Витязь в тигровой шкуре

Руставели Шота

ТАРИЭЛ УЗНАЕТ О ПОХИЩЕНИИ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН

Отослав вельмож обратно, я с ума сходил от боли: Солнцеликую покинув, о ее не знал я доле. Раз поднялся я на башню и с тоской взглянул на поле. И тому, что там увидел, ужаснулся поневоле. Два каких-то пешехода шли дорогою степною — То Асмат ко мне спешила с провожающим слугою. Вся в крови, без покрывала, с обнаженной головою, Мне она не улыбалась, не здоровалась со мною. Я едва не обезумел, полный горя и забот. «Что случилось? — я воскликнул. — И к чему он, твой приход?» И ответила мне дева, восклицая у ворот: «Почернело наше небо от страданий и невзгод!» Я спустился к ней навстречу, стал расспрашивать я снова. Дева горько зарыдала, безутешна и сурова. Долго мне она, бедняжка, не могла сказать ни слова. Кровь из ран ее сочилась и текла на грудь, багрова. Наконец она сказала: «Не избыть судьбы постылой! Как обрадую тебя я, так и ты меня помилуй, Будь ко мне добросердечен, обручи меня с могилой, Разлучи с мгновенной жизнью, столь жестокой и немилой. Лишь убил ты хорезмийца, разнеслась о том молва. Царь, услышав об убийстве, был в отчаянье сперва. За тобой послал он стражу, сыпал гневные слова. Люди в поисках убийцы с ног не падали едва. Наконец царю сказали: «За ворота витязь скрылся!» Царь ответил: «Понимаю, как на это он решился, — Он любил мою царевну, за нее с врагами бился, Чтобы ею любоваться, увидать ее стремился. Но клянусь я головою, что разделаюсь с сестрою, — Божий путь она забыла и связалась с сатаною, В сеть бесовскую толкнула деву собственной рукою… Будь я проклят, коль оставлю эту сводницу живою!» Царь не клялся головою, даже гневом обуян, А поклявшись этой клятвой, не вводил людей в обман. Тотчас кто-то из придворных, позабыв высокий сан, Рассказал Давар-колдунье, что задумал Фарсадан. Вот что он донес, проклятый, той колдунье из Каджети: «Брат твой клялся головою, что не жить тебе на свете». «Видит бог, — Давар сказала, — понапрасну я в ответе! Невиновна я, но знаю, кто подстроил козни эти!» В дорогой своей вуали, истомленная душевно, Как всегда, красой сияла госпожа моя царевна. Вдруг Давар вбежала в башню и, бранясь, вскричала гневно: «Это ты мне, потаскуха, здесь вредила ежедневно! Ты, блудница, амирбара на убийство навела! Почему должна я кровью за твои платить дела? Разве я была с тобою неуживчива и зла? Дай же бог, чтоб Тариэла ты вовеки не нашла!» И Давар с великой бранью на царевну напустилась, С криком волосы рвала ей, колотила и глумилась. Солнцеликая царевна лишь вздыхала и томилась, И помочь ей, беззащитной, я от страха не решилась. И тогда вошли с ковчегом два раба, по виду каджи. Лица были их ужасны и тела чернее сажи. И втолкнули в глубь ковчега нашу деву эти стражи, И ни просьб ее, ни стонов не хотели слушать даже. И ушли они, и к морю унесли ее в челнок. «Горе мне! — Давар вскричала. — Истекает жизни срок! Но не царь со мной покончит, а железный мой клинок!» — И, пронзив себя кинжалом, пала мертвой на порог. Отчего ж ты не дивишься, что осталась я живою? Возвестительница горя, я сочувствия не стою! Поступай со мной как хочешь, разлучи меня с душою!» — Так Асмат мне говорила и рыдала предо мною. Я сказал: «Сестра, опомнись! Смерти ты не заслужила! Что, скажи, я должен сделать, чтоб найти мое светило? Все моря я вслед за нею обойду, подняв ветрило!» Так ответил я, но сердце, словно камень, вдруг застыло. Обезумел я от скорби, охватил меня озноб. Но подумал я: «Безумец! Ты сведешь себя во гроб! Лучше странствовать по морю и скитаться средь трущоб, Пусть друзья идут с тобою, не боясь пустынных троп!» Возвратился я в покои и надел вооруженье, Полтораста добровольцев взял с собой для услуженья. Отворили мы ворота, миновали укрепленья, И с дружиною у моря очутился в тот же день я. На корабль я погрузился, по морским поплыл просторам, Проходящие галеры стал держать я под надзором, Но не встретил я царевну, и скорбел с потухшим взором, И безумствовал, бессильный перед божьим приговором. Год прошел, и каждый месяц был длиннее двадцати. Даже тех, кто знал о деве, я не в силах был найти. Друг за другом умирали корабельщики в пути. Божья воля! Человеку против бога не идти! Я корабль направил к суше. Мне скитанья надоели. Как у загнанного зверя, затвердело сердце в теле. Все, кто жив со мной остался, разбрелись, куда хотели. Но

не бросит бог скитальца, столь гонимого доселе! Два раба со мной остались и несчастная Асмат. Мне служили утешеньем много дней они подряд. Малой вести, весом в драхму, был бы я в то время рад! Плач казался мне отрадой, слезы падали, как град.

ВСТРЕЧА ТАРИЭЛА С НУРАДИН-ФРИДОНОМ

Раз по берегу я ехал, посреди садов зеленых, Вдалеке виднелся город и пещеры в горных склонах. Люди были мне противны, изливал я душу в стонах, И коня остановил я средь деревьев густокронных. Я заснул среди деревьев, слуги хлебы преломили. Пробудившись, я заплакал, удержать печаль не в силе. Не слыхал я о царевне ни случайной лжи, ни были, Оттого поля и степи слезы горькие кропили. Вдруг раздался крик у моря. Я взглянул перед собой, Вижу: мчится гордый витязь, в руку раненный стрелой. Он держал меча обломок, кровь текла с него струей, Он выкрикивал угрозы, вызывал врага на бой. Вороным конем он правил — тем, которым я владею. Конь летел, подобно ветру, на лету сгибая шею. Я уведомил пришельца, что о нем я сожалею, Я велел спросить, какому угрожает он злодею. Не сказал ни слова витязь. И вскочил тут на коня я, И помчался и воскликнул, незнакомца нагоняя: «Ты куда несешься, витязь, дух во мне воспламеняя?» И понравился герою полный жгучего огня я. «Это древо, — он промолвил, — краше всех иных дерев! Я тебе открою, витязь, отчего я впал во гнев. Враг мой, слабый, как козленок, возгордился, словно лев. Он разбил нас, безоружных, и рассеял, одолев». Я ответил: «Успокойся, отдохни под дубом старым! Добрый витязь не робеет, поражен меча ударом». И пошли мы, словно братья, разговаривая с жаром, И красой его чудесной любовался я недаром. Мой слуга, искусный лекарь, с кем я странствовал доселе, Острия извлек умело стрел стальных, застрявших в теле. Стал я спрашивать героя, как убить его хотели, И тогда мне этот витязь о своем поведал деле. Он сказал мне: «Я не знаю, кто ты, славный мой ездок, Почему, гонимый роком, побледнел ты и поблек, Отчего утратил свежесть и увянул, как цветок, Почему свой дивный светоч потушить решился бог! Государь Мульгазанзара, Нурадин-Фридон, отныне Я и сам перед тобою в униженье и унынье. Ты теперь в моих владеньях. Город мой внизу, в долине. Невелик он, но красивей ты не встретишь на чужбине. Дед мой, царь земель окрестных, чуя смерти приближенье, Меж отцом моим и дядей поделил свои владенья. Остров — тот, что виден в море, — составлял мое именье, Ныне дядя с сыновьями захватил его в сраженье. Соколиную охоту я затеял нынче днем, Побывать хотел я также и на острове моем. Я сказал моей дружине: «Ждите нас, и мы придем»,— И с сокольничими в лодку мы уселись впятером. Отказавшись от охраны, мы проехали заливом И на острове нежданно с дядей встретились спесивым. Я его не остерегся и, охотясь над обрывом, Оглашал окрестность криком, своевольным и счастливым. Нужно было мне на дядю обратить тогда вниманье! Он расправиться со мною отдал людям приказанье, Сам же сел с сынами в лодку, чтоб отрезать путь к охране. Вместе с ловчими моими очутился я в капкане. Услыхав чужие крики и заметив блеск мечей, Я от берега отчалить поспешил в ладье моей. Враг встречал меня повсюду, налетев, как вал морей, Но не мог со мною сладить ради прихоти своей. Вижу: с острова погоня вслед за мною поспешила, Ведь лицом к лицу сражаться им со мною трудно было, Потому меня из луков поразить старались с тыла… Пополам мой меч сломался, стрел в колчане не хватило. В руку раненный стрелою, окруженный супостатом, Я из лодки прыгнул в море на коне моем крылатом, И, хотя погибших ловчих я оставил навсегда там, Сам живым я возвратился, отразив врага булатом. Все грядущее от бога. Ныне я убог и сир, Но за кровь мою сумею образумить я задир. Будет жаловаться дядя, проклянет он божий мир, Стаи воронов слетятся на его загробный пир!» Мне, убогому скитальцу, полюбился витязь встречный. Я сказал: «Спешить не надо, мой воитель безупречный! Мы с тобой врагов накажем, заключив союз сердечный, — Нам ли, воинам, страшиться их победы скоротечной! Ты еще не знаешь, витязь, как судьба играет мною. Будет время — на досуге душу я тебе открою». Он ответил: «Что сравниться может с радостью такою? Должником до самой смерти буду я тебе, герою!» Невелик был, но прекрасен град Фридона. В знак печали Пеплом голову посыпав, нас войска его встречали, Рвали волосы от горя, на себе одежды рвали, Рукоять меча владыки, обнимая, целовали. Другу новому Фридона, мне они твердили вслед: «Ты несешь нам, о светило, избавление от бед!» И вошли мы в дивный город, полный редкостных примет, Где в парчовую одежду каждый житель был одет.

