Витч
Шрифт:
— Зачем? — удивился майор. — Я могу сразу сказать, что испытательный срок для всех пять лет.
— Еб твою мать! — воскликнул Тисецкий. — И здесь пятилетка!
Цифра произвела какое-то нехорошее впечатление на присутствующих. Кто-то присвистнул, кто-то чертыхнулся, кто-то стал проклинать тот день, когда согласился покинуть страну под давлением КГБ.
Майор спокойно переждал этот эмоциональный выплеск.
— Но никакую цензуру мы вводить не собираемся. Конечно, если будете откровенно призывать в своих произведениях к свержению строя, то это мы будем пресекать.
— И срок добавлять, — хмыкнул Ледяхин.
— Может быть, — угрожающе сказал майор. — Но копаться в ваших фигах в кармане, или двойных смыслах, или даже западопоклонничестве — это извините. Тут делайте что хотите. Комиссии и худсоветы мы создавать не будем.
— Может, и кино разрешите снимать? — спросил кто-то из задних рядов.
— Может, и разрешим, — туманно ответил майор.
— Значит, свиданий с родственниками тоже не будет? — спросил Ледяхин.
— Нет, — отрезал майор. — Для родственников вы все…
— Умерли, — мрачно пошутил кто-то.
— Зачем же так? — обиделся майор. — Для них вы на Западе. А если не хотите, чтоб они волновались, советую время от времени отправлять открытки. А именно раз в два месяца.
— А где брать открытки? — спросил Куперман, который все еще пытался скинуть вцепившуюся в него поэтессу Буревич.
— У наших сотрудников вы можете получить открытки разных капстран, на выбор. На них напишете что-то вроде «Долетел хорошо. Целую», ну а потом они будут выдаваться раз в два месяца. Естественно, те, кто будут пытаться… э-э-э… схитрить, те будут лишаться определенных привилегий.
— Чистая тюрьма, — буркнул Вешенцев.
— Но этот вопрос еще прорабатывается, — пропустил это замечание мимо ушей майор. — Вполне вероятно, что те, кто захочет перевезти сюда родных и близких, получат такую возможность. Естественно, с согласия последних, так как им придется фактически вместе с вами отбы… пребывать в Привольске-218.
— А как работать будем? — спросил неутомимый Ледяхин, в голове которого уже проносились разные рискованные идеи насчет привлечения внимания западных «голосов» к этому безобразию.
— Исключительно щадящий режим, — успокоил его майор.
— Это что за щадящий режим? — усмехнулся журналист Тисецкий. — Не до полного изнеможения, что ли?
— Четыре часа по месту распределения, пять раз в неделю. Остальное время и выходные — полностью в вашем распоряжении.
— А отпуска будут? — спросил Ледяхин.
— Ну а как же? Конечно. По Конституции положено.
Упоминание Конституции в контексте такого глобального обмана вызвало смех у присутствующих.
Первым съюморил переводчик Файзуллин, который на протяжении всей беседы прикидывал, каким образом отсюда можно сделать ноги.
— А можно мне сразу отпуск за свой счет?
— Отпуск только в пределах Привольска-218, - сбил юмористический настрой переводчика майор.
— Хера ж себе отпуск! — возмутился Вешенцев. — Может, еще и работать во время отпуска надо будет? Для полноты, так сказать, идиотизма.
— Работать не надо будет, — глянув на часы, серьезно ответил майор. — Еще вопросы будут?
— Куда пропала Кулешова? — спросил Ледяхин.
— Действительно, товарищи, — раздался чей-то удивленный голос сзади.
Его поддержали еще несколько голосов:
— Да, точно! И еще тут было несколько… тоже пропали…
— Все они находятся в здании спецлечебницы, — отрезал майор, оторвавшись от часов. — Я еще раз хочу подчеркнуть. Те, кто будут организовывать подполье, сопротивляться властям, а также пытаться бежать, будут направляться на принудительное лечение в нашу спец-лечебницу.
На этих словах Файзуллин, который уже почти придумал план побега, резко погрустнел.
— А при совершении противоправных действий агрессивного характера, — продолжил майор, — и того дальше — в тюрьму. С реальными уголовными сроками. Как и в обычной жизни. Так что не советую особо буянить. Подумайте, где лучше находиться, здесь или в тюрьме.
— Лучше в Мюнхене, — мрачно буркнул Вешенцев.
— Пожалуй, — неожиданно согласился майор, но, видимо, не желая развивать эту тему, окинул толпу цепким взглядом: — Еще вопросы будут?
— Будут, — неожиданно отозвался молчавший до этого поэт Блюменцвейг. — Я бы хотел написать письмо в ЦК КПСС с благодарностью за проявленную заботу о простых тружениках пера. Хотелось бы передать это письмо мудрому руководству партии.
В голосе Блюменцвейга не было ни издёвки, ни сарказма. Лишь сосредоточенная печаль. Повисла пауза, и Кручинин с любопытством энтомолога посмотрел на высказавшегося поэта.
«Идиот, что ли?» — подумал он, но на всякий случай решил никак не реагировать на реплику.
— В общем, если будут вопросы, обращайтесь к лейтенанту Чуеву или напрямую ко мне. Фамилия моя — Кручинин.
В толпе засмеялись над «говорящей» фамилией, но острить не стали.
— В Привольске-218, - продолжил майор, — я являюсь главой административного управления. Открытки с видами капиталистических стран можете получить прямо сейчас у лейтенанта. Вечером они будут отправлены в Москву. И через две-три недели, для создания видимости обычной почтовой пересылки, мы разошлем их по адресам. Повторяю, не надо пытаться только нас обманывать. То есть писать фразы с конкретными именами типа «Вадик меня встретил. Он тебе сам расскажет» или подозрительный маразм типа «Гулял по Мюнхену, поднимался на Эйфелеву башню». Также никаких непонятных аббревиатур, анаграмм, палиндромов и прочих литературных извращений. Всего хорошего.