Високосный год: Повести
Шрифт:
— Помню. Коровник мы строим, жилье в Прохоровке — тоже. Яшина договорилась в племсовхозе, чтобы пополнить стадо породистым молодняком.
— Это ладно. Но ты обещал в ближайшие год-два добиться прибавки в удоях на пятьсот литров от коровы в год. Выйдем ли на такой рубеж? Прибавки в надоях с начала стойлового периода нет. Как быть?
— Отелы начнутся — будет и прибавка.
— Вряд ли, — с сомнением покачал головой Новинцев. — Перейти к научно обоснованным нормам кормления не удалось. Откуда ждать прибавки?
— Плохие корма.
— Ну вот! Значит, не все было как следует продумано.
— Я, пожалуй, был слишком самоуверен, хотя Яшина и предостерегала. Как она говорила, все так и вышло.
— Сели мы с тобой в галошу.
— Ничего, как-нибудь выкрутимся.
— Если бы! Давай соберем животноводов и все обсудим. Может, нам люди и подскажут, как быть.
Собрание животноводов провели после октябрьских торжеств. Были высказаны разные предложения: лучше ухаживать за скотом, как следует запаривать и сдабривать корма, отладить автопоение, беречь сено при раздаче, не сорить им, а везя из леса возы, не оставлять клочья его на сучьях и так далее. Лисицын записал в блокноте кучу таких советов.
Составили памятки животноводам, вывесили их на видных местах. Лисицын напряженно думал, что можно предпринять еще, но ничего не мог придумать.
Он приходил домой озабоченный, рассеянный, на вопросы Лизы отвечал иногда невпопад. Жена поинтересовалась:
— Что с тобой происходит? Ты так странно ведешь себя…
— Ни черта не клеится. Удойность застыла на месте.
— Как это — застыла?
— Молока с ферм получаем мало. А я давал слово получать побольше.
— Так пусть заботятся об этом твои подчиненные. Ты-то чего нос повесил? Требуй с них.
— Легко сказать — требуй!
— Кому ты давал слово?
— Всем.
— А зачем давал, если чувствовал, что его трудно сдержать? Надо же быть предусмотрительным.
— Тебе, Лизок, просто говорить. Побыла бы на моем месте!
— Уж я бы слов на ветер не бросала. Вот я тебе подскажу: в газетах пишут о внутренних резервах совхозов, У нас они есть?
— Есть, и мы их используем. Но этого мало.
— Что же тогда нужно еще?
Степан Артемьевич вздохнул длинно и тяжело, как конь перед подъемом в гору:
— Кабы знать…
Лиза посмотрела на него сострадательно, как на тяжело больного, и молча стала прибирать на столе.
Степану Артемьевичу было все же приятно, что его жена начинает интересоваться и «резервами», хоть они для нее пока еще и лес темный. «Входит все-таки во вкус сельской жизни, вникает, хотя бы для начала и по газетам. Молодец, женушка!»
А Лиза тосковала по научной работе. Еще студенткой-старшекурсницей она начала накапливать материал для будущей диссертации «Древняя письменность и новгородская культура на Беломорье». Эту работу продолжала, когда жила в городе, а теперь
Она обживала новую квартиру. Здесь ей все казалось не таким привычным, как в старой: платяной шкаф поставили не там, где бы надо, книжные полки не мешало бы передвинуть влево, подальше от окна. На кухне нет полки для банок и коробок с крупой, сахаром и специями. Люстру надо бы купить новую, эта старомодна. Лиза по нескольку раз переставляла и передвигала, все, что могла, и все равно не была удовлетворена.
Она говорила мужу о необходимости перестановок, но он отмахивался: «Некогда, Лизок. Когда-нибудь потом».
Наконец она успокоилась, вроде бы привыкла ко всему, и занялась чтением. Когда она сидела за книгой, пришла Любовцева с небольшой черной хозяйственной сумкой в руке. Низенькая, раздавшаяся в ширину, в стареньких ботиках с меховой опушкой, в длинном пальто с потертым цигейковым воротником, она поздоровалась, и лицо ее расплылось в добродушной улыбке. Глаза сузились в щелки, короткий толстый нос наморщился, будто она собиралась чихнуть.
Лиза, скучавшая в одиночестве, обрадовалась ее появлению.
— Проходите, пожалуйста. Поговорим, чайком побалуемся. У нас индийский, правда, второго сорта…
— Ничего, сойдет, — отозвалась Любовцева, сняла пальто и, пройдя в комнату, чинно села на стул, поставив возле него свою сумку.
Чаевничали, беседовали о том, о сем. Заговорили о беременности Лизы. Любовцева давала советы, как лучше следить за здоровьем, потом, многозначительно поглядев на живот Лизы, авторитетно предсказала:
— Родится у тебя, Елизавета Михайловна, девочка. А может, даже и две. По животу видно.
— Что вы! — вспыхнула Лиза. — Куда нам двойню?
— Природа вас не спросит, она свое возьмет, — назидательно добавила Любовцева и, вспотев от горячего чая, расстегнула верхнюю пуговку кофточки. — Я тебе, милая, принесла целительного, — старушка достала из сумки бутылку с мутноватой жидкостью. — Когда родишь, это принимай по столовой ложке три раза в день. Тут анис, укроп да душица — для того, чтобы молока в грудях было больше. А вот это, — она достала другую бутылку, поменьше, — настой коры калиновой. После родов помогает естеству войти в норму.
Лиза поблагодарила ее и унесла бутылки на кухню. Степан Артемьевич, придя на обед, увидел их.
— Что это у тебя там в бутылках?
Лиза рассказала ему о визите Любовцевой. Он возмутился:
— Знахарство! Еще отравит тебя эта старуха! Не смей ничего от нее принимать, а тем более — употреблять!
И вылил содержимое бутылок в помойное ведро.
Лиза и не собиралась пить снадобья Любовцевой, ей показалось забавным, как муж возмутился и вылил настойка. Когда он сел за стол, Лиза мягко улыбнулась и решила его «порадовать»: