Витим Золотой (Роман 2)
Шрифт:
– А ты, соколица-молодица, тоже себе на уме, - продолжал Архип.
– От мужиков нос воротила и вдруг казака отхватила? Подумать только!
– Скажете тоже...
– Наклонив голову, Василиса беспокойно и торопливо мяла в пальцах голубенькую ленточку, вплетенную в тяжелую, светящуюся золотом косу.
– Все, что надо, я тебе, Васенка, потом скажу, а сейчас подойду и чмокну в щеку и на жениха твоего не погляжу, - улыбнулся Архип.
– Ты ее, чмокалка, не конфузь, лучше подарочек приготовь, - вмешалась Лукерья и принялась
Продолжая шутить, Архип щедро сыпал прибаутками. Даже чинные, строгие лица Фарсковых от шуток Архипа отмякли и потеплели. В свое время у старика была думка женить непутевого Лариошку на Василисе, но жена, присматриваясь к красивой каторжанке, колебалась долго и побаивалась ее острого языка. Шутка сказать, барина кипятком ошпарила! А теперь, глядя на счастливую Василису, Фарскова раскаивалась и жалела, что упустила работящую сноху.
Кондрашов сидел рядом с Петром и говорил ему:
– Вы благодарите судьбу, что так хорошо получается! Вы еще молоды, и у вас впереди большая жизнь, а в жизни, кроме всяких прочих человеческих потребностей, нужен еще хороший друг и товарищ!
– Само собой, Василий Михайлович, - кивал Петр.
– Только больно уж все неожиданно, скоропалительно...
– Э-э, голубчик мой! Вся жизнь скоропалительная, как счастливый сон. Иногда хочется, чтобы сон не кончался, а глядишь, и проснулся... А Василиса Сергеевна золотой человек!
– За хорошие слова, Василий Михайлович, сердечное тебе спасибо. Верю, да и сам не дите, вижу и чую, какой она человек. Не в этом суть!
– А в чем?
– спросил Кондрашов.
– Ты знаешь, Василий Михайлович, всего два месяца назад я похоронил жену. Как говорится, в избе еще ладан не выветрился, а в доме уже другая. Неловко как-то.
– Знаешь что, батенька мои, думаю, что со стороны неба протеста не поступит, а на грешной земле мы уж как-нибудь сами разберемся, - убежденно и веско проговорил Кондрашов.
– Мы-то, конечно, разберемся, а вот ей, полагаю, трудновато придется.
– Знай, Петр Николаевич, что счастье тебе не поднесут на серебряном блюде. За него воевать придется.
– Понимаю и это. Думаю, что в обиду ее не дам.
– Петр повернул голову к Василисе и, сжав ей руку, почувствовал, как в ответ задрожали ее пальцы.
Архип Буланов встал и поднял наполненную рюмку. Все торжественно притихли.
В настольных лампах тихо дрожали огоньки, мягко освещая раскрасневшееся лицо Василисы и блестящие пуговицы на мундире Петра. Напряженно думая о чем-то своем, он смутно, как в тумане, воспринимал слова Архипа, уловив лишь последнюю фразу.
– За счастье ваше поднимаю сию радостную чашу, - торжественно говорил Буланов и, дождавшись, когда Василиса и Петр поцеловались, опрокинул рюмку в рот.
Так началась эта неожиданная свадьба. Перед каждой рюмкой гости кричали "горько", и Петр, заметно хмелея, улыбаясь, все охотнее целовал мягкие,
Когда началась пляска, Петр Николаевич, вспомнив о коне, незаметно вылез из-за стола и вышел на улицу. Приисковый поселок давила тихая морозная ночь. Где-то совсем близко за землянкой звонко скрипнул снег, пискливо вздохнул хриплый бас гармошки и тут же испуганно замер. Петр Николаевич подошел к заиндевевшему коню и вдруг как-то сразу отрезвел. Взял из кошевы холодную кошму, накрыл ею зябко дрожавшего Ястреба.
"Это надо было давно сделать, дурак пьяный!" - выругал он себя и, прочистив заледеневшие ноздри коня, вернулся обратно.
Василиса встретила его в темных сенцах.
– Зачем раздетый ходишь?
– прошептала она.
– Простудишься же!
– Ничего. Около тебя согреюсь!
– засмеялся он и обнял за плечи.
– Ну не надо, дорогой. Мне сейчас так хорошо, что и не знаю, что теперь будет со мной.
– Что будет?
– Петр судорожно вздохнул. В сознании всплыли разъяренные глаза Стешки, Агафьи Япишкиной и других станичных языкастых бабенок.
– Сейчас, Васса, уже поздно думать об этом, - проговорил он тихо.
– Нет, милый, я-то еще долго буду думать.
– До каких же пор? Покамест к попу не сходим, что ли?
– Петр Николаевич умолк. Оставлять здесь Василису ему не хотелось.
– Нет! Такого у меня даже и на уме нет. Как ты порешишь, так и ладно!
– ответила она и покорно прижалась к его плечу.
– Спасибо, Васса. А я подумал, что ты каешься...
– Ну что ты!
– Тогда, Васса, нам пора ехать. А то уже поздно, да и конь совсем застыл, дрожит.
– Конечно, уже пора. Нельзя такого коня на морозе томить, - торопливо шептала она.
– Тебе, наверное, тоже холодно. Пойдем, ты потихоньку одевайся...
– А ты? Ты разве не собираешься?
– глухо спросил он и легонько отстранил ее от себя.
– Значит, и мне?
– все еще не веря всему случившемуся, спрашивала она.
– Прямо сейчас же?
– Ну а как же?
– Петр Николаевич взял в ладони горячие щеки и тут же отпустил, добавил кратко: - Скорее собирайся, Васенка, а то еще не сразу выпустят.
– И то правда, - пробормотала она и неловко прижалась губами к его усам.
За дверью снова кто-то скрипнул валенками по снегу. Василиса насторожилась.
– Ты чего?
– спросил Петр Николаевич.
– Весь вечер в окна заглядывают... И чего только им надо? Пойдем. Она решительно потянула Петра в избу.
– Мы скоренько, - шепнула она ему на ходу и открыла дверь.
Однако уехать от подгулявших гостей было не так-то просто. Петр Николаевич пытался объяснить, что застоялся и зябнет конь, что уже поздно, но его даже и слушать не захотели. Вступился было за молодых Кондрашов, но к нему подошел Микешка, взяв за локоть, сказал:
– Не мешайте, Василий Михалыч, так полагается.