ТАРИЭЛ ПОМОГАЕТ ФРИДОНУ ПОБЕДИТЬ

ВРАГА

Скоро витязь исцелился и со мной сравнился в силе. Войско мы вооружили и галеры оснастили. Сколь отрадно было видеть наших ратей изобилье! Вот мое повествованье, как врага мы истребили: Враг в железные шеломы нарядил свою дружину, На восьми ладьях огромных он явился к властелину. Я, завидев эти лодки, устремился в середину И, толкнув одну ногою, погрузил ее в пучину. Тотчас я руками за нос взял соседнюю ладью И мгновенно опрокинул, сокрушив ее в бою. Остальные друг за другом в гавань бросились свою. Все, кто были в том сраженье, храбрость славили мою! Предназначив наши жизни переменным судьбам боя, Мы в погоню за врагами понеслись под шум прибоя. Мне понравилась в сраженье доблесть юного героя: Храбр — как лев, лицо — как солнце, стан — как дерево алоэ. Он из седел друг за другом выбил дядю с сыновьями, Он велел отсечь им руки перед нашими рядами. Враг, захваченный в неволю, плакал горькими слезами. Царь же в радости сердечной веселился вместе с нами. Мы злодеев разогнали, окружили вражий стан, Захватили их столицу — город, полный горожан, Закидали их камнями, перемяли, как сафьян, Нагрузили их богатством не один мы караван. Царь Фридон своей печатью опечатал эти клади, Дядю он увез с собою и пленил семейство дяди. Про меня же, возвратившись, он твердил в своем отряде: «Это дерево алоэ бог послал нам счастья ради!» Скоро мы вернулись в город, чтоб с народом веселиться. Вид наказанных злодеев заставлял сердца смягчиться. Мне и витязю Фридону говорила вся столица: «С вашей помощью, герои, кровь насильников струится!» Увенчав царя Фридона, называл меня народ Властелином властелинов, воеводой воевод. Но грустил я, ибо розу потерял среди невзгод И не мог знакомым людям открывать своих забот.

