Витязь в тигровой шкуре

Руставели Шота

Десять сотен уст потребно, чтоб прославить Автандила, Красоту его измерить нет достойного мерила! Караванщики вскричали: «Помогла нам божья сила, Ночь прошла, настало утро, загорелся луч светила!» Подошли они к герою, целовали руки-ноги, Осыпали похвалами, спасены среди дороги. Мудрецы, его увидев, стали б разумом убоги! «Спас ты наше достоянье и избавил от тревоги!» «Слава богу! — он ответил. — Стороной прошла беда! Предначертанное богом исполняется всегда. Бог землею правит втайне, въяве — только иногда. Нужно нам, по слову мудрых, верить в лучшие года! Вседержитель оказался нам защитою надежной. Это он послал мне силы, без него я прах ничтожный! Ныне я разбил пиратов, верен клятве непреложной. Поделитесь их добычей и поклажею дорожной». Счастлив доблестный воитель, победивший супостата! Все сподвижники героя дружно чествуют собрата, Перед ним, неустрашимым, их душа стыдом объята, А герою даже рана — украшенье, не утрата! В тот же день корабль пиратов мореходы обошли И, сокровища увидев, сосчитать их не могли, И собрали их немедля и к себе перенесли, И корабль, разбитый в щепки, бросив в море, подожгли. И вручил Усам герою от купцов уведомленье: «Пристыженные тобою, мы спаслись от нападенья. Ныне мы свои товары отдаем в твое владенье. Поделись, коль хочешь, с нами. Это общее решенье». Автандил ответил: «Братья, я сказал вам ясным слогом: Бог заметил ваши слезы, спасены вы только богом. Я всего лишь бедный странник и нуждаюсь не во многом: Был бы сам да конь послушный, чтобы ездить по дорогам. Если б я искал сокровищ, все имел бы, что хочу: Драгоценные каменья, украшенья и парчу. Для чего дары мне ваши? Я доверился мечу И совсем не о богатстве, разъезжая, хлопочу. Из бесчисленных сокровищ, нам ниспосланных судьбою, Каждый пусть возьмет, что хочет, — ничего от вас не скрою. Об одном прошу вас, братья: если вы довольны мною, Дайте мне покуда скрыться под одеждою простою. Кроме вас, никто не должен обо мне иметь понятья. Притворившись старшиною, я надену ваше платье. Как простой купец, отныне буду с вами торговать я. Вы ж меня не выдавайте, ибо мы отныне братья!» По душе пришлась торговцам эта просьба Автандила. «Витязь, ты надежда наша! — так решенье их гласило. — Умолять тебя об этом нам самим бы нужно было. Будь же нашим старшиною ты, чей лик светлей светила!» Путешествуя

по морю, дальше двинулись они, И была благоприятна им погода в эти дни, И дарили Автандилу только перлы, и сродни Были этим дивным перлам зубы витязя одни.

