Високосный год: Повести
Шрифт:
— Степан Артемьевич, позвольте с вами потанцевать? Вы, Елизавета Михайловна, уж не обижайтесь.
Лиза рассмеялась и махнула рукой: «Пусть танцует».
Степан Артемьевич, удивляясь резвости Прихожаевой и чуть поколебавшись, все же вышел в круг. Танцевал он, несмотря на высокий рост и грузноватую фигуру, легко, кружил Софью, словно пушинку, и у нее голова пошла кругом. Оба увлеклись танцем и, когда кончился вальс, стали танцевать другой танец. От Софьи пахло духами. Она знала, что запах фермы — сенца, молока, навозца — въедлив и долго не отстает, потому
Лисицын отметил стойкий аромат, улыбнулся и сказал:
— У вас крепкие духи.
Софья расхохоталась, не обидевшись на этот неуклюжий комплимент Лисицына. Лиза, сидя на стуле, начала беспокоиться, кидая на них внимательные взгляды. Оснований для ревности не было, однако что-то заставило ее насторожиться: не слишком ли супруг увлекся танцами с этой бойкой особой.
Молодые парни, механизаторы из Прохоровки, стоявшие скромно в уголке, многозначительно улыбались и говорили промеж себя: «Гляди, гляди! Сонька «кадрит» директора!» Во баба! Во дает!»
Этот разговор, конечно, кроме парней, никто не слышал.
Танец кончился, Степан Артемьевич, выдерживая этикет, поблагодарил партнершу и, оставив ее в сторонке, вернулся к жене. Софья заметила, что он все-таки обернулся и украдкой глянул на нее…
Она не стала больше их беспокоить и принялась танцевать с борковским парнем, недавно прибывшим из армии. Танцевала с ним не долго, пока не пришла к нему девушка и он, извинившись перед Софьей, не поспешил ей навстречу.
Софья не заметила, что издали за ней внимательно следил Трофим Спицын, глядел на нее не по-доброму, с затаенным желанием…
Вечер прошел весело, и Степан Артемьевич остался им вполне доволен, как и все жители Борка и других деревень. Лиза сказала:
— Почаще надо устраивать такие вечера. Людям нужен отдых.
— Почаще не выйдет, — возразил Степан Артемьевич. — Нельзя превращать жизнь в сплошные увеселения. Работать надо!
— Нельзя, чтобы люди все время проводили на фермах и полях и совсем не развлекались. Кстати, клубная работа у нас не на высоте. Кино и танцы — весь репертуар, ни драмкружка, ни хора. Заведующий клубом — вялый, безынициативный человек.
Степан Артемьевич, возразив ей походя, на самом деле согласился с нею.
Лиза примолкла, села на диван и посмотрела на мужа несколько озабоченно.
— Ну, что загрустила? — приметил муж.
— Знаешь, Степа, эта доярочка… Как ее — Прихожаева? Да, Прихожаева. Она что, развелась с мужем?
— Говорят — развелась. Не везет ей в семейной жизни.
— Будь осмотрительнее. Тебе не к лицу кружиться с такой особой в вихре вальса. Мог бы вежливо и отказаться. Представь себе, что подумают люди: директор напропалую танцует с разведенкой, и она посматривает на него так умильно… Тебе надо оберегать свой авторитет.
Степан Артемьевич, будучи после вечера в клубе все еще в приподнятом настроении, не принял замечание жены всерьез.
— Ты же сама разрешила, — сказал он. — Разве мне запрещено танцевать? Я должен ходить все время по струнке?
— Подумай
— Я ничего такого не заметил. Послушай, Лизок, ты что, ревнуешь? Разве ее можно сравнить с тобой?
— Как не стыдно говорить о ревности. Не унижай меня, пожалуйста. Я выше этого.
— Давай успокойся. Тебе вредно волноваться.
— Откуда ты взял, что я волнуюсь? Учти, что здесь в деревне всякое лыко в строку. Достаточно малейшего повода для ползучих сплетен. Тебе их надо бояться как огня.
— Ладно учту, мой ангел-хранитель… Давай ужинать, и забудь об этой женщине. У нас с ней ничего такого быть не может.
— Однако она посматривала на тебя весьма заинтересованно. И ты ее так здорово крутил, что у нее шлейф развевался, как у прима-балерины.
— Ты все преувеличиваешь, Лизок.
Жена умолкла, но в глазах у нее вспыхивали искорки раздражения. Лиза опускала взгляд, прятала его под пушистыми ресницами, но Степан Артемьевич это отметил и постарался перевести разговор на другое.
Плотники закончили строить коттедж, и Степан Артемьевич пошел поглядеть, каков он.
Дом снаружи и внутри был великолепен, как нарядная праздничная обновка. Глаз радовала резьба по наличникам окон и причелинам крыши. Плотницкий бригадир Сафонов, заложивший эту постройку, решил непременно украсить ее прорезной резьбой, и ради этого внесли изменения в смету. Сказалась традиция: в Борке все крепкие избы были украшены таким образом, и каждый плотник умел это делать.
Но резьба резбой, а как же все остальное? И тут было не к чему придраться: стены срублены из хорошо высушенных и выдержанных сосновых брусьев, полы, потолки, входные тамбуры с крылечками и лесенками, широкие «итальянские» окна — все было аккуратно прилажено, подогнано. В квартиры провели водяное отопление от котельной, обслуживающей Борковскую ферму и общественную баню.
Он поднялся на крыльцо, прошел через коридор и небольшую прихожую на кухню. Плотники — их было пятеро, — собрав свои инструменты в переносные ящики, сидели на кухне, отдыхая, и курили. Им, видимо, не хотелось уходить из дома, в котором все сделано их умелыми руками. Лисицын поздоровался и тоже сел на чурку, поставленную стоймя. Бригадир Сафонов — чернявый, коренастый мужичок — заулыбался, видя, как Лисицын провел ладонью по гладкой желтой стене с пазами, забитыми мхом.
— Гладко, гладко Степан Артемьевич! — сказал Сафонов. — По лицевой стороне брусьев мы прошлись фуганком. А оклеите потом, после осадки. Домик получился хороший, но почему на две семьи?
— Таков проект. Строился дом с расчетом разместить два семейства, — пояснил Лисицын. — У Яшиной квартира очень тесная.
— Понятно. Когда принимать дом будете?
— Завтра, — ответил Лисицын.
— А по мне, так домик на одну семью — лучший вариант, — опять обратился Сафонов к Лисицыну. — Я бы, Степан Артемьевич, в вашем доме жить не согласился.