РАССКАЗ ФРИДОНА О НЕСТАН-ДАРЕДЖАН

Как-то раз с царем Фридоном мы охотились и вскоре Поднялись на мыс высокий, сильно выдвинутый в море. Новый друг мой был задумчив и сказал мне в разговоре: «Удивительные вещи видел я на этом взгорье». И свои воспоминанья он доверить мне решился: «Раз на этом я утесе отдохнуть остановился: Конь мой плавал, словно утка, в поле соколом носился. Стал смотреть я, как над морем коршун в воздухе кружился. Я поглядывал на небо и на море заодно. Вдруг на море показалось чуть заметное пятно. Приближаясь к побережью, быстро двигалось оно. Отгадать, то зверь иль птица, было сверху мудрено. Но не зверь то был, не птица — лодка на море мелькала, В той ладье ковчег виднелся, на ковчеге — покрывало. Два раба чернее сажи лодкой правили устало. Заключенное в ковчеге, солнце дивное сияло. Лодка берега достигала, вышла на берег девица. Я ее увидел косы и не мог не подивиться: Что могло на белом свете с красотой ее сравниться! Перед блеском этих молний потускнела б и денница. Задрожал я в нетерпенье, полный страстного огня, — Роза, инеем покрыта, в сердце ранила меня! И решил я этих стражей захватить средь бела дня,— Мне казалось: было трудно убежать им от коня. Тростники ломая с треском, закусил мой конь удило. Стража топот услыхала и меня опередила. Прискакал я и увидел заходящий луч светила: Наполняя сердце горем, лодка в море уходила!» Услыхав рассказ Фридона, позабыл я о покое И с коня упал на землю, осрамившись при герое. Кровь ланит моих струилась на оружье дорогое. «Пусть умру, коль я не знаю это дерево алоэ!» Невдомек Фридону было, почему его рассказ Породил во мне безумье и отчаяньем потряс. Словно сын, ко мне на помощь витязь бросился тотчас, Градом сладостных жемчужин слезы хлынули из глаз. «Горе мне! — воскликнул витязь. — Для чего сказал я это!» «Не печалься, — я ответил. — Уж таков обычай света. Я с прекрасной той луною связан узами обета. Ныне я твои расспросы не оставлю без ответа». И поведал я Фридону о судьбе моей злосчастной. Он сказал: «Зачем не скрыл я этой новости опасной! Прибыл ты ко мне по делу, царь индийцев полновластный, Ты владеть достоин троном и страной своей прекрасной! Бог, который дал герою кипариса стройный вид, Истерзав герою сердце, нож от сердца удалит. Он пошлет скитальцу милость, он избавит от обид, Словно гром, слетев из тучи, горе в радость обратит». Орошенные слезами, во дворце мы рядом сели. Я сказал Фридону: «Витязь, помоги мне в этом деле! Ведь таких, как ты, героев в мире не было доселе, Мы вдвоем всего достигнем, что бы мы ни захотели. Отплачу тебе я, витязь, крепкой дружбой нерушимой, Но сперва пускай твой разум даст ответ необходимый. Посоветуй, что мне делать, чтобы снова быть с любимой? Без возлюбленной царевны я умру, судьбой гонимый». Мне Фридон сказал на это: «Возвеличен я судьбой Тем, что ты, владыка индов, ныне прибыл в город мой. О какой могу мечтать я благодарности иной? Я, как раб, служить готовый, здесь стою перед тобой. Всем купцам и мореходам здесь проезжая дорога. Дивных новостей и слухов к нам они привозят много. Не дойдет ли весть о деве и до нашего чертога. Чтобы все свои страданья ты забыл по воле бога? Мы отправим мореходов по различным дальним странам, Пусть они разыщут деву — ту, которая нужна нам. Будь дотоле терпеливым вопреки душевным ранам! Человеческое горе не бывает постоянным!» И тотчас же мореходам он велел объехать свет. «Все моря избороздите! — приказал он им вослед.