Високосный год: Повести
Шрифт:
Когда очередь держать ответ дошла до Лисицына, он стал было перечислять, сколько они заготовили сена, сенажа, силоса, травяной муки. Поздняков нетерпеливо его прервал:
— Эти сведения мы имеем. Говорите по существу: чем объяснить такие низкие темпы? По сводке вы на одном из последних мест!
— Погода не благоприятствует, Григорий Петрович, — ответил Лисицын, совершив по неопытности ошибку: на погоду здесь ссылаться не принято.
— Это что же, — недовольно повысил тон Поздняков. — Если погода плохая, значит, сенокос побоку? Значит, скот обрекаем на голодную зимовку? У вас, — он указал на
— Вернусь — так и сделаем: влезем на крыши, — запальчиво ответил Лисицын под общий смех присутствующих. Поздняков с неудовольствием ерзнул на стуле. — Мы, Григорий Петрович, силосуем. Сено-то не сохнет!..
Из Чеканова они возвращались поздно вечером. Оба устали, Лисицын на бюро понервничал и теперь чувствовал себя неважно. Хотелось спать, а более того — есть. Столовка в райцентре была уже закрыта, и поужинать не пришлось.
«Ладно, бог с ним, с ужином. Перебьемся… Скоро приедем домой». Степан Артемьевич теперь мечтал о доме, как о земле обетованной. Их маленькая стандартная квартирка казалась ему чуть ли не роскошными палатами. Уют, созданный стараниями Лизы, манил. Так хотелось поскорее увидеть свет в знакомых окнах, встретить и обнять жену, конечно же скучающую без него… Стремление это еще более усилилось, когда сгустились сумерки. Машина мчалась по мокрой от недавнего дождя лесной дороге среди высокого и густого ельника. Сергей включил фары, и мир замкнулся на серой, посыпанной гравием ленте проселка с лужами и выбоинами.
Лисицын вдруг запел. Новинцев удивленно глянул на него, а Степан Артемьевич тянул с какой-то мрачной тоской:
Среди лесов дремучихРазбойнички идут,В своих руках могучихТова-а-арища несут…Новинцев рассмеялся:
— Ты чего тоску нагоняешь? Откуда такая песня?
— Дед, бывало, пел. Выпьет рюмашку и заведет… Эх, работаешь, стараешься, и хоть бы разок похвалили. Все только ругают…
— За что же хвалить-то? — Новинцев поправил кепку, которая на ухабе съехала ему на глаза. — За что хвалить-то? Меня ведь тоже по головке не погладили. Сказали: я стал неким приложением к тебе. Вроде как хожу в няньках, вместо того, чтобы строго, по-партийному с тебя спрашивать… Помнишь?
— Помню. Вот и спрашивай. Созови партком и измолоти… Заодно уж… Помогай иммунитет вырабатывать.
— Какой такой иммунитет?
— Иммунитет — значит стойкость против разного рода житейских невзгод.
— Мудрено, батюшко, говоришь. Ишь, иммунитет ему нужен…
Помолчали, посмеялись. Новинцев обнял Лисицына, положив крепкую руку ему на плечо. Степан Артемьевич обратился к водителю:
— Сергей, как твои дела? Рассказал бы хоть анекдотец — все веселее ехать.
— Анекдоты у меня в голове не держатся, — обернулся Сергей. — Никак не запоминаются… А дела идут неплохо. Запроектирован сын…
— Как, уже?
— Надо успевать, Степан Артемьевич. Век такой.
Женился Сергей под Новый год. Лисицын вспомнил, как было весело у него на свадьбе.
— А если дочка? — спросил Лисицын,
— Нет, сын. В этом я уверен. Есть примета.
— Какая примета?
— Бабки говорят: если живот у будущей мамаши круглый, то родится дочка, а если остренький, то сын.
— Ишь ты! Все приметы знаешь! — сказал Лисицын.
— А как же. Иначе нельзя, — ответил Сергей. — Надо все знать.
Машина вырвалась из леса и помчалась сухой полевой дорогой.
Наконец шофер затормозил напротив одноэтажного дома, где жил с женой и двумя детьми Новинцев. Лисицын проводил его до калитки.
Было холодно и сыро. Небо к ночи прояснилось. Вдали над горизонтом, над лесами играл поздний отблеск зари. Он высветил верхний ярус облаков, они дымчато зарозовели по кромке. Новинцев и Лисицын невольно обратили внимание на этот угасающий небесный костер и уже пожелали друг другу спокойной ночи, но что-то удерживало их тут. Новинцев сказал:
— Надо нам поднажать на корма. Дела и в самом деле у нас неважные…
Лисицын ответил не сразу:
— Неужели я в самом деле либерал и слабохарактерный человек, как сказал на бюро Поздняков?
— Не думаю, — Новинцев взялся рукой за калитку. — Ты просто вежливый, обходительный. Местами деликатный…
— Это хорошо или плохо?
— Думаю — неплохо. Только надо быть потверже, более требовательным. Мне, кстати, тоже.
— Стучать кулаком по столу, ругаться, командовать? Восстанавливать всех против себя?
— Ну зачем так. Ты прекрасно понимаешь, что это вовсе не нужно. Необходимы уравновешенность и расчет. Ну, до завтра!
— До завтра, — ответил Лисицын и пошел к машине. Сергей ждал, не заглушив мотора. Степан Артемьевич отпустил шофера.
— Поезжай, отдыхай. Я пройдусь пешком, тут рядом.
Он отыскал среди других свой свет в окне и, радуясь, что Лиза еще, видимо, бодрствует, быстро пошел по влажным от дождя мосточкам.
Такого еще не бывало: едва он вошел в прихожую, как жена, мягкая, теплая, домашняя, родная, повиснув у него на шее, обняла его столь пылко, что он чуть не задохнулся.
— Как долго! — наконец вымолвила она, поправляя сбившуюся прическу. — Неужели ты не понимаешь, как мне скучно одной! Ведь кроме тебя никого у меня нет. А ты бог знает где пропадаешь целыми днями. Хоть еще ночуешь дома…
— Успокойся, Лизок. Не суди меня строго: дела. Пойми, что нелегко быть директором отстающего совхоза…
— Ты ни разу не говорил, что он отстающий.
— Не говорил, потому что не считал его таковым. А теперь вижу: отстающий.
— Ты ездил в райком? Ну и как? — спросила она, вешая его плащ.
— Все в порядке. Получил це у, — полушутя ответил он.
— Что такое це у? Ценные указания?
— Разумеется.
— Ладно. Давай ужинать. Знаешь, что я приготовила? Жареную щуку!
— Где ж ты ее поймала?
— В сельпо продавали.
— У нас, кажется, и рыбаков-то нет.
— Значит, есть.
За ужином Лиза сказала:
— Скоро будет девятый день. Поминают усопших…
— Придется ехать в город?
— Надо сходить на могилу.
— Ну что же, раз надо — съездим.
— А как же наша туристская поездка? — спросила жена погодя.