ПРИБЫТИЕ АВТАНДИЛА В ПРИМОРСКИЙ ГОРОД ГУЛАНШАРО

Автандил проехал море и окинул берег взглядом. Перед ним открылся город, окруженный пышным садом. Цветники оттенков разных в том саду цвели богатом. Как тебе его представить, коль ты не был никогда там! Привязав к причалам сада свой корабль тремя цепями, Автандил, в торговом платье, сел на стул под деревами, И пришли к нему торговцы с полновесными деньгами, И, свое скрывая званье, занялся герой делами. И пришел к нему садовник, надзиратель тех садов, И, увидев лик героя, изумиться был готов, Но спросил его приезжий: «Чей здесь город и каков? Как зовется повелитель этих пышных берегов? Расскажи мне без утайки, — он сказал, — какие ткани Здесь в цене, какие сходят за бесценок на майдане?» «О купец, — сказал садовник, — изливаешь ты сиянье! Все скажу тебе правдиво, утолю твое желанье. В год едва ли ты объедешь этот край благословенный. Дивный город Гуланшаро полон роскоши отменной. К нам ее сюда привозят корабли со всей вселенной. Царь морей Мелик Сурхави — наш владыка несравненный. Молодеют даже старцы, приезжая к нам сюда. Здесь всегда пиры да пляски, пенье, музыка, еда. Здесь цветы благоухают и не вянут никогда. Даже те на нас дивятся, кто желает нам вреда! Именитые торговцы здесь на дело тороваты: Продают и покупают, наживаются трикраты. Бедняки и те за месяц могут сделаться богаты, Коль добра себе закупят без особенной затраты. Я смотритель и садовник именитого Усена, Он глава торговцев здешних, вся ему подвластна мена. Чужестранцев он встречает здесь в саду обыкновенно, Ибо видеть все товары он обязан непременно. Все прибывшие Усену поднести спешат дары И в другом не могут месте разбивать свои шатры. Для царя он покупает ткани, золото, ковры. И торгуют где угодно чужестранцы с той поры. Для таких, как ты, почтенных мореходов и героев Он велит отвесть покои содержателям покоев. Но теперь Усен в отъезде. Все дела свои устроив, Он тебя обязан встретить, высшей чести удостоив. Здесь Фатьма-хатун при доме, госпожа, его супруга, Весела она, любезна, любит гостя в час досуга. Лишь скажу, она немедля пригласит тебя, как друга, Во дворец ее богатый проведет тебя прислуга». Автандил ему ответил: «Делай так, как ты сказал!» И слуга, облившись потом, к госпоже своей вбежал. «Госпожа моя, — он крикнул, — удостой меня похвал: Некий витязь солнцеликий в нашей гавани пристал! Он торговец именитый и хозяин каравана, Словно месяц семидневный, он красивее платана. Как идёт к его одежде цвет коралловый тюрбана! Он справляется о ценах гуланшарского майдана». Десять слуг Фатьма послала провести купца столицей, В караван-сарай товары потянулись вереницей. И вошел в ее покои лал-агат розоволицый, И подобен льву и тигру был он шуйцей и десницей. И народ, услышав новость, собрался со всех сторон. Волновались, говорили: «Не покажется ли он?» Этот был восторга полон, тот — до смерти поражен, О мужьях забыли жены, и мужья корили жен.

ВСТРЕЧА АВТАНДИЛА С ФАТЬМОЮ

У дверей жена Усена гостя встретила с поклоном. Взор ее сиял довольством и казался благосклонным. Привела и посадила, как предписано законом, Было видно: не гнушалась тем купцом иноплеменным. По летам немолодая, но красивая собою, Смуглолицая хозяйка притворялась молодою. По душе ей были пляски, а не то и пир горою. Песни, музыка, наряды не давали ей покоя. Засидевшись за обедом, гость подарки ей дарил. Удивленная хозяйка говорила: «Как он мил! Дай же бог, чтоб не впустую этот пир устроен был!» Наконец в опочивальню был отпущен Автандил. Утром он, открыв товары, выбрал шелка дорогого И послал его владыке края этого морского. Остальное он торговцам возвратил, напомнив снова: «Продавайте, как хотите, но о витязе — ни слова!» Даже в скромном одеянье витязь всех сводил с ума! То он шел к хозяйке в гости, то к нему — она сама. Речи были их красивы, встречи — длительны весьма. Как влюбилась Вис в Рамина, так и в витязя — Фатьма.

ФАТЬМА ВЛЮБЛЯЕТСЯ В АВТАНДИЛА

Лучше с женщиной не знаться тем, кому под силу это: Ты отдашь жене все сердце, нежной ласкою согрето, А она тебе изменит, позабыв слова обета. Доверять не нужно женам даже малого секрета! Вожделенье к Автандилу в сердце женщины запало. Как Фатьма ни огорчалась, пламя крепло, возрастало. Обнаруживалась тайна, как хозяйка ни скрывала. «Как мне быть и что мне делать? — день и ночь она рыдала.— Если я ему откроюсь, он, быть может, удалится. Промолчу — еще ужасней буду в пламени томиться. Объяснюсь я, будь что будет, коль я в мире не жилица! Не открыв врачу болезни, разве можно исцелиться?» И письмо она решила написать купцу и в нем Рассказала, как страдает, угасая с каждым днем. Зачастую эти письма опаляют нас огнем. Их беречь на память надо, мы ж теряем их и рвем.