— Отыщите нам царевну — ту, которой краше нет, Семь иль восемь бед изведав, не страшитесь сотен бед!» Говорил он этим людям, в дальний путь их отпуская: «Вас на верный след царевны наведет молва людская!» Позабыл я о печалях, мореходов ожидая,— До сих пор, припомнив это, умираю от стыда я. И престол в чертоге царском был поставлен мне Фридоном. «Я узнал тебя не сразу, — молвил витязь мне с поклоном,— Ты — великий царь индийцев, ты владеть достоин троном. Где тот смертный, кто не хочет быть рабом твоим законным?» Тяжко длить повествованье! Возвратились корабли, Понапрасну мореходы исходили край земли, — Никаких следов царевны эти люди не нашли… По моим ланитам снова слезы горя потекли. Я сказал Фридону: «Витязь, нелегко сказать словами, Как ужасно это горе, приключившееся с нами! Без тебя мне нет утехи, дни сливаются с ночами, Сердце сковано печалью, очи залиты слезами. Так как ныне о царевне ничего не мог узнать я, Должен я тебя покинуть. Мы расстанемся, как братья!» Царь Фридон, услышав это, заключил меня в объятья, Он сказал: «Ужель с тобою не порадуюсь опять я?» И меня, как ни старался, не сумел он удержать. Преклонив в пыли колени, предо мной стояла рать, Обнимала, целовала, говорила мне опять: «За тебя мы все готовы наши головы отдать!» Я сказал: «Расстаться с вами нелегко и мне, конечно, Но увы, без солнцеликой я терзаться буду вечно. Если сами эту деву вы жалеете сердечно, Не задерживайте гостя, чтобы жил он здесь беспечно!» И тогда Фридон, прощаясь, подарил мне вороного. Он сказал: «Тебе, о солнце, послужить душа готова, Ты, однако, подношенья не возьмешь себе другого. Пусть же конь мой быстроногий скорбь твою развеет снова! Провожаемый Фридоном, погрузился я в печаль, И ему, и мне, скитальцу, расставаться было жаль. Горько плакала дружина, но коня пустил я вдаль, — Воспитатели и дети так прощаются едва ль… Я уехал от Фридона и, скитаясь в зной и стужу, Вместе с верными рабами обошел моря и сушу. Но вестями о царевне исцелить не мог я душу, И подобен стал я зверю, а не доблестному мужу. И подумал я, несчастный: «Для чего скитаться доле? Может быть, я успокоюсь средь зверей в пустынном поле?» И к Асмат я обратился, и к рабам своим: «Доколе Вслед за мною вам влачиться и страдать по доброй воле? Вы меня теперь оставьте и заботьтесь о себе, Одному мне должно плакать и взывать к моей судьбе!» Но рабы мне отвечали, искушенные в борьбе: «Не гони нас, солнцеликий! Все мы преданны тебе! Пожелать себе не можем мы другого господина, С прахом ног твоих, о витязь, мы сольемся воедино. Нас с тобою, столь прекрасным, разлучит одна кончина. Злобный рок, коль он захочет, сокрушит и исполина!» Так остался я с рабами, внял моленьям их и стонам, Но с тех пор не стал скитаться по долинам населенным. Я в урочища оленьи убежал по горным склонам, Обошел луга и горы по тропам уединенным. Дэвы высекли пещеры посредине этих скал, Я нашел их и чудовищ перебил и разогнал, Но рабы мои погибли, не спустив своих забрал,— Злобный рок меня, скитальца, снова кровью запятнал. Вот, мой брат, с тех пор в пещере и живу я горемыкой, По