Витязь на распутье
Шрифт:
– Нет, государь, – вежливо ответил я. – Будь на твоем месте кто-то иной, и он уже валялся бы тут со вбитым в его мерзкую глотку поганым языком. Тебя же, как непобедимого кесаря, я счел необходимым предупредить словесно, дабы ты вспомнил свое высокое звание первого рыцаря Руси и впредь не помышлял говорить о царевне в таком тоне.
Он недовольно посопел, покряхтел, но понял, что в этом вопросе куда проще и лучше уступить и заткнуть фонтан своего красноречия. Последнее, правда, у него получилось не до конца, поскольку сдерживать себя он не мог, но выбрал для критики иного человека, вновь обрушившись на бедного Густава и мстительно рассказав мне про наказание, которое ему учинил.
С превеликим трудом удалось убедить его не пороть горячку. Мало того что принц был пьяным, то есть сам толком не понимал, что говорит, так ведь остается еще надежда на то, что удастся его убедить. К тому же можно поступить гораздо хитрее. Например, объявить свой указ, повелев до зимы разместить непочтительного принца в Буй-городке, пока не встанут реки, а за это время привезти принцу из Углича все необходимое из его одежды и скарба. Однако вместе с этим надлежит заготовить еще два указа, которые оставить у меня. Первый – если мне удастся его уговорить – о полном прощении, и второй, если не получится, о замене места ссылки на Буй-городок.
– Слышал бы ты, яко он мне тут грозился да каковскими словами на меня лаял, не стал бы заступаться, – не согласился Дмитрий. – Ишь каков! Едим чужое, носим дареное, да еще и нос воротим.
– Иногда, если это необходимо в интересах государства, приходится терпеть и не такое, – кротко ответил я.
– Да и нетути у меня в него веры. Нравом хорош, да норовом негож. Такого и черт не возьмет, и богу не надобно.
– Про бога не ведаю, а вот черту… – неопределенно протянул я и уставился на Дмитрия, чуть кривя губы в ухмылке.
Он задумался. Я терпеливо ждал его ответа. Теперь и мне самому, учитывая воинственные планы нашего государя относительно Крымского ханства, захотелось затеять войну в Прибалтике. Лучше уж конфликт с двумя соседями на западе и севере, нежели с одним, но весьма буйным, пребывающем на юге. А если добавить, что даже в случае наших первоначальных успехов добиться ничего не получится, так как защищать Казы-Гирея непременно полезет могущественная Османская империя, то дранг нах норд казался невинной детской шалостью по сравнению с теми бедами для Руси, которые я предвидел при осуществлении безумного плана покорения Крыма.
Зато стоит затеять свару на севере, как Дмитрию придется отказаться от своих намерений, поскольку при всей удачливости моего блицкрига им дело не закончится. Ни шведский Карл, ни даже польский Сигизмунд, у которого мы оттяпаем гораздо меньше, но все равно оттяпаем, ни за что не смирятся, и следует ждать их попыток вернуть себе утерянные земли, так что в этих условиях развязывать войну с крымским ханом не решится даже непобедимый кесарь.
Ну не выжил же он из ума?!
К тому же при отсутствии Густава ситуация, как это ни удивительно, менялась, пожалуй, даже в благоприятную сторону. Раз за спину шведского принца спрятаться не выйдет, следовательно, конфликт Руси со шведами и поляками неизбежен. Понятно, что без жертв с русской стороны не обойдется, но их будет на порядок меньше, чем при заварушке на юге.
Именно потому я после недолгой паузы особо оговорил, что даже в случае его отказа Густав все равно мне пригодится, ибо в его голове скопилось весьма много знаний, которые я постараюсь из него выжать.
Врал, конечно. На самом деле я был уверен, что он практически ничем мне не поможет. Просто было жаль принца.
Дмитрий подозрительно воззрился на меня, заметив, что у него создается впечатление, будто я собираю всех опальных в одну кучу, ибо в Буй-городке, насколько ему ведомо, уже проживает Семен Никитич Годунов, который пребывает не в нетях, но живет в свое удовольствие.
Словом, в этот день так ни до чего и не удалось договориться.
Признаться, я рассчитывал на два козыря, имеющихся у меня в рукаве, один из которых собирался продемонстрировать не далее как нынешним вечером, а может, и оба, а потому имелась надежда на то, что парень смягчится, поймет, что был неправ, и согласится, чтоб Ксения стала моей женой.
Учитывая, что ужин у нас не обычный, а торжественный, я попросил Чемоданова по такому случаю расстараться, а заодно посоветовал непременно привлечь Резвану. Не знаю, где уж там он добывал поваров, но блюд и впрямь было много, а участие Резваны обеспечило им необычный аромат и вкус.
Про меня и говорить нечего – во рту за предыдущие сутки ни маковой росинки. Не поел я и перед тем, как лег спать, – было не до еды, уж очень все болело. Однако снадобья и мази моей ключницы помогли, так что, проснувшись, я почувствовал себя относительно прилично, и только теперь понял, насколько голоден.
У Федора всегда был отменный аппетит, да и Ксения на отсутствие оного не жаловалась, а Басманов впервые столкнулся с кулинарным мастерством Резваны. Дмитрию, поначалу изображавшему недовольство и отсутствие аппетита, оставалось только с завистью хмуро посматривать на всех нас, но наконец и он не выдержал. Вначале государь нехотя отведал какой-то каши с черносливом, потом поросенка, зажаренного на двух дюжинах травок, после еще что-то, и тоже с изрядным количеством зелени, – в общем, и он голодным не остался.
Правда, лицо его по-прежнему оставалось мрачным, да и обстановку за столом тоже веселой не назвать. Пришлось принимать меры, и, едва расторопные слуги убрали блюда с кушаньями, я перешел к выкладыванию первого из козырей и подмигнул Дубцу. Тот понимающе кивнул и немедленно притащил гитару.
– Помнится, ты как-то посетовал, что никогда не слышал моих песен, – напомнил я царю его подколки в Константино-Еленинской башне, – да еще просил потешить тебя хоть разок. Что ж, желание государя, даже если высказано в виде просьбы, – тот же приказ, которому обязан повиноваться любой его подданный.
Дмитрий недоверчиво посмотрел на гитару, затем на меня.
– Это что, ты енти гусли с собой на Русь привез? – осведомился он.
– Позже подарили, – пояснил я, но, пока неспешно настраивал, не удержавшись, похвалился: – Изготовлена лучшим мастером во всей Италии – великим… – Но фамилия, названная Алехой, как назло, выскочила из головы, так что пришлось ляпнуть первую, которая пришла на ум: – Страдивари.
Начал я с бодрых песен Высоцкого, дабы поднять настроение государю. Но и загрустившую Ксюшу не хотелось оставлять без внимания, а потому я заявил, что хочу поведать об одном случае, который как-то приключился со мной еще в самом начале моего пребывания на Руси, и исполнил для присутствующих «Погоню» Высоцкого.