Висталь (том 1)
Шрифт:
Войдя на небольшую площадь, и увидев скопление людей, он подошёл к человеку пожилого вида, стоящего поодаль и спросил его на арабском: Что случилось, почему так много людей? На что тот, помотав головой и выдержав паузу, ответил: Сегодня казнят «Пресветлого», и люди пришли посмотреть, не сломается ли клинок у палача, что казнит невинного, богами отмеченного. Кто такой этот «Пресветлый», и чем он заслужил такую немилость
Он дарил нам просветление. Он давал людям надежду! Он учил нас и наших детей мудрости и гордости. Он лечил нас от тяжких болезней, и давал силы бороться с душевной немощью. А теперь его ведут на казнь. О боги! О Великий и всемогущий Ра! Где твои глаза! Почему ты не испепелишь палача и его клинок?! Я не дам и горстки песка за то, что этот город останется на земле, если казнят этого человека! Но что я говорю, вдруг осёкся старец. Ты, верно, обладаешь какой-то неведомой силой, раз заставил меня открыться тебе, чужеземец?! Ты ошибаешься старик. Просто в душе твоей накипело, и ты готов был выплеснуть свою обиду и свою ярость на кого угодно, лишь бы тебя внимательно слушали. Не бойся старик, я не из болтливых, и не стану рассказывать о твоём настроении никому. Хотя, судя по всему, большинство этого города придерживается такого же мнения, и начни я расспрашивать, каждый разразиться проклятиями.
Всё в руках Богов. И наклонив голову в знак почтения, и одарив старика улыбкой, Висталь направился на северо-восток, – туда, где должны были находиться пенаты правителя. Он снова впал в свои раздумья. Они приносили ему какое-то странное наслаждение, перемешанное с ностальгической болью, словно кровь с молоком. В такие моменты в его душе зарождались и умирали коротко живущие ангелы, что вызывали в его глубинах чувства смеси гордости и романтики, такие приятные, и в тоже время разочаровывающие своей мимолётностью.
Если посмотреть в историю непредвзятым, открытым взором, то со всей ясностью откроется некая закономерность, которую можно сформулировать в такое изречение: «Всякое деяние наказуемо, неважно – доброе, или злое…» С каждого будет спрошено за его намерения, какими бы они не были. Всё выдающееся всегда стоит одной ногой на добре, другой на зле. Никто ещё не поднимался в горы, имея лишь одну конечность. Только два противоположенных крыла, позволяют взмывать птице в небо. Только две руки, позволяют держать «коромысло судьбы». Дьявол существует только благодаря Богу, но существовал бы Бог без Дьявола? Безусловно, они родились в один день. Но кто из них родился первым? Ведь даже братья-близнецы рождаются по очереди. К чему этот вопрос? Дело в том, что тот из близнецов, кто рождается первым, как правило, задаёт тон. Сам факт рождения первым, говорит о его относительной энергичности. Но рождённый вторым, как правило, – повелевает. Ибо, идя по жизни на минуту позже, оценивает все движения первого. Из этого размышления можно сделать некий вывод. Из двух «близнецов», рождённых матерью природой, именно Дьявол был рожден первым. Ведь все движения Дьявола оценивает Бог. Дьявол же, всегда на шаг впереди.
С точки зрения религиозного человека все, что бы ни происходило на свете должно происходить с благословения Бога. (Иначе в чём его сила?) И какие бы нелепости, с человеческой точки зрения, не являлись на свет, и как бы мы к этому не относились, как бы ни называли и не обозначали их, относя к добру или злу, всё и всегда было таковым, и будет таковым. И всегда будет оцениваться, и обозначаться только с точки зрения человеческого заинтересованного, ограниченного заданным вектором осознанности, разума. Ведь всякий вопрос оценки и обозначения, как всякий набор красок для палитры критериев, и данный диапазон оттенков, – вопрос лишь его утончённости и усложнённости, либо грубости и ограниченности. Вопрос, с одной стороны относительно широкой, с другой – узкой умозрительности. То есть, по сути, всякая оценка и следующее за ней умозаключение, вопрос лишь противопоставленности углов зрения, диапазонов и фокусов, различных по глубине, широте и обобщённому полю обзорности воззрений. И на основании всего этого, вопросы Дьявольского и Божественного, при всём своём абсолютном и однозначном конвенте для обывателя, в его непререкаемом отношении к добру и злу, имеют лишь моральную, то есть относительную основу. Мораль, как бы того не хотелось, не может быть однозначной и абсолютной по своей природе. Она не имеет к истине никакого отношения, она даже не касается истины в своей догматике, хотя беспрестанно претендует на неё.
Конец ознакомительного фрагмента.