полям брожу окрестным и томлюсь в пустыне дикой. Лишь Асмат одна со мною делит скорбь о солнцеликой… Смерть — одна моя отрада в этой немощи великой. Образ пламенной тигрицы сходен с девою моей, Потому мне шкура тигра из одежд всего милей. Мне Асмат ее сшивает, плачет, сетует над ней, И не в силах я покончить с жизнью горестной своей! Лишь мудрец мою царевну оценил бы в полной мере! Я терплю земные муки, вспоминая о потере, Я брожу, подобно зверю, там, где бродят злые звери, Об одном прошу я бога — умертвить меня в пещере!» Тариэл умолк, терзая розу щек своих, и стала Янтарем прозрачным роза, и распался блеск кристалла. Утешая Тариэла, на колени дева пала, Автандил, внимая другу, огорчался сам немало. И к нему, изнемогая, обратился Тариэл: «Рассказал тебе я, витязь, то, что ты узнать хотел. Ты достиг сегодня цели, я же плакал и скорбел. Возвращайся же к светилу: час свиданья подоспел». Автандил ему ответил: «Я не вынесу разлуки, Коль расстанусь я с тобою, обезумею от муки. Но поверь мне: ты обязан побороть свои недуги, Смерть твоя не будет счастьем для потерянной подруги. He сердись на эту смелость, но мое послушай слово: Если лекарь заболеет, он зовет к себе другого. Тот причину всякой боли объяснит ему толково,— Посторонний знает лучше, как лечить ему больного. Мудрым словом я отвечу на печальный твой рассказ. Ты не раз его обдумай, поразмысли сотни раз: Пылкость пламенного сердца не спасет от горя вас. Я ж к царице возвратиться должен, выполнив приказ. Чтоб любовь ее окрепла, я обязан возвратиться. Пусть о всех твоих печалях знает юная царица. Но с тобою, бог свидетель, не хочу я разлучиться. Поклянемся же друг другу в нашей дружбе утвердиться. Если ты мне обещаешь ждать меня на этом месте, Я тебя уже не брошу, уверяю словом чести. Я вернусь в твою пещеру, чтоб с тобой скитаться вместе, Не позволю убиваться и верну тебя невесте». «Как же ты, — воскликнул витязь, — стал чужому как родной? Соловью расстаться с розой легче, чем тебе со мной. Я навек тебя запомню, не забуду образ твой. Дай мне бог тебя дождаться, кипарис мой молодой! Если ты, подобно древу, лик ко мне приклонишь снова, Сердце, сделавшись оленем, не уйдет от зверолова. Коль солгу, пускай погибну от десницы всеблагого! Ты меня своим приездом исцелишь от горя злого». Поклялись они друг другу помнить эти обещанья. Лалы стали их янтарны, затуманилось сознанье, Но огонь любви взаимной жег сердца их на прощанье, И в пещере до рассвета продолжалось их свиданье. С приближением рассвета встрепенулся Автандил И простился с Тариэлом, опечален и уныл. Тариэл не знал, что делать, он утратил прежний пыл» Друг его, минуя чащу, слезы горестные лил. Лишь одна Асмат, рыдая, Автандила провожала, В знак мольбы простосердечной палец горестно сгибала, Возвратиться умоляла, как фиалка, увядала… «О сестра, — ответил витязь, — будет так, как ты сказала. Я вернусь без промедленья, не останусь долго дома. Наблюдай, чтоб не скитался витязь в чаще бурелома. Мне двух месяцев довольно, ведь дорога мне знакома. Не приду, так, значит, буду я убит ударом грома». Но, как только он отъехал, испустил протяжный стон. Острой палицей десницы окровавил роз бутон. Звери кровь его лизали, набежав со всех сторон, И неистовою скачкой сокращал пространство он.

