Витязь на распутье
Шрифт:
Как выяснилось чуть погодя, я со своей догадкой угодил в самое яблочко. Оказывается, бог повелел государю не только не противиться выбору царевны (и на том спасибо!), но и благословить счастливого ее избранника особой явленной иконой. Дескать, такое благословение послужит как бы искуплением грехов Дмитрия, когда он хоть и не свершил некое недоброе деяние в отношении сей девицы, но помышлял об оном.
Тут рассказчик ненадолго прервался, смущенно потупился, а я, прищурившись, попытался разглядеть, сколько там натикало на моих напольных часах. В отличие от годуновских, за которыми следил Чемоданов, регулярно переводя стрелку на двенадцать, я такими глупостями не занимался, так что они показывали нормальное время, а не отсчитывали часы дня и ночи. Видно было плохо – лампадка хороша как ночник, но не как светильник, однако все-таки удалось высмотреть, что сейчас пошел только пятый час.
Самое подходящее время для разговора об иконах.
А Дмитрий не унимался, подробно повествуя о ее явлении ростовскому епископу Прохору. Признаться, слушал я государя вполуха, принявшись размышлять, к чему бы все это и какая именно пакость ждет меня по окончании рассказа, который длился уже не меньше получаса.
Если кратко, то суть его состояла в том, что Прохор утром нашел икону богоматери там, где увидел ее во сне, и на месте чудесного обретения незамедлительно выстроил монастырь в честь введения во храм пресвятой богородицы, где эта икона хранится и поныне, являя все новые и новые чудеса.
Пока я одевался, уже понял, что будет дальше. Теперь осталось выяснить, где находится монастырь, куда мне, вне всяких сомнений, сейчас прикажут отправляться. Услышав, что он расположен близ Ярославля, я крякнул и, не в силах сдержать эмоции, выругался. Еще бы, сотня верст только в одну сторону – не ближний свет. По счастью, я в это время обувался, и государь решил, что моя брань относится к сапогу, который никак не хотел налезать на ногу, а потому преспокойно подвел итог:
– Теперь ты понимаешь, насколько свята оная икона?
В ответ я промычал нечто восторженное – преклоняюсь, восхищаюсь и вообще, того и гляди вот-вот заплачу от умиления.
Государь внимательно поглядел на мое лицо и, удовлетворившись увиденным, уже коротко, по-деловому распорядился:
– А ежели уразумел, так отправляйся за ней, ибо привезти ее сюда, в Кострому, надлежит именно тебе. – И добавил, норовя упредить мои возражения: – Грамотку с повелением монахам я уже заготовил, печать государева на нем проставлена, так что отдадут, не сумлевайся.
– Ехать сразу после выбора Ксенией Борисовной своего жениха? – невинно уточнил я, хотя и знал, что он на это ответит.
– До того, – пояснил Дмитрий.
– То есть встать рядом с Густавом и Басмановым я не смогу?
– Отчего же. – Дмитрий пожал плечами. – Ежели прямо нынче, сей миг в путь отправишься, то к завтрашнему вечеру, коль поспешишь, глядишь, и возвернешься. А выбор по такому случаю и отложить можно, ничего страшного. К тому же мыслится мне, что ныне к вечеру царевна изрядно притомится из-за всех этих богослужений, чай, памятаешь, что полгода по ее батюшке, а заупокойные службы долго длятся. Поэтому завтра она будет усталой, и ни к чему нам затевать сватовство, пущай денек передохнет.
– А почему привезти ее надо именно мне? – уточнил я. – Вон сколько у тебя слуг, посылай любого. Если иконе нужен особый почет, то и тут не застоится – боярин Басманов или принц Густав.
– Они ведь женихи, – ляпнул Дмитрий и осекся, но после секундной паузы поправился: – Я к тому, что глас во сне был именно тебе ее привезти.
– Неужто господь прямо так и сказал, чтоб ты доверил перевозку именно князю Мак-Альпину? – усомнился я.
– Прямо так! – отрезал Дмитрий, начиная подозревать, что я уже просек его неумелое вранье, и уточнил: – Про Мак-Альпина не сказывал, врать не стану… – И он, умолкнув, настороженно уставился на меня, поскольку я в этот момент фыркнул, не сумев удержаться от смеха.
Ну и комик! Как скажет чего-нибудь, так хоть стой, хоть падай! Но я тут же придал лицу озабоченное выражение и даже закряхтел, нагнувшись и опять принявшись возиться с сапогом.
– Однако имечко твое он назвал, так и поведав, чтоб вез ее непременно князь Федор Константиныч. – И он, скрывая неловкость, напустился на меня: – Ты бы лучше вместо пустых тарабар поспешал. Али ты еще каковского князя ведаешь, чтоб Федором Константинычем прозывался, дак растолкуй. Можа, и впрямь всевышний про него вещал, а я все спутал. – И сердито засопел.
Признаться, вначале хотел «припомнить», но ведь бесполезно. Ладно, пусть думает, будто я лопух и всему поверил. Правда, от одного замечания не удержался и, уже закончив одеваться, деловито заметил:
– Предупредить бы надо Ксению Борисовну.
– Это нужно, – согласился он. – Токмо сейчас их будить ни к чему – время раннее, а у них и без того ноне денек заполошный. Дожидаться же, когда проснутся, тебе не след. Ежели хотишь к завтрашнему вечеру поспеть, так тут ни единого часца терять нельзя, а посему я сам их потом упрежу.
Я оделся и шагнул к двери, прикидывая, как поступить. Ведь ясно же, что ничего откладывать он не станет и завтра поутру поставит перед Ксенией Басманова и Густава с повелением выбирать. А если Федор спросит о моем отсутствии, то Дмитрий заявит, что раз князь Мак-Альпин, ведая о дне выбора, вообще не соизволил появиться в тереме у Годуновых, стало быть, передумал и решил себя в женихи не выставлять. А может, соврет что-нибудь и похитрее, чтобы выглядело более правдоподобно.
Погруженный в раздумья о плане дальнейших действий, я обратил внимание, что Дмитрий не отстает от меня, лишь когда очутился во дворе.
– Чтоб быстрее было, я сам тебе подсоблю – чай, по моей указке пошибчее народ забегает, – заметив мой недоуменный взгляд, пояснил он свое присутствие.
«Ишь ты, контроль до последней секунды, чтоб точно не выкрутился», – усмехнулся я. Ладно, делать нечего, коли так сурово все обставлено, придется действовать иначе. И я принялся отдавать распоряжения своим ратникам.
Государь действительно не оставлял меня ни на минуту. Правда, вел себя смирно, тихо, в основном помалкивал, да и повода встрять у него не имелось: мои ребятки и без того, невзирая на раннюю побудку, не ходили и даже не бегали – летали. Только когда я, вместо того чтобы приказать гвардейцам немедленно бежать к пристани, велел седлать коней, он забеспокоился и подал голос, осведомившись, для чего я так распорядился. Пришлось пояснить, что для начала собираюсь отправиться в расположение полка, где быстренько захвачу с собой сорок удальцов-молодцов из числа наиболее крепких и выносливых, потому что с этими я к завтрашнему вечеру точно не поспею вернуться.