Витязь на распутье
Шрифт:
– Вот так и отпиши в Рим. А ты чего загрустил-то, пресветлый государь? – улыбнулся я. – Про унию на Руси я ведь тоже только для отвода глаз. На самом деле не надо ничего вводить.
– И ты мыслишь, Павел во все это поверит?
– Вначале проверит, но, когда ему донесут, что все выполняется согласно указанному тобою в письме, и он убедится в правдивости первой части, обязательно поверит и во вторую. К тому же ему очень хочется верить, – пояснил я. – А когда человеку чего-то сильно хочется, он закрывает глаза на то, что кажется неправильным или сомнительным. Только ты укажи, что перед переходом к выполнению второго этапа царской власти может оказаться маловато – нужна побольше. Так что пусть высылает корону да разошлет по всей Европе грамотки государям, в которых назовет тебя императором.
Ответ Дмитрий дал не сразу. Некоторое время он в задумчивости нарезал круги по келье, где мы сидели, потирая на ходу свою здоровенную бородавку. Я затаив дыхание ждал, пребывая в уверенности, что процесс пошел.
Наконец он остановился и пытливо уставился на меня:
– А ежели после вскроется мой обман?
– Какой обман? – удивился я. – Сам подумай. Вот замыслил крестьянин по осени поле овсом засеять, а к весне передумал и капусту там посадил. Так и ты – думал одно, а получилось иное.
– А ежели он в отместку пригрозит огласить все мои тайны?
– Ни за что! – уверенно произнес я. – Точнее, пригрозить может, а вот делать ничего не станет. – И пояснил: – Пока ты на троне, у них остается хотя бы надежда. Не будет тебя – не останется и ее.
И вновь последовало задумчивое блуждание из угла в угол – от напольных часов слева до стопки с какими-то старыми толстенными фолиантами, лежащими на столике в правом углу. Прошла минута, вторая, а он все не останавливался. Странно. Чего размышлять, когда я разложил все по полочкам, яснее не скажешь.
Остановившись возле часов, Дмитрий угрюмо уставился на циферблат и, не оборачиваясь, буркнул:
– Не пойдет.
– Что именно? – поинтересовался я, внутренне готовый к любым его аргументам против и убежденный, что у меня обязательно найдутся контрдоводы, которыми я снесу, испепелю, изничтожу любое «но».
Однако действительность вновь оказалась непредсказуемой. Я уже набрал в рот воздуха, но тут Дмитрий пояснил:
– Ничего не пойдет. Я к тому, что поведал ты все знатно и я непременно оное письмецо заготовлю, но словес римского папы для Жигмонта будет мало, чтоб король сей признал за мной кесарскую титлу, а потому без войны все одно не обойтись.
Получается, чалму на голову и с воплем: «Нет бога, кроме аллаха, Магомет – посланник аллаха, Али – друг аллаха!» – надо же, как мне с первого раза запомнились слова Татищева – прямиком в этот самый Исфаган целоваться с Аббасом.
Я угрюмо уставился на Дмитрия.
– У меня и шапки боярской нету, – проворчал я.
– Татищев всего-навсего думный дворянин, а ты у нас окольничий – для басурманина и такой титлы за глаза, – парировал Дмитрий и несколько смущенно улыбнулся. – Токмо ты не помысли, будто я так уж жажду всенепременно удалить тебя от твоего ученика, – поспешил он развеять мои сомнения. – Тут иное. Торговлишку я хочу затеять с Индией, а без Аббаса в этом деле не обойтись, ибо поездам [86] нашим токмо чрез его земли туда дорога, боле нетути. Поначалу-то я мыслил сызнова Татищева туда отправить, потому как у тебя Эстляндия, но коль ты отказуешься, а у меня со смышлеными людишками худо, то тогда…
86
Поездом на Руси называли ряд повозок, едущих друг за другом по одному пути (торговый, свадебный и т. д.).
Да уж, намек прозрачен, дальше некуда. Либо – либо, и все тут. Дмитрий не торопил, продолжая ждать, что я ему отвечу. Он даже отвернулся, давая понять, что его совершенно не интересует мой выбор. Что и говорить, молодец парень, поставил удалого витязя на распутье, а я теперь ломай голову. Направо пойдешь – к Аббасу попадешь, налево повернешь – к свеям угодишь, а прямо дорожка вовсе отсутствует.
Вот и гадай, витязь, куда податься, – уж слишком мал ассортимент. Выбирать из двух зол – все равно что выбирать одно из гнилых яблок. Но когда других нет, а кушать хочется…
– Значит, так, – медленно произнес я, решившись. – Сдается мне, что Татищев шаху Аббасу куда больше придется по душе. Тем более он уже бывал пусть и не совсем в тех краях, но рядом, так что ему все куда больше знакомо, чем мне.
– Люблю серка за обычай: кряхтит, да везет, – довольно заулыбался Дмитрий и заботливо осведомился: – Так сколь тебе надобно пушек, стрельцов и прочего ратного люда?
Лицо у государя озабоченное, вид деловитый, но сквозь плотно сжатые губы рвется предательская улыбка – переупрямил, вынудил, выжал, выдавил из меня согласие на эту зимнюю авантюру.
– Уговор, что мы с тобой заключили в Москве, остается в силе, – отрезал я, – а потому мне ничего от тебя не надо. Но напоминаю, что отныне и впредь ты, государь, в мои дела с Густавом касаемо войны с Эстляндией соваться не должен. Вообще! Когда я стану выступать, как воевать и остальное – тайна. Ну разве что поможешь составить письмо для шведского короля – и все. Второе – деньги, на которые ты положил глаз, ты мне вернешь до единой полушки, ибо они мне нужны.
Дмитрий согласно кивнул, но сразу же поправился:
– Половину. – И пояснил: – Все одно тебе покупать придется изрядно, так я лучше весь потребный тебе товар повелю из казны выдать.
– Серебро, – прошипел я сквозь зубы. – И не засаливай ус на чужой кус!
Странно, но это нежелание вернуть мои собственные деньги взбесило меня куда больше, чем перспектива ехать послом в Персию. Хотя да, тогда он меня просто убил такими перспективами, а покойники – народ невозмутимый, теперь же я ожил, и… берегись, государь.
Но Дмитрий не понял, принявшись убеждать меня в том, что мне же в случае согласия еще и прибыток, поскольку на сборы надо куда больше двадцати тысяч – один только порох с пушками невесть во сколько обойдутся.
– Серебро, – упрямо повторил я. – Часть заказов я, так и быть, размещу у тебя в Москве, но половину, не меньше, придется тут – пошив и прочее, а расплачиваться с костромскими мастеровыми обещаниями заплатить завтра я не собираюсь.
– Да нет его уже у меня, – буркнул он смущенно.
– Из казны выдай, – подсказал я, возмутившись: – А то лихо у тебя получается: свое добро в горсточку собирай, а чужое добро сей, рассевай!
Дмитрий невесело усмехнулся.
– И велика была мошна, да вся изошла, – заметил он, в очередной раз разводя руками. – Я ить еще и у Федора думал взаймы перехватить тысчонок двадцать али тридцать. Нешто ты не слыхал, сколь у меня ныне расходов-то?