Витим Золотой (Роман 2)
Шрифт:
– Хорош гусь, нечего сказать!
– Ведь тихий человек был, бывало, курицу не обидит... Несколько лет старшим полицейским служил, домище себе такой выстроил, ай лю-ли! И на тебе, до белой горячки дошел... Может, выздоровеет и одумается...
– Нет уж, избавь! Такие у нас свои есть... Сегодня же в тарантас и отправь обратно. Пусть уж там лечится... Мы старшего здесь найдем. Есть у меня на примете один человечек...
– Чего же лучше... ежели, конечно, утвердят...
– согласился Ветошкин. Вообще, эта старая полицейская крыса Мардарий вел себя
– Я порекомендую, а ты представишь по начальству, вот и утвердят, категорично проговорил Доменов, считая это дело заранее решенным.
– Кто ж таков?
– спросил Ветошкин. В персоне старшего на прииске полицейского чина он был заинтересован не только по службе. Место было хоть и канительное, но изрядно доходное... Перепадало тут и приставу.
– А ты его знаешь. Это бывший войсковой старшина Печенегов, - ответил Доменов.
– Эге-э-э!
– промычал Ветошкин что-то невразумительное и даже привстал. Такая кандидатура ему и в голову не приходила. Уж кого-кого, а Филиппа Никаноровича-то знал он давно...
– Ты чего вскочил?
– спросил Доменов.
– Вы так меня ошарашили...
– Ветошкин поморгал редкими, словно выщипанными ресницами, открывая портсигар, снова уселся в кресло.
– А чем, по-твоему, плох господин Печенегов?
– щуря свои хитрые кабаньи глазки, спросил Доменов.
– Боишься, что власть не поделите?
– Не в том вопрос, Авдей Иннокентич. Компрометированный он человек. Не утвердят-с, да и он сам, наверное, не пойдет.
– Это уж, голубь, не твоя забота. Пойдет... А что на каторге был, то не беда... Мало ли что с кем может случиться...
– Простите меня, Авдей Иннокентич, - вдруг грубовато и откровенно заговорил пристав.
– Чепушенцию вы городите... У нас все-таки полицейское учреждение, а не бакалейная компания... Торгует он пряниками и водочкой и пусть себе на здравие торгует и нас еще благодарит...
– Вас-то за какие шиши? Вы-то что за благодетели?
– обозлился Доменов. Такого сопротивления он не ожидал.
– Дельце-то по вашей покорной просьбе я замял... дело господина Суханова...
– Ветошкин наклонился и начал чиркать о металлический коробок спичку.
– Не кури ты тут, - резко прервал его Доменов.
– Не выношу я этого зелья. И ехидства твоего не выношу!
– грохнув по столу кулачищем, продолжал Авдей.
– Ты что, мало с него взял? Он сына-офицера потерял! А ты ему черт те что клепаешь! Да чем он хуже вас? Вот что, Ветошкин, все мысли твои я знаю. Ты лучше свой собачий нюх по другому следу пускай. Печенегов - казачий офицер и дворянин. Не моги его пачкать! Такие люди еще нам пригодятся... Вызови его и поговори. А кабак я закрою. Туда золотишко тащат, а нам это не с руки.
– Спиртоносы потянутся. Это не лучше, - возразил Ветошкин.
– Вот их ты и лови, а мы свой магазин откроем, от прииска.
"На все свою лапищу наложить хочет, - помаргивая выпуклыми рыбьими глазами, думал Ветошкин.
– И на золото, и на доходы от кабака, даже
В кабинете было жарко натоплено. Пахло еще краской и свежевыструганными сосновыми досками. За спиной Авдея Доменова висел в золотой раме портрет царя Николая Романова. Царь улыбался, словно собираясь топнуть маленьким, узконосым, с серебряными шпорами сапожком. За окном послышался грохочущий по мерзлой земле звук колес и звонкий по чернотропью цокот подков. Кто-то лихо подкатил к крыльцу. Минуту спустя в кабинет вошел рыжеусый веселый Иван Степанов. Он был в новенькой касторового сукна казачьей теплушке, в дорогой каракулевой папахе с голубым верхом, с пышным, закрученным вокруг шеи шарфом из козьего пуха. Заплывшие жиром глазки улыбчиво и сладостно щурились. Он был уже сильно выпивши, поэтому вошел бесцеремонно и шумно.
– Здравствуй, сватушка!
– Здорово, сват. Ты, я вижу, уже хватил. Не удержался! приветствовал его Доменов с досадой в голосе.
– По такому случаю, сваток, и с тебя немало причтется...
– Потирая белые, уже успевшие выхолиться руки, Иван маятником качался перед столом Доменова, загадочно подмигивая, говорил: - Едем, сваток! Я тебе такой сюрпризик преподнесу... Сколько ставишь?
– К черту твои сюрпризы! Ты лучше бы за дело брался, чем на рысаках катать, - ворчал Доменов.
– А я тебе дело говорю, сваточек мой, да ишо какое дело!
– вихлялся Иван, не замечая мрачного вида Доменова.
– Я тебе не сюрпризик привез, а "изюмчик".
– Не улещай, сват. Не поеду и пить с тобой не стану, - упрямился Авдей. Кураж свата давно ему опротивел. А там еще и зятек есть.
– Выпьешь, сват, и нас еще с приставом угостишь!
– Сам не прикоснусь и тебе не дам. Ступай и проспись.
– Да я тверезый! Ты, сваток, над казаком не командуй! Я ведь тут вроде хозяин. Как вы думаете, господин пристав, хозяин я здеся али нет?
– Брось же, сват, эти кабацкие замашки, - урезонивал его Доменов. Ведь только вчера тебе толковал, сколько у нас предстоит дела, а ты опять за свое. Оставь к чертям собачьим!
Позади Авдея медленно приоткрылась дверь. Метя полами синей бархатной, на собольем меху шубы крашеные половицы, тихо вошла Олимпиада. Высокая, румяная, она была похожа на русскую боярыню.
– Так я и знала, что сидит и чертыхается, - проговорила она и зажала мягкими холодными ладонями широкоскулые колючие щеки мужа.
– Ангелочек ты мой, цветик лазоревый!
– целуя душистые руки жены, забормотал Авдей Иннокентьевич.
– Да как же ты, мамочка, не предупредила! Да я бы гонцов навстречу погнал, сам бы орлом полетел...
– Знаю я тебя! Ты бы все дела бросил, а я тебе мешать не хочу. Пусть, думаю, лишний фунтик золотца намоет на браслетик какой-нибудь для своей заброшенной женушки...
– Не говори мне таких слов, соколица ты моя ясная! Чуть не пропал я тут без тебя!
– поглаживая жену по щеке, говорил Доменов.