерзанному сердцу. Но частые вздохи, грустное, задумчивое выражение ее прелестных глаз доказывало, что она страдала, что любовь к Леону жила в ее душе. С тех пор как она поселилась в Батиньоле, девушка каждый день давала себе слово забыть его, никогда даже не произносить его имени, и что же?.. Все думала о нем.
Большая перемена произошла в Вишенке за этот год. Из молоденькой девочки она превратилась в высокую прелестную девушку, всегда одетую скромно, но изящно. Это уже не была служанка гостиницы, гризетка, поступившая на сцену, но хорошо воспитанная барышня, за которой меньше ухаживают, но больше уважают. Читая много, она приобрела навык выражаться более правильно, потому что даже из самых пустых сочинений можно извлечь для себя какую-нибудь пользу. Верный, светлый ум всегда имеет возможность усвоить все хорошее и отбросить дурное.
Со времени своего переселения в Батиньолу Сабреташ и молодая девушка никогда более не заглядывали на Елисейские поля; не ходили они также и на гулянья в Нейли. Сабреташ сознавал, что если он поведет туда Вишенку, то вид этих мест причинит ей сильнейшее страдание, пробудив в душе ее воспоминание недавнего прошлого, потому что в Нейли она встретилась в первый раз с Леоном Дальбоном. И потому, когда Петард как-то раз предложил пойти погулять в ту сторону, посмотреть, много ли еще осталось цветов в хорошеньком загородном домике господина Дюмарселя, Сабреташ поспешно отвечал ему:
— Мы не хотим более ходить туда. Гебе это должно быть понятно, потому что там могут тоже оказаться крысы, а ты их не очень жалуешь.
С начала зимы Сабреташ ходил навестить господина Дюмарселя, которого он нашел еще более грустным, нежели чем до своего путешествия.
— Вы мало пользовались моим загородным домом, который я отдавал в ваше полное распоряжение, — сказал ему господин Дюмарсель, — садовник мой говорит, что он вас видел там всего два или три раза.
— Это правда, обстоятельства так сложились, что, я не мог часто там бывать, не все так делается, как предполагаешь… Потом, переменив квартиру… я не живу более в окрестностях Нейли. Мы снимаем квартиру в Батиньоле, на улице Дам.
— Вам эта местность нравится более, нежели Париж?
— О, в Батиньоле у меня квартира гораздо лучше… с тех пор, как я знаком с вами, дела мои пошли отлично, вы принесли мне счастье.
— Тем лучше!.. А племянница ваша все с вами?
— Со мной ли?.. О, да, конечно… мы никогда с нею не расстанемся!
— Она, должно быть, не хочет выходить замуж?
— Для нее это невозможно.
— Невозможно? Такая молоденькая, хорошенькая, быть не может, чтобы у нее не было женихов.
— Конечно, есть… но она им все отказывает.
— Стало быть, тут замешалась какая-нибудь исключительная привязанность?
— Извините… я ничего не могу вам сказать.
— О, я не выспрашиваю ваши тайны, любезный друг. Они есть у каждого из нас, есть и такие, которые всегда должны оставаться в глубине нашей души. Не сердитесь, что я так расспрашивал вас о вашей племяннице, к которой я сразу почувствовал какое-то влечение… даже привязанность, как ни покажется вам это странно, потому что я так мало ее видел.