Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы
Шрифт:
ГЛАВА 1.
КУЛЬТУРНАЯ ДИПЛОМАТИЯ НОВОГО ТИПА
Хотя первые годы после Октябрьской революции стали во многих отношениях основополагающими для советской системы, само новое государство оставалось достаточно изолированным. Вплоть до начала 1920-х годов очень мало людей приезжали из-за границы, а культурные и международные контакты прервались на время мировой войны, которая перешла в ожесточенную Гражданскую{74}. Однако в определенном смысле именно в период военного коммунизма возникло как двуликий Янус противоречивое отношение к иностранцам и представителям Запада в Советской России; оно отличалось одновременно и эйфорией интернационализма, и враждебной подозрительностью.
Первые этапы большевистского правления, несомненно, выделяются как наиболее интернациональные по своему характеру, когда новые правители России ждали взрыва мировой революции со дня на день. Однако позиция нового режима относительно иностранцев не была последовательной. С одной стороны, заграничные радикалы вроде Джона Рида и Виктора Сержа приветствовались как
Вместе с верой в то, что Октябрь спровоцирует распространение мировой революции в западном направлении, интерес к пролетарскому и нарождавшемуся интернациональному коммунистическому движению перевешивал настороженность по отношению к другим сегментам «буржуазного» общества. Главные инициативы, призванные продемонстрировать триумф социализма, первоначально были рассчитаны на иностранных коммунистов и на собственную, внутреннюю аудиторию. Например, прибытие делегатов на 2-й конгресс Коминтерна было сознательно совмещено с едва ли не наиболее массовым из когда-либо поставленных советских театрализованных действ — грандиозным представлением «Взятие Зимнего дворца» в ноябре 1920 года с участием тысяч актеров и при аудитории, составлявшей не менее четверти тогдашнего населения Петрограда{76}. Первомай и День Октябрьской революции стали праздниками, специально предназначенными для приема иностранных делегаций и почетных гостей.
В период Гражданской войны можно было наблюдать целый ряд неудавшихся попыток государственных органов наладить работу зарубежных бюро для сбора информации и отправки оборудования в Советскую Россию. А Комиссариат народного просвещения с конца 1918 года имел особый международный отдел, которым руководил Ф.Н. Петров (в начале 1930-х годов — глава Всесоюзного общества культурной связи с заграницей — ВОКСа); отдел занимался установлением тесных связей с революционно настроенными деятелями искусства. Лишь к началу 1920-х годов комиссариаты здравоохранения, просвещения и еще несколько комиссариатов обзавелись постоянными представительствами за границей, тогда как другие активно приглашали и принимали иностранных специалистов. Это привело к возникновению ситуации, когда каждый комиссариат фактически организовывал и поддерживал свои зарубежные операции, приглашая гостей и обеспечивая поездки по миру для своих уполномоченных{77}. Например, располагавшееся в Берлине Бюро иностранной науки и технологии Всероссийского совета народного хозяйства (ВСНХ) (деятельность этого бюро была прервана в 1918 году, но в конце 1920 года снова возобновилась) закупало иностранную научную литературу и оборудование, предпринимало попытки завязать контакты с сочувствующими европейскими учеными и даже организовало группу немецких и русских художников, с тем чтобы они занялись созданием производственных агитационных плакатов для Отдела экономической пропаганды ВСНХ{78}. Авангардисты — одна из немногих групп интеллигенции, всецело принявших большевистскую революцию, — были особенно активны в укреплении международных контактов.
Как только военное положение Советской Республики стабилизировалось, старый большевик и инженер по профессии Леонид Борисович Красин, занимаясь торговыми и финансовыми операциями в Лондоне, начал проявлять интерес к массовому «импорту» иностранных специалистов и рабочих. Его архив содержит Декларацию 1922 года на английском языке, предназначенную для подписания членами американских профсоюзов, рекрутируемыми для работы в Кузбассе, в которой говорилось, что они должны быть готовы вытерпеть «ряд лишений в стране довольно отсталой и беспрецедентно разоренной». Иностранные рабочие должны давать торжественное обещание, что будут поддерживать «производительность труда и дисциплину, превосходящие капиталистические стандарты, поскольку иначе мы не сможем не только превзойти, но даже достичь уровня капитализма»{79}. Дух состязания за первенство с промышленно развитым Западом — догнать и перегнать! — пронизывает весь текст этого раннего документа.
После революции целый ряд ведущих политических фигур большевизма, включая старого соратника большевизма и писателя Максима Горького, предпринимали несогласованные попытки повлиять на формирование европейских взглядов на новый режим и установить советские международные контакты. До признания нового государства интеллектуалы часто рассматривались в качестве альтернативы каналам традиционной дипломатии. В это же время были созданы прецеденты ограниченного импорта в Советскую Россию и иерархичного распределения зарубежной информации и литературы. Такая практика была вполне приемлема для лидеров большевиков и отражала их большую заинтересованность в нейтрализации не только критики со стороны русской эмиграции, но и «буржуазных» комментариев в адрес «новорожденного» советского эксперимента. «Книги для товарища Ленина», собранные Народным комиссариатом иностранных дел (НКИД) в 1920 году, включали и такие: «Большевистская Россия» («La Russie Bolcheviste») французского экономиста и юриста Этьена Антонелли, «Практика и теория большевизма» («The Practice and Theory of Bolshevism») Бертрана Рассела — и еще 43 работы на английском языке{80}.
Иностранцы и голод
Рост числа иностранных гостей в начале 1920-х годов соответствовал постепенно усиливающемуся признанию большевиками того, что к западным государствам, а также к непролетарским и некоммунистическим сегментам этих обществ необходим последовательный подход. Массовый голод 1921 года (совокупный результат катастрофической практики большевистских хлебных реквизиций, разрушения экономики, связанного с мировой войной и революцией, и, конечно, засухи) привел к кризису в продвижении позитивного имиджа СССР. Поскольку голод вызвал не только приток иностранцев, но и более серьезные попытки повлиять на западное общественное мнение, он оказался одним из наиболее важных контекстов, в котором вызревали международные пропагандистские операции советской системы.
Максим Горький, хотя и находился во все более натянутых отношениях с Лениным и всей советской верхушкой из-за преследований интеллигенции, по-прежнему рассматривался в качестве фигуры, призванной обращаться к внешнему миру. В июле 1921 года писатель высказывался уже от имени не революционного социализма, а российского культурного и научного наследия, достаточно известного западным интеллектуалам, призывая «всех честных европейских и американских людей» спасти «страну Толстого, Достоевского, Менделеева, Павлова, Мусоргского, Глинки и т.д.»{81} Международная помощь голодающим означала для нового режима увеличение возможностей и одновременно — опасностей, наряду с особой смесью внешних и внутренних задач. После длительных переговоров советское правительство предоставило западным организациям помощи голодающим небывалую свободу действий внутри страны, и в том числе в охваченных голодом губерниях. Гораздо большему числу иностранцев удалось посетить Советскую Россию, а сопровождение этих визитов впервые озаботило заинтересованных лиц. Громогласное воззвание к западному общественному мнению о помощи голодающим выдвинуло возможность влиять на формирование образа нового режима у посещавших страну внепартийных, но значимых для Запада фигур, а это уже могло принести вполне конкретные плоды — признание нового государства ведущими западными державами, что являлось главной задачей советской дипломатии. В данном смысле внутренняя задача приема иностранных гостей оказывалась теснейшим образом связана с международными целями формирования нужных взглядов и общественного мнения на Западе.
Докладная записка, направленная в августе 1921 года Красину, в то время влиятельному представителю Советской Республики в Великобритании, советским уполномоченным в Париже, указывает на осведомленность автора этого документа относительно новых возможностей, появившихся в связи с кризисом. Записка написана после призыва Горького и в разгар переговоров, которые привели к Рижскому соглашению, выработанному Гербертом Гувером (как главой благотворительной организации «Американская администрация помощи» — American Relief Administration, традиционно известной под аббревиатурой «АРА» — ARA) и представителями большевиков. Автор записки утверждает, что сочувствие, вызванное в среде русской эмиграции, может повлиять на западное общественное мнение и таким образом привести к более эффективному сотрудничеству заграницы с советским правительством. Однако в то же время голод явно обозначил перспективу того, что Запад узнает о «слабостях» советского режима и, конечно, попытается заставить его пойти на максимальное число уступок. Эту опасность можно нейтрализовать, если содействовать сочувствующим советской власти зарубежным общественным группам. В целом можно обойтись без традиционной дипломатии и обратиться непосредственно к «общественности» западных стран{82}.
Сотрудничество с гражданскими силами внутри страны с целью организовать нужную реакцию за границей нелегко давалось большевикам. На некоторое время ведущие представители русской интеллигенции, имевшие устойчивую репутацию за рубежом, были поставлены во главе Всероссийского комитета помощи голодающим (так называемый «Прокукиш» — акроним, составленный из частей фамилий его политически умеренных лидеров — Прокоповича, Кусковой и Кишкина). Ленин, Каменев и другие лидеры большевиков повели точно рассчитанную игру: они предоставили комитету во главе с видными организаторами свободу действий в традициях старого земства и профессиональной гражданской активности, а в ответ очень надеялись получить заметное увеличение западной помощи для борьбы с внутренним кризисом. Но вскоре после начала в июле 1921 года деятельности комитета эта ранняя попытка использовать заграничный престиж дореволюционной интеллигенции стала вызывать опасения большевиков. Во-первых, иностранные чиновники, такие как британский торговый представитель, проявили заинтересованность в работе с комитетом напрямую, без какого-либо партийного контроля. Во-вторых, широко распространенные слухи о слабости большевиков и возможном образовании из членов «Прокукиша» теневого правительства начали упорно циркулировать среди русской эмиграции и в западной прессе. Даже члены меньшевистского подполья в Москве, вторя тревогам своих недавних политических родственников — большевиков, заговорили о приближающемся конце однопартийной диктатуры. Непосредственным предлогом для роспуска комитета стало ожидающееся прибытие иностранных сотрудников ряда организаций помощи голодающим, которые вполне могли наладить связи с беспартийными активистами. 27 августа 1921 года вооруженные револьверами чекисты ворвались на собрание комитета, арестовали его членов, а заодно и временно задержали присутствовавших там иностранных журналистов{83}.