Вишнёвое дерево при свете луны
Шрифт:
— Они хотят вместе с тобой участвовать в приключениях твоих гномов, — объяснил он мне.
— Этого только не хватало! — возмутилась я. — Что это им взбрело в голову? Я не выйду!.. Что за глупости!
— Почему ты не хочешь принять их в свою игру? — удивился Котэ.
— Потому что я насочиняла про этих гномов, а они уши развесили.
— О чём же ты им рассказывала? — спросил Котэ.
— Как я помогала гномам их сестру освободить из плена чудовища, — объяснила я Котэ.
— Если тебе поверили, — ответил Котэ, — значит, ты рассказывала
— Что же мне делать? — От отчаяния у меня слёзы показались на глазах.
— Надо, чтобы и сейчас всё шло так же правдоподобно, как и тогда, когда ты сочиняла свою сказку… — Котэ наморщил лоб. — Иди к ребятам и минут через пять заходи в дом. Мы с мамой что-нибудь придумаем…
Я вышла из комнаты на балкон.
— А ну-ка, где твои гномы? — спросил Коба и насмешливо скривился.
Коба учился в нашем классе, он был большим шалуном и непоседой. Я поняла, что он подговорил ребят. Я открыла дверь, и ребята вошли в комнату. Начищенный пол вмиг покрылся грязью, но мама с улыбкой смотрела на моих гостей. Она была им рада.
— Ну, показывай нам своих гномов, — повторил Коба.
Котэ как раз в этот момент вышел из моей комнаты.
— Кто хочет видеть гномов, — объявил он, — прошу пройти в комнату Джанико.
Толкаясь в дверях, все прошли ко мне. Я вошла последней.
— Вот, — сказал Котэ, указывая рукой на вышитый коврик, висевший над моей кроватью.
Но коврик был совсем другим: на нём не было ни домика-гриба, ни гномов, ни лягушек, а был изображён лес, запорошённый снегом! Я догадалась: Котэ спрятал старый коврик и повесил новый.
— А где же гномы? — спросил Коба.
— Ушли, — сказал Котэ. — Выпал снег, они ушли туда, где теплее…
— А могут они вернуться? — спросил кто-то.
— Наверное.
— Тогда мы подождём, — сказал Коба.
Мама поставила на стол всё вкусное, что было в доме. Ребята уплетали сладости, грелись у печки и с нетерпением ожидали гномов, но напрасно. Гномы не объявлялись. Мне было не по себе.
— Что же мы, весь день будем ждать? — сказал кто-то.
Мама улыбнулась:
— Зима долгая. Наверное, они не спешат… Какие вы счастливые, что верите в сказки… Верьте, верьте как можно дольше.
Лицо её вдруг погрустнело.
Постепенно ребята стали расходиться по домам. День кончился. Синева ночи опустилась на белую окрестность, и опять пошёл снег.
Тихие ночи в нашей деревне. Только собаки иногда нарушают тишину. А порой стоит такая тишина, что мечтаешь услышать хотя бы вой волков.
Стало морозно, окна разукрасил невидимый художник. Холод проник и в комнату. Отец подбросил в печку дров. Огонь разгорелся. Дрова трещали, и из щелей печки всё время сыпались огоньки. Печка накалилась, и все отодвинули свои стулья, отстраняясь от жары.
За окнами медленно кружил снег, будто белые снежинки раздумывали, падать им на землю или нет.
Я ещё находилась под впечатлением всего, что произошло. Мне казалось, что я обманула в чём-то ребят своими выдумками…
— Ты что расстроенная? — спросил Котэ. — Радуйся! К тебе пришёл первый успех: мечта каждого художника или сочинителя, чтобы кто-то поверил в то, что он придумал или изобразил!
Утром, когда я проснулась, Котэ заглянул ко мне в комнату:
— Я сейчас запру тебя на замок и не открою, пока ты не запишешь всю эту историю.
Сказал. Притворил дверь. Щёлкнул замком и ушёл…
Прошло очень много времени, прежде чем я выполнила волю своего любимого брата Котэ.
Олень
На рассвете я услышала тявканье щенят. В одной ночной сорочке вбежала в сарай и подошла к лежащей на сене Найде. Как только я приблизилась к ней, она зарычала на меня и повернулась к щенятам. Слепые, беспомощные, с носиками нежно-розового цвета, щенки жалобно заскулили. Я моментально отошла и стала искать дядю. Дядя Григоли ушёл на охоту в рощу, и я о рождении щенят никому не смогла сообщить.
Когда солнце поднялось, стало жарко. Птицы перестали петь. Слышно было только стрекотанье цикад.
У коз набухло вымя, и мы поскорее погнали их с пастбища.
Все собрались у ворот нашего двора. Мы хотели удрать на речку купаться. Метиа прыгала, дурачилась, хлопала себя по босым ногам.
— Мяч возьми, — сказали мне девчонки.
— Джанико! — позвала меня Буциа.
Девчонки решили, что меня не пустят на речку, и у них сразу же испортилось настроение.
— Иди сюда, — сказала тётя и сама подошла к калитке, в руке она держала какой-то тяжёлый свёрток. — Знаешь, что это?
Я протянула руку и сразу отдёрнула. В кульке шевелилось что-то живое.
— Щенята, — шепнула Буциа. — Возьми и выбрось их в реку, не то придёт твой дядя и обязательно оставит всех шестерых.
Тётя сердилась и поэтому торопилась поскорее высказать, что было у неё на уме.
Выбросить? В реку? Не знаю, почему я не взбунтовалась, а покорно взяла свёрток, и мы бегом кинулись по спуску к реке.
— Будь осторожна и в воду глубоко не входи!.. — донёсся голос тёти.
С шумом и криком мы ворвались под мост. До середины реки добежали бегом. Чистая речная вода приятно ласкала почерневшие от солнца ноги.
Метиа сразу же нашла, где глубже, и уже по пояс стояла в воде. Волны подняли её выцветшее платье, и она была похожа на медузу. Поливая водой голову, стриженную под мальчишку, она говорила:
— Ах, как хорошо, ах, как хорошо!..
И вдруг плеснула в меня, но я увернулась, и вода попала в рот Чапуло. Подружка чуть не задохнулась, она поперхнулась, закашлялась и погналась за Метиа. Услышав наш смех и гомон, на мосту стали останавливаться прохожие односельчане. Некоторые смотрели на нас с осуждением, другие улыбались — дети, дети!.. Кто-то из взрослых окликал нас, наверное, хотел утихомирить, но кто их слушал?