Витька с Чапаевской улицы
Шрифт:
— Вот надоели! — раздраженно сказал он. — Пока одевался, тыща штук налетела…
— Давайте спать? — предложил Сашка. Он уже зевал во весь рот.
Придвинув к костру сено, вытряхнул из рюкзака свои пожитки и натянул его на голову: это от комаров. Брезент ни один комар не проткнет.
— Если запылаю, как факел, разбудите, — сказал он и завалился спать. Засыпал Ладонщиков быстро и спал крепко. Ложился он раньше всех и вставал самый последний.
Гошка сидел у костра и прислушивался к каждому звуку. Ночь обступила костер со всех сторон. Багровый отблеск падал
Наконец послышались шаги.
Из темноты в желтый круг неровного света вошли Алла и Витька. Они свалили у костра по большой охапке хвороста.
— Вы ничего не слышали? — спросила Алла. — Птица крикнула, — сказала Люся — Когда мы шли сюда, вдруг кто-то большой шарахнулся с тропинки и потопал… Только кусты затрещали.
— Кто же это? — встревожилась Люся.
— Медведь, — сказал Витька. — Или лось.
— Медведь не подойдет близко к костру, — заметил Коля.
— Давайте всю ночь будем сидеть у огня? — предложила Люся.
— К костру ни один зверь не подойдет, — сказал Коля.
— Я теперь не засну, — заявила Люся и передернула плечами. — Сижу у самого пламени, и все равно холодно…
— Куда он побежал? — спросил Гошка.
— Туда… — показала Алла.
— Пойду посмотрю, — усмехнулся Гошка, — на вашего медведя…
Встал и, перешагнув желтый круг света, сразу пропал в темноте.
— И как он только не боится? — прошептала Люся, тараща в темноту большие, неестественно блестевшие глаза.
— А ты бы пошел? — спросила Алла, глядя на Грохотова. — Нет, — помолчав, ответил он. — Я боюсь медведей.
— Медведь редко нападает на человека, — сказал Коля. — Он довольно трусливое животное. Известны случаи, когда с испуга медведи умирали от разрыва сердца. Напугай медведя — и с ним мгновенно приключится понос. Отсюда и называется «медвежья болезнь»…
— Неизвестно, кто кого скорее напугает — человек медведя или медведь человека, — сказал Витька.
— Это все теория, — согласился Коля. — Я бы тоже не хотел повстречаться в лесу с мишей… Да еще ночью!
— А как же он? — кивнула Алла на лес.
— Отчаянный парень, — сказал Витька.
— Гоша ничего не боится! — с жаром произнесла Люся. — Видели, как он бойца победил?
Немного погодя пришел Гошка. Присел у костра и стал разуваться.
— Хорошо бы сейчас печеной картошки! — сказал он.
— Никого не встретил? — спросила Алла.
— Это лошади, — сказал Гошка. — Рядом пастбище, вот они тут и плутают. — Он достал из кармана свернутую в кольцо прядь упругих волос.
— Я у одной выдернул из хвоста… На леску. От нашего Сашки дождешься рыбы.
— Она могла тебя лягнуть, — сказала Люся. Гошка хмыкнул, поставил ботинки подальше от огня и лег на траву. Глядя на звезды, сказал:
— Завтра раздобудем картошки и будем вечером печь.
Первый луч солнца с размаху нырнул в сизоватый туман, стелющийся над рекой. Нырнул — да и запутался в нем, так и не пробившись к черной тихой воде. В лесу неуверенно
Две лошади — гнедая и каурая — разом взмахнули головами и взглянули на солнце, будто приветствуя грядущий день. Лошади ощупывали мягкими губами мокрую траву и выщипывали ее. Вот они подошли к потухшему костру, вокруг которого безмятежно спали мальчишки и девчонки с Чапаевской улицы. Сашка давно стащил с головы рюкзак и, приоткрыв рот, негромко посапывал. Люся обняла Аллу и уткнулась горящим лицом ей в грудь. Она вздрагивала во сне, кашляла и норовила рукой еще натянуть на себя что-нибудь. Витька и Коля Бэс спали в стороне. Гошка скатился с травы и лежал лицом вниз на своей куртке. Капельки росы блестели в его густых черных волосах.
Лошади первыми услышали незнакомый нарастающий гул. Они перестали щипать траву и, прядая чуткими ушами, стали прислушиваться. Гул приближался, становился все отчетливее. Лошади неподвижно стояли рядом, глядя прямо перед собой. Даже хвосты их не шевелились.
И вот высоко над лесом в бледном утреннем небе появились самолеты. Много самолетов. Мощный гул моторов перешел в металлический визг. Туман над рекой рассеялся — и холодно блеснула вода. По воде расходились большие круги. Люся проснулась и, приподнявшись, прислушалась. Глаза ее никак не хотели раскрываться. Проведя ладонью по пылающему лбу, закашлялась. Но гул уже удалялся и был добродушным и мирным, как мурлыканье большого кота. Люся, дрожа всем телом, прижалась к Алле и снова заснула.
Ребята спали, и снились им разные сны. И никому из них не снилась война. А война началась. Она только что прогудела над ними в чистом утреннем небе. Ребята спали, а где-то на границе уже сражались с фашистами наши бойцы, палили пушки, строчили пулеметы.
Самолеты с черными крестами налетели на спящие города, и бомбы с отвратительным визгом летели вниз. Многие в это воскресное утро погибли, так и не поняв, что же такое произошло, не поняв, что началась война — суровая и жестокая, перед которой померкли все остальные войны.
Две лошади — гнедая и каурая — тоже ничего не поняли, но древний инстинкт подсказал им, что в тихом и спокойном до сей поры мире произошло что-то тревожное и непонятное. Негромко заржав, лошади галопом поскакали на луг, где пасся весь косяк.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ИЗБУШКА НА КУРЬИХ НОЖКАХ.
Утром всем стало ясно, что Люся Воробьева заболела. У нее был сильный жар, вчера так ярко блестевшие глаза сегодня стали больными, тусклыми. Завтракать она отказалась, сидела, привалившись спиной к березе, и равнодушно смотрела на рассеивающийся над речкой сиреневый туман.