Vita Vulgaris. Жизнь обыкновенная. Том 1
Шрифт:
Ведро с питьевой водой стояло на скамейке в «слепом», то есть без окна, коридорчике. Накрыто оно было фанеркой, на которой стояла большая кружка, сделанная из медной гильзы с приклёпанной к ней неказистой жестяной ручкой. Однажды я, как всегда запаренная, забежала в коридорчик, на ощупь сняла с ведра фанерку, зачерпнула полную кружку воды и залпом ее выпила. И только выбежав на улицу, почувствовала, что вода была какая-то не такая. Оказалось, что бабушка Варвара стирала бельё и грязную, мыльную воду поставила на то место, где обычно стояла питьевая вода. И ничего – меня даже не стошнило!
В другой раз мне повезло меньше. Мы с девчонками воровали лук и редиску на огороде, который примыкал к одному из частных домов (по преимуществу
– Вкуснее будет, – прошептала она.
Мы сдавленно захихикали, а Олька авторитетно заявила:
– А я знаю, как примус накачивать.
– Подумаешь, я тоже знаю, – ответила Танька, которая никогда и ни в чём не любила уступать.
Ольга поспешила продемонстрировать свое умение, после чего за поршень взялась Татьяна.
– Дай я! Дай я! – загалдели девчонки и, отталкивая друг друга, потянулись к примусу.
Примус закачался и опрокинулся вместе с кастрюлей, борщ залил огонь и сарай наполнился густым белым паром. Мы со смехом выскочили из сарая и пустились наутёк, моментально сообразив, что за такие дела влетит посильнее, чем за лук и редиску. И только забежав за наш барак, мы поняли, что можно остановиться – кто докажет, что это наших рук дело? Возбуждение потихоньку улеглось, и тут я почувствовала, что моя левая нога горит огнём. Всё, что было ниже колена, превратилось в большой красный пузырь. Злополучный жирный борщ с редиской вылился прямо на меня, а я даже боли не почувствовала! Видно, весь мой организм был мобилизован на бегство, и отвлекаться на другие «мелочи» ему было недосуг. Когда же опасность миновала, «мелочь» заявила о себе в полный голос. Нога болела невыносимо, но идти домой я боялась – как объяснить маме, откуда ожог взялся? Я остудила ногу водой из арыка, и мы с девчонками побежали на базар.
Побежали то они, а я ковыляла следом, мучимая болью и вопросом, что врать родителям. Когда мне совсем стало плохо, я вернулась домой, незаметно проскользнула мимо бабушки в спальню и легла на кровать, так и не придумав убедительной легенды. Дальше я ничего не помню. У меня поднялась температура, и я стала бредить. Бабушка мои стоны услышала, и, увидев мою облезлую ногу, перепугалась насмерть. Побежала в техникум за папой. Папа сгрёб меня в охапку – и в больницу. Пешком. Доехать было не на чем, скорую помощь вызвать – телефона нет, благо в трёх кварталах от дома была центральная железнодорожная больница, где меня уже знали (зашивали рваную рану на левом колене под местным наркозом, кстати, позже, уже в пятом классе вправляли вывихнутую правую руку под общим). Ожог оказался сильным и заживал медленно. Ругать меня никто не ругал, но наказание своё я и так получила: целый месяц пришлось дома сидеть, пока нога не зажила настолько, что на нее можно было наступать.
Как видите, в нашу вольную дворовую жизнь взрослые вмешивались только в крайнем случае. Вернее, они даже не вмешивались, а занимались ликвидацией последствий.
Похоже, что такие отношения поколений устраивали обе стороны. Взрослые жили по своим взрослым правилам, а наша жизнь имела свои неписаные законы, свято соблюдаемые всеми детьми от трёх до четырнадцати. И если, например, во двор выходил «богатенький» Славка с настоящей(!) большой шоколадкой, вся орава обступала его и давала советы,
Достаток, конечно, у всех был разный. У Таньки из соседнего барака на стенах висели портреты предков, писаные маслом, а ещё был секретер со всякими потайными ящичками, которыми она перед нами хвасталась. Думаю, если бы в этих ящичках были сокровища, фиг бы она нам их демонстрировала. Соснины тоже неплохо жили. Лорка Соснина иногда выходила во двор с кубиком сливочного масла, который неспешно лизала, как мороженое. Отец Аскара с Магрипой работал в каком-то министерстве, поэтому только у Аскара был трёхколесный велосипед.
Наша соседка справа – Татьяна Васильевна Головина (моя бабушка называла её Тытяной), единственная из всех женщин двора не работала, потому что её муж, дядя Серёжа, был каким-то спортивным функционером и мог позволить жене сидеть дома с тремя сыновьями – Юркой, Васькой и совсем маленьким Сашкой. А может быть, она не работала потому, что бабушки у них не было. Тытяна любила ненавязчиво демонстрировать свою зажиточность: покупая на базаре жирную домашнюю курицу, в сумку её никогда не клала, а несла до самого дома, словно официант дорогого ресторана свой поднос. Семья Дерябиных (того самого шофера-алкоголика) жила очень бедно. Наша – средне. Да, жизненный уровень был разным, но всех уравнивал советский менталитет и удобства во дворе.
Фаина Семёновна могла бы разбогатеть по-настоящему, случись история, которую я хочу вам рассказать, не в пятидесятые годы и не в Советском Союзе.
У одинокой тёти Фаи была замечательная кровать с очень замысловатыми никелированными спинками. Там были гнутые трубки, большие и маленькие блестящие шары и тонкая сеточка – тоже из блестящего металла. Эту кровать она купила на барахолке еще до войны. Как-то перед Первомаем она решила кровать почистить. Одна из трубок выломалась из спинки, и из нее посыпались камешки. Тетя Фая собрала их в ладонь и вышла во двор поинтересоваться у соседей, что бы это могло быть. Помню, ее обступили все, кто в это время оказался на улице. Я сама видела на ее ладони целую горку блестящих прозрачных камушков, один из которых, продолговатый, был очень большой и бледно-розовый. Соседи долго рассматривали камни, в которых мало что понимали, и, наконец, дядя Серёжа Головин высказал предположение:
– Знаешь, Фаина, по-моему, это бриллианты!
Это, действительно, были бриллианты – целых 36 штук! Да еще все они были крупными (в каратах я не разбираюсь, но, как сейчас помню, некоторые были размером больше ногтя на моём мизинце). А розовые бриллианты, говорят, вообще крайне редко встречаются.
Фаине Семёновне посоветовали обратиться к ювелиру, что она и сделала. Тот сначала её запугал: «Ой-ой-ой, за такие камушки тебя посадят, или убьют», а потом согласился их у неё купить. Из двух сделал ей серёжки, а на деньги, вырученные за остальные камни, Фаина справила зимнее пальто(!), у которого через год утюгом прожгла рукав. Дядя Коля-шофер последнее событие прокомментировал кратко, но ёмко:
– На кой хрен гладила!
Здесь мне необходимо сделать небольшое отступление.
Может быть, современный молодой человек, прочтя слово «хрен», усмехнётся: наверняка, мол, алкаш дядя Коля употребил более крепкое словцо. Ан нет! Сама удивляюсь, но как ни силюсь, не могу вспомнить ни одного эпизода из детства, чтобы взрослые при детях матерились. Вернее сказать, они выражались, но «интеллигентно», заменяли матерные слова эвфемизмами (простите за научный термин). Благо в русском языке таких эвфемизмов до фига. Вот вам и второй заменитель трехбуквенного слова.