ЛЮБОВНОЕ ПОСЛАНИЕ, НАПИСАННОЕ ФАТЬМОЙ АВТАНДИЛУ

«Создал бог тебя, о солнце, всемогущею рукою, Без тебя любая радость людям кажется бедою, Но вблизи ты нас сжигаешь дивной силой огневою… Сонмы звезд тобой гордятся и любуются тобою! Всякий, кто тебя увидит, обезумеет от страсти, Соловьи трепещут, роза, у тебя одной во власти! Все цветы вокруг увяли, да и я теперь в напасти: Сердце, бедствуя в разлуке, разрывается на части. Тяжело мне, бог свидетель, о любви писать моей! Что, однако, мне поделать, если нет пределов ей? В сердце черные ресницы проникают все сильней. Не лишай меня рассудка, помоги и пожалей! И пока ты мне ответа не пошлешь по доброй воле, Чтоб лишить меня надежды иль помочь в несчастной доле,— До тех пор, изнемогая, не умру я поневоле. Жизнь иль смерть, реши скорее! Я страдать не в силах боле!» Как обычную записку, без особого вниманья  Автандил в своем покое прочитал ее признанья. Он сказал: «Фатьма не знает, каковы мои желанья. Я ль сравню ее с любимой, позабыв мои мечтанья? Не чета вороне роза! Непристойна эта связь! Но еще не пел над нею соловей, воспламенясь! Все дурное и бесплодно и противно, словно грязь. Что за вздор она мне пишет? И откуда дурь взялась?» Но потом он так подумал: «Посреди чужого люда Я один себе помощник, одному же в мире худо. Чтоб вернуть страдальцу-другу то потерянное чудо, Обо всем ином на свете должен я забыть покуда. Эта женщина привыкла, принимать к себе гостей, Видеть множество приезжих, слышать множество вестей. Если я, испепеленный, повинуюсь нынче ей, Может быть, она поможет мне по прихоти своей. Ведь коль женщина полюбит, к нам она при первом слове Рада будет прилепиться, как уток к своей основе, Все расскажет, разболтает… Ей позор и стыд не внове. Видно, мне не подобает уклоняться от любови. Под несчастною звездою не добьешься ничего. То, что нужно, — не имею, а иное — для чего? Мир — как сумерки ночные, тьма наполнила его. Что содержится в кувшине, то и льется из него!»

ОТВЕТ АВТАНДИЛА И ВСТРЕЧА ЕГО С ЧАЧНАГИРОМ

Автандил Фатьме ответил: «Я прочел твои хваленья. Ты меня предупредила: сам пылаю каждый день я. Как и ты, я умираю от любовного влеченья. То, что сладостно обоим, недостойно осужденья». Как Фатьма возликовала, не умею рассказать я! «Уж не буду, написала, больше слезы проливать я! Только сумерки настанут, приходи в мои объятья, С нетерпением великим буду ночи ожидать я». Но как только он собрался на свидание идти, Некий раб ему в потемках повстречался на пути. «Задержись! — Фатьма писала. — Не готова я, прости!» «Что за вздор! — подумал витязь. — Что могло произойти?» Несмотря на запрещенье, распахнул он дверь алькова. Перед ним Фатьма сидела, и мила и черноброва. Автандил заметил сразу, что рыдать она готова, По влюбленная хозяйка не промолвила ни слова. Сели вместе, целовались за беседою совместной. Вдруг явился на пороге некий витязь неизвестный. Вслед за гостем нес невольник меч его и щит железный, Но при виде Автандила оба встали, как над бездной. И Фатьма, заметив гостя, побледнела, словно мел. С удивленьем незнакомец на любовника глядел. Он сказал Фатьме: «Не буду прерывать я ваших дел, Но клянусь тебе, что завтра будет горек твой удел! Ты меня своим распутством затоптала в грязь, срамница! Отомщу тебе я завтра, как тебе еще не снится: Всех детей своих от страха загрызешь ты, как волчица! Плюнь мне в бороду, злодейка, если это не случится!» Тронув бороду рукою, удалился гость сердитый. Залилась Фатьма слезами, принялась терзать ланиты. «Горе мне! — она вскричала. — Все грехи мои открыты! Пусть побьют меня камнями! Недостойна я защиты! Погубила я супруга и детей не сберегла, Потеряла самоцветы, разоренная дотла! Разлучилась я с родными, натворив немало зла, Кров разрушила домашний, где так радостно жила!» С удивленьем слушал витязь эти горькие стенанья. «Что с тобою? — он воскликнул. — Как понять твои рыданья? Кто такой он, этот витязь, наши видевший лобзанья? За какие он грозился рассчитаться злодеянья?» «Лев, теряю я рассудок! — так Фатьма ему сказала.— Не расспрашивай напрасно, говорить мне не пристало. И детей я погубила, и сама теперь пропала,— Красота твоя, любимый, сердце мне околдовала. Тот, кто в жизни неразумен и ведет себя, как лжец, Кто сберечь не может тайны — погибает наконец. Пусть же плачут о несчастной, не жалеющей сердец! Кто своей желает крови, тот на свете не жилец. Ты одно из двух обязан совершить без промедленья: Иль убей ты чачнагира, замышляющего мщенье,— Ты спасешь поступком этим и меня, и все именье, Я ж тебе потом открою все былые прегрешенья; Или, если ты не можешь, погрузи на мулов вьюки И покинь мои владенья, как ни горек час разлуки. Буду я тебе противна, коль, попавшись в злые руки, Загрызу своих детей я, обреченная на муки». Автандил, бесстрашный витязь, воспылал, подобно льву. Смелый, доблестный и гордый, взял он в руки булаву. Он сказал: «Забудь об этом! До тех пор, пока живу, Беззащитному погибнуть ее позволю существу! Мне помощников не нужно, нужен только провожатый, Чтобы знал я, где живет он, этот витязь бородатый. Он не справится со мною, лютой яростью объятый. Жди меня и будь спокойна, не пугай себя расплатой!» И хозяйка к Автандилу провожатого прислала И, прощаясь, понемногу успокаиваться стала. «Коль убьешь его сегодня, — так она ему сказала,— Не забудь, сними мой перстень с пальца этого бахвала». Автандил из дома вышел, и прошел сквозь город он. Был дворец красно-зеленый возле моря возведен. Окружая ряд чертогов, над балконом шел балкон, Строй бесчисленных балконов упирался в небосклон. Провожатый Автандилу показал на это зданье: «Тот, кого ты ныне ищешь, здесь имеет пребыванье. Ты на верхнюю террасу поднимись без колебанья: Отдыхает там хозяин, возвратившись со свиданья». Двух привратников заметил возле дома Автандил, И подкрался к ним бесшумно, и за горло их схватил, И приподнял, и ударил друг о друга что есть сил, Черепа разбил обоим и мгновенно умертвил.