ВОЗВРАЩЕНИЕ АВТАНДИЛА В АРАВИЮ

Автандил вернулся в город, где оставил он дружину, И войска, его увидев, были рады господину. Люди быстро побежали, сообщили Шермадину: «Прибыл тот, кто нас печалил, удалившись на чужбину». Шермадин навстречу вышел, обнял витязя в волненье, Проливая слезы счастья, целовал его колени. Говорил он: «Ты ли это или только сновиденье? Неужели ты здоровым прибыл, нам на удивленье?» Витязь низко поклонился, приложил лицо к лицу. Он сказал: «За то, что жив ты, благодарен я творцу». И почтительно вельможи подходили к пришлецу, И великое веселье разливалось по дворцу. Так добрался юный витязь до отеческого крова, И собрался целый город, чтоб увидеть удалого. Жизнерадостный, веселый, он за пир уселся снова. Радость этого свиданья описать не в силах слово! И, пируя, Шермадину рассказал он на досуге, Как нашел он Тариэла, пребывавшего в недуге. Еле сдерживая слезы, о своем твердил он друге: «Без него не успокоюсь ни в чертоге, ни в лачуге!» Шермадин в ответ на это солнцеликому сказал: «От царя твою поездку я старательно скрывал». В этот день усталый витязь отдыхал и пировал, Но с зарею сел на лошадь и в столицу поскакал. Позабыв про утомленье, он спешил к своей невесте, Шермадин, глашатай славный, о его вещал приезде. Долгий путь десятидневный за три дня закончив вместе, Привезли они в столицу долгожданное известье. «Веселись, о царь могучий! — говорилось в донесенье.— Я, твой раб, перед тобою полон страха и смиренья. Тайны витязя не зная, угрызался каждый день я. Ныне с добрыми вестями прибыл я в твои владенья». И предстал пред Ростеваном Шермадин, честной гонец: «Отыскавший чужеземца витязь едет во дворец!» Своенравный и счастливый, восхитился царь-отец: «То, что я просил у бога, получил я наконец!» И сказал гонец царице, затмевающей светила: «Ныне добрые известья, дева, жди от Автандила». И царица ярче солнца землю светом озарила И великими дарами Шермадина наградила. Целый двор навстречу вышел. Ростеван явился тоже, Оказал он Автандилу честь, которой нет дороже. И была счастливой встреча, так что многие вельможи На подвыпивших пьянчужек стали с радости похожи. Витязь спешился и низко преклонился пред царем. Обнял царь его великий и повел, ликуя, в дом. Так, довольные друг другом, шли они, как сын с отцом. И собравшиеся люди гостя славили кругом. Лев, сильнейший между, львами, к солнцу солнц пришел с приветом. Вновь агат, кристалл и роза засияли пред спаспетом. Солнцеликая царица озарилась нежным светом,— В небе жить ей надлежало, а не в царском доме этом! Учредили пир веселый, пили-ели до отвала. Царь гордился Автандилом, как владыке надлежало. Снежный иней красил старца, роза юношу венчала. Жемчуга, подобно драхмам, получал там кто попало. Наконец иссякли вина. Те, кто выпили, ушли. Начал царь свои расспросы, и рассказы потекли. Обо всем поведал витязь: как он странствовал вдали. Как нашел он чужеземца посреди чужой земли. Ой сказал: «Не удивляйтесь, что жалею я собрата! С ним сравнится лишь светило, не познавшее заката. Тот, кто витязя увидит, ум теряет без возврата. Но, увы, желтеет роза, опечалена и смята! Если рок немилосердный сердце смертное изранит, Роза примет вид шафрана, а тростник колючкой станет!» Автандил, воспоминая, как несчастный витязь вянет, Описал его несчастья и поведал, чем он занят: «Захватив пещеры дэвов, он доверился мечу. С ним наперсница царевны — дева, равная лучу. Он закутан в шкуру тигра, презирает он парчу. Жжет его огонь смертельный и сжигает, как свечу». И когда о чужестранце кончил он повествованье,— Как обрел он это диво и узрел его сиянье,— В похвалу ему, герою, говорило все собранье: «Совершил ты высший подвиг! Утолил свое желанье!» Тинатин, ему внимая, ликовала всей душою, Пировала, не гнушалась ни весельем, ни едою, О свиданье после пира весть послала со слугою,— Что еще могло сравниться с дивной радостью такою! И пошел он, милосердный, не впадающий во гнев, Пребывающий со львами солнцеликий юный лев… Витязь мира, лал бесценный, кипарис среди дерев, Сердце он сменял на сердце, сердцем девы овладев. Словно райское алоэ над долиною Евфрата, Тинатин ждала на троне, изукрашенном богато. Чтоб воспеть ланиты эти, эти косы из агата, По примеру древних греков мудрецов нужна палата! Дева встретила героя, сесть на стул ему велела, И приличная свиданью радость ими овладела. Речь была их благородна и достойна их удела. «Сколько мук, — она сказала, — вынес ты для Тариэла!» Он ответил: «Коль желанья исполняет людям бог, Вспоминать не подобает время горя и тревог. Но теперь алоэ-древо изливает слезный ток, Юный лик его, как роза, побледнел и изнемог. Кипарис розоподобный, он утратил силу воли. Он твердил: «Кристалл точеный потерял я в сей юдоли! