Витя Коробков - пионер, партизан
Шрифт:
Витя опрометью кинулся в избу: «Мама, эсэсовцы!»
Мать, не одеваясь, бросилась огородами к соседям предупредить об опасности; хозяйка избы обняла за плечи партизанского врача Неверову, остановившуюся у нее вместе с Витей, повела ее за перегородку.
Эсэсовцы оцепили деревню. Гитлеровский офицер требовал, чтобы староста выдал партизан.
— Это ошибка, господин офицер, — убеждал его староста, почтенный седобородый старик. — Никаких партизан в деревне нет.
— Врешь, сукин сын! — взбесился офицер
Выходя, он потряс кулаком перед лицом старика:
— Один партизан нашель — тебе, старый дурак, капут!
— Воля ваша, — развел руками староста.
Эсэсовцы стали шарить по домам.
Когда вошли немецкие солдаты, Сашок стоял у стола, затравленным зверьком озираясь по сторонам, поглядывая то на Витю в постели, до самых глаз укрытого одеялом, то на стоявшую у печки в хозяйском фартуке и платке, с ухватом в руках, партизанского врача Неверову.
Эсэсовцы бесцеремонно раскрывали шкафы, заглядывали под кровати, штыками прокалывали перины.
— Партизанен? — спрашивали они.
Витя прикрыл глаза, лихорадочно блестевшие на бледном лице.
— Вер ист дас? — ткнул в него гитлеровец. — Кто?
— Тиф, тиф, — замахала на него руками сидевшая в изголовье кровати Виктория Карповна.
Гитлеровец брезгливо скривил лицо и отошел.
Неверова, будто продолжая привычное дело, налегла на ухват, достала из печи чугун с водой, вылила ее в корыто. Один из солдат подошел к испуганно сжавшемуся Сашку, присел возле него на корточки.
— Киндер, гут киндер… Знаешь, где партизан? Вот конфет, — гитлеровец вытащил из кармана плитку шоколада. — Слядкий конфет. Рус нет такой. Где партизан?
Саша беспомощно взглянул на мать. Он не знал, надо ли взять шоколадку? Он не хочет ее, но как он должен поступить и что ответить? Поглядел на Витю, но увидел только один глаз, большой, черный и строгий. И Сашок понял.
— Нет, — покачал он головой и спрятал за спину. — У нас не было партизан. И я сытый, я не хочу вашего шоколада.
Витин глаз подобрел, заискрился. Фашист сунул шоколад в карман, пробормотал ругательство, поднялся и отошел от мальчика.
Прошло еще несколько томительных минут. Наконец гитлеровцы уверились, что в доме нет партизан, и ушли.
Эсэсовцы обыскали всю деревню, облазили чердаки и сеновалы, подвалы и чуланы, но партизан не нашли. Возвратившись в избу старосты, офицер подозвал Аркашку, схватил за ухо и закатил ему три звонкие оплеухи, потом круто повернулся на каблуках и пролаял команду — прекратить поиски.
Вместе с эсэсовцами уехал и полицай Мирханов. Аркашка, размазывая по лицу слезы, плаксиво уверял, что партизаны в деревне есть.
Поздно вечером уходили в лагерь двенадцать партизан. Деревня провожала их теплым мерцаньем огоньков коптилок; приветливо шумел навстречу
ЛИЧНЫЙ СВЯЗНОЙ
Сумрачным февральским утром Старокрымское шоссе было пустынно. Лишь изредка на большой скорости с шумом проносились «оплели». Они обгоняли одиноко шагавшего по обочине дороги нищего паренька с котомкой через плечо и сучковатой палкой в руках. Паренек вяло поднимал руку — подвези! Но машины пролетали мимо, даже не притормаживая.
Впереди горбился небольшой мостик через ручей. Шоссе, спокойно бежавшее среди лесных зарослей, в этом месте делало крутой поворот и спускалось к морю. На изгибе стоял приземистый дуб. Паренек сел на выпирающий из земли корень, положил палку, сбросил котомку и достал оттуда кукурузную лепешку. Покончив с лепешкой, стряхнул на ладонь крошки с колен и тоже отправил их в рот. Потом спустился к ручью, напился. Поеживаясь от холода, вернулся под дуб, посидел еще, откинувшись на спину, отдыхая.
После привала он шел по шоссе недолго и уже через сотню-другую шагов свернул на проселочную дорогу, углубился в лес и вскоре вышел к небольшой, расположившейся у подножия горы, деревеньке. На окраине ее остановился и долго смотрел на белые домики.
Паренек был невысок ростом, худой и тоненький, и казался совсем еще мальчиком. Он остался, видимо, доволен осмотром, потому что смело подошел к крайней хате и постучал в окно.
Долго не отзывались. Подождав, он стукнул еще раз. Окно распахнулось, высунулась всклокоченная, заспанная голова.
— Чего надо? — грубо спросила голова.
Паренек изобразил глубокое страдание на своем чумазом лице и, протягивая вперед грязные, красные от холода руки, жалобно пропел:
— Подайте, Христа ради, сиротинке одинокому, нету отца-матери. Подайте на пропитание.
— Проваливай, пока цел! — сердито буркнула голова. — Много вас тут ходит.
Окно с шумом захлопнулось.
— Погодь, Василий, — кто-то снова подошел к окну. — Староста велел всех подозрительных к нему направлять. Ты что, не чуял?
Скрипнула дверь, и на пороге появился рослый детина с повязкой полицая на рукаве:
— Кто такой будешь?
— Сестру я ищу, изголодался совсем, — пропел малый. — Отец-мать померли, а сестра где-то здесь живет, не упомню, в какой деревне. Теперь вот ищу…
— Может, и она давно уже померла?
— Может, и померла, — согласился паренек. Лицо его сморщилось, он зашмыгал носом.
— Ну, ладно, будет нюни распускать, — сказал полицай. — Идем к старосте. Там разберемся. Может, ты вовсе не сестру ищешь, а партизанский разведчик. Вчера вон поймали. Из Симферополя шел с провожатой, будто слепой. А на поверку вышло — зрячий. Связной, по партизанским отрядам ходил.