АВТАНДИЛ УБИВАЕТ ЧАЧНАГИРА

Чачнагир лежал на ложе в огорчении немалом. Автандил к нему ворвался, обагрен потоком алым. Сбросив витязя с кровати, он пронзил его кинжалом И расправился без шума с этим воином удалым. Для друзей — светило жизни, для врагов — гроза и горе, Отрубил он палец с перстнем, не забыв об уговоре, И безжизненное тело из окна он бросил в море, И нашло оно могилу в беспредельном том просторе. Дело втайне совершилось. Кто об этом мог узнать? Уподобясь сладкой розе, устремился витязь вспять. Как решился он на это, невозможно нам. понять, Но знакомою дорогой возвратился он опять. И когда

к Фатьме явился этот лев и солнце света, Он сказал ей: «Твой обидчик не проспится до рассвета Он убит моим кинжалом, провожатый видел это, Вот тебе в утеху палец, и кольцо на нем надето! Объясни же мне без страха, почему ты так несчастна? Чем грозил тебе тот витязь, порицая громогласно?» И Фатьма ему призналась: «О возлюбленный! Невластна Посмотреть тебе в лицо я, хоть люблю тебя я страстно, Возвратил ты ныне к жизни и меня, и всю семью. Чем тебя я, лев, прославлю? Как твой подвиг воспою? Так как ты убил сегодня эту злобную змею, Приготовься, солнцеликий, повесть выслушать мою».

ФАТЬМА РАССКАЗЫВАЕТ АВТАНДИЛУ ИСТОРИЮ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН

«Новый год мы здесь справляем по своим заветам старым: Не торгуем, как обычно, и не ездим по базарам. В этот день, принарядившись, мы, подобно знатным барам, Во дворец на пир веселый с дорогим приходим даром. В этот день купцы приносят государю приношенья, Царь их также оделяет сообразно положенья, Десять дней играют арфы, всюду музыка и пенье. Игры в мяч, бега и скачки развлекают населенье. Здесь делами всех торговцев управляет мой супруг, Я считаюсь у царицы госпожою их подруг. Захватив с собой подарки и собравшись в тесный круг, Мы проводим вместе с нею новогодний свой досуг. Как-то в праздник новогодний принимала нас царица, Оделяла нас дарами, весела и светлолица. Вслед за тем мои подруги поспешили удалиться И зашли ко мне в покои, продолжая веселиться. В сад мы вечером спустились и певцов с собою взяли, И певцы веселым пеньем нас искусно развлекали. Забавляясь, я меняла и прически и вуали И с подругами болтала без заботы и печали. В том саду, над самым морем, прихотлива и стройна, Средь кустов была беседка на скале возведена. И пришла я в ту беседку, роем жен окружена, И велела дать подругам угощенья и вина. Занимала я соседок, чтобы им нескучно было, Но в разгаре удовольствий вдруг душа моя заныла. Гости стали расходиться, увидав, что я уныла, И печаль, подобно саже, разом сердце мне покрыла. Я окно приотворила, устремила взгляд на море И смотреть на волны стала, чтоб свое развеять горе. Что-то темное мелькало в беспредельном том просторе, То ли зверя, то ли птицу разглядела там я вскоре. Но не зверь то был, не птица: море там несло ладью, Два каких-то чернокожих плыли к нашему жилью, И везли они с собою ту, о ком я слезы лью, Чье чудесное виденье душу ранило мою. Скоро маленькое судно оказалось у причала. Озираясь, оба стража вышли на берег сначала,— Сонный берег был безлюден, их ничто не испугало, Лишь одна я незаметно из окошка наблюдала. И тогда они из лодки извлекли ковчег, откуда Вышла девушка на берег, где камней лежала груда: В черной редкостной вуали, в платье цвета изумруда, Затмевало образ солнца то неведомое чудо. Повела очами дева — засиял вокруг гранит, Над землей возник и небом нежный свет ее ланит. Я глаза мои закрыла, ибо девы этой вид Ослепил меня внезапно так, как солнце нас слепит. Четырем рабам отважным я приблизиться велела. «Посмотрите, что за дивом эта шайка овладела! Нужно выкупить бедняжку. Отправляйтесь, люди, смело, Что запросят, то и дайте, но устройте это дело. Если ж торг не состоится, то убейте этих стражей И луну ко мне доставьте, чтоб жила под кровлей нашей». Тут рабы мои, подкравшись, подошли к стоянке вражьей, Но приезжие и слушать не хотели о продаже. Видя это, я вскричала: «Смерть им! Смерть!» И предо мной Два убитые злодея скоро скрылись под водой. Люди деву окружили, повели ее домой, И спустилась я навстречу к незнакомке молодой. Как была она прекрасна, рассказать я не умею! Назовут ли солнце солнцем, сопоставив солнце с нею! Не под силу этот образ начертать и чародею! Я в лучах его доселе вся горю и пламенею!» Тут Фатьма, заплакав, стала бить руками по ланитам. Скорбь, как видно, овладела и торговцем именитым: Позабыв друг друга, оба с сердцем плакали разбитым, Растопив снега в долинах, слезы реками текли там. Плач умолк, и друг промолвил: «Продолжай, молю, рассказ!» «Деве той, — Фатьма сказала, — я доверилась тотчас. Все я ей надоедала, целовала много раз, Усадив, не отводила от нее влюбленных глаз. Я ее спросила: «Солнце! Дочь какого ты народа? Где тебя, краса созвездий, взяли эти два урода?» Но она не отвечала мне и с самого прихода Слезы горькие точила, словно в поле непогода. Утомившись от расспросов и моих надоеданий, Не могло мое светило удержаться от рыданий. Из нарциссов сквозь агаты тек на лалы ток страданий. Изнывала я, не в силах утолить ее желаний. Наконец она сказала: «Ты мне матери дороже, Но мое существованье лишь на вымысел похоже. Не пытай меня, коль бога прогневить боишься тоже. Я — скиталица простая, мне роптать на жизнь негоже». Я решила: «Тот, кто ночью кличет солнце на восток, Тот поистине несчастен, скудоумен и убог. Нужно утром ждать рассвета, чтоб из дела вышел прок. Подожду, пока очнется эта дева от тревог».

ФАТЬМА СПАСАЕТ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН И РАССКАЗЫВАЕТ О НЕЙ УСЕНУ

Солнцеликую, которой похвалы обычной мало, Я, клянусь ее любовью, никому не показала, Но она струила слезы, завернувшись в покрывало, Роза инеем покрылась, из ресниц метель взлетала. Эту деву молодую, станом сходную с алоэ, Привела я незаметно в помещенье потайное. Скрыла я от любопытных это диво неземное, Только негр, слуга мой верный, ей прислуживал в покое. Описать ее страданья не умею я вполне. День и ночь она рыдала, не смолкая и во сне, Утихала на минуту лишь со мной наедине… Отчего в разлуке с нею я не гибну? Горе мне! День и ночь пред нею стыли слез глубокие криницы, Над пучиной глаз чернильных висли копьями ресницы, Как агатовые чаши, влагу черпали зеницы, Близнецы зубов сияли из волшебных уст девицы. Видя девушку в печали, допытаться не могла я, Кто она, откуда родом, в чем ее кручина злая. Видно, вынесла бедняжка, слез потоки проливая, То, что вынести не в силах ни одна душа живая. Ни ковра, ни одеяла эта дева не брала, Лишь вуаль из черной ткани покрывалом ей была. Руку под голову клала — так, бывало, и спала, И едва касалась пищи, торопясь из-за стола. Расскажу я о вуали тонкотканой и прелестной. Много я перевидала всякой роскоши чудесной, Но такой я не встречала дивной ткани неизвестной: Хоть она казалась мягкой, но была прочней железной. Уж давно в поместье нашем незнакомка укрывалась, Рассказать о ней Усену я, однако, не решалась. «Для него любую тайну разболтать — пустая малость» — Так я думала о муже и, увы, не ошибалась. Но потом я спохватилась: «Коль о деве я смолчу, Не смогу ничем помочь ей так, как этого хочу, Лишь со временем от мужа по заслугам получу… Так зачем же о бедняжке я напрасно хлопочу? Что могла одна я сделать, истомленная тоскою? Будет лучше, коль У сену эту тайну я открою. Пусть он только поклянется предо мной, своей женою, Что нигде не будет хвастать незнакомкой молодою». И пришла тогда я к мужу, и, обняв его, сказала: «Расскажу тебе я, милый, то, что ранее скрывала, Но держать все это в тайне головой клянись сначала!» Муж сказал: «Коль проболтаюсь, мне с горы свалиться мало! То, о чем ты мне расскажешь, сохранить я в тайне рад, Не пронюхают об этом ни собрат, ни супостат!» И сказала я Усену, хоть мой муж и простоват: «Встань, пойдем! Увидишь солнце, ослепляющее взгляд!» И когда пришли мы с мужем в потайное помещенье, Вздрогнул муж, увидев деву, и воскликнул в восхищенье: «Что я вижу пред собою? Что за дивное виденье! Неужели это солнце — нам подобное творенье?» «Ничего о ней не знаю, — отвечала я супругу,— Знаю только, что явилась из-за моря к нам в округу. Пусть она сама расскажет, как помочь ее недугу, Пусть свое откроет имя и окажет нам услугу». И почтительно сказали мы, склонившись перед ней: «Нас лучи твои, светило, обжигают все сильней. Как же нам луну избавить от скопления теней? Отчего желтей шафрана стал рубин в расцвете дней?» Услыхала нас девица или вовсе не слыхала, Но уста свои, как розы, над жемчужинами сжала, Над челом, подобным чуду, змеи кос простерли жала, Солнце, скрытое драконом, людям больше не блистало. И ни слова не сказала наша юная жилица, Только сумрачно смотрела, как угрюмая тигрица. Но когда ручьи устали из очей прекрасных литься, — «Уходите! — прошептала. — Дайте мне уединиться!» И заплакали мы с мужем, севши около нее, И самих себя винили за невежество свое. Но безмолвствовала дева, погрузившись в забытье, И напрасно мы плодами угощали там ее. Муж сказал: «Она мне будет утешением на свете! Только солнце и достойно целовать ланиты эти! Тот, кто девушку обидит, сам окажется в ответе! Если дети мне дороже, пусть мои погибнут дети!» И опять мы любовались на нее среди забот. Было радостно свиданье, да нерадостен уход. И не раз потом мы с нею отдыхали от хлопот, И сердца томились наши в западне ее красот.

УСЕН ВЫДАЕТ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН ЦАРЮ МОРЕЙ

Как-то раз в мои покои муж явился со словами: «Редко стал царя я видеть, вечно занятый делами. Что ты скажешь, коль сегодня я пойду к нему с дарами?» «Отправляйся, — я сказала, — ты глава над всеми нами». Встав, Усен наполнил блюдо дивным жемчугом и лалом. Я сказала: «Много пьяных там ты встретишь за бокалом. Не болтай, смотри, о деве! На пиру не будь бахвалом!» «Не скажу, — Усен поклялся, — хоть коли меня кинжалом!» Муж явился прямо к пиру. Навещая царский дом, Был царю он друг-приятель и давно ему знаком. Царь, приняв его подарок, стал поить его вином, И смотрите, что случилось с опрометчивым купцом! Гости пили, пировали, как положено от века, И подвыпившего мужа не спасла моя опека: Позабыл свою он клятву — что ему Коран и Мекка! Не идут рога ослице, хмель не красит человека! Государь сказал Усену, приказав сменить кувшины: «Порицать твои каменья не имею я причины. Удивляюсь, где берешь ты эти перлы и рубины! Я за них тебе не в силах заплатить и половины!» Отвечал Усен с поклоном: «О великий властелин! Ты, как солнце, нас питаешь, всех творений господин! Чье оно, мое богатство? Чей он, этот мой рубин? Все, что ныне я имею, даровал мне ты один! Царь, тебе не подобает восхищаться этим даром, Не таким еще готов я услужить тебе товаром. Я нашел тебе невестку — деву, сходную с чинаром. Получив ее, ты скажешь, что поцарствовал недаром». Так мой муж нарушил клятву, не сдержал обет священный, Выдал он царю девицу, запятнал себя изменой. Государь развеселился, и позвал дозор военный, И послал его немедля за красавицею пленной. О беде не помышляя, я сидела здесь одна. Вдруг явился на пороге государев старшина. Шестьдесят ему подручных полагалось издавна. «Что случилось?» — я спросила, видом их удивлена. «О Фатьма, — сказала стража, — нам приказано владыкой, Чтобы мы к нему вернулись вместе с девой солнцеликой,— В дар царю ее приносит твой Усен, богач великий». Небо рухнуло на землю предо мною, горемыкой! Я спросила с удивленьем: «Кто ж она, девица эта?» «Лик ее, — сказала стража, — изливает волны света». У кого, объята горем, я могла просить совета? Задрожала я, смешалась, не сумела дать ответа. Поспешила я к девице, жизнь несчастную кляня. «О светило, изменила нам судьба средь бела дня, Отвернулось в лютом гневе небо, полное огня: Отдал муж тебя владыке, выдал, бедную, меня!» Отвечала мне девица: «Не дивись, моя сестрица: Зло не стоит удивленья, горю нечего дивиться, Удивляться нужно счастью, ибо счастье — небылица. Все я беды испытала, новых бед не приключится». Тут, истерзанная горем, поспешила я в подвал И взяла пригоршню лалов, удостоенных похвал. Был ценою в целый город в том подвале каждый лал. Опоясав ими деву, я вернулась с нею в зал. Я сказала: «Эти камни сберегут тебя в неволе»,— И вручила царской страже деву, скрытую дотоле. Услыхав трезвон и крики, царь поднялся на престоле, Но была спокойна дева, не сказав ни слова боле. Вкруг нее народ толпился и дивился ей, покуда Шла она, потупив очи, посреди простого люда. И когда перед владыкой появилось это чудо, Царь воскликнул в изумленье: «Кто ты, солнце, и откуда?» Очи девушки слепили всех прибывших во дворец. Царь твердил: «Видавший виды, я пред нею как слепец, Сотворить ее для мира мог единый лишь творец. Горе тем, кто очарован этой радостью сердец!» Усадив девицу рядом, царь сказал ей: «О светило, Из какой земли явившись, ты наш город посетило?» Но она в ответ владыке ничего не говорила, Только голову склоняла безнадежно и уныло. Не услышала девица обращения царева, Мыслью странствуя далече, не ответила ни слова, Затаила блеск жемчужин, розы стиснула сурово… Красотою эта дева изумить могла любого! «Как понять ее молчанье? — удивился царь морей.— Только два предположенья извиненьем служат ей: Иль она кого-то любит, и сгорает от огней, И не может нам признаться в страсти девичьей своей; Или, избранное небом ясновидящее око, В смене радости и горя здесь она не видит прока. Ей они напоминают сказку смутную Востока, И душа ее, как голубь, над людьми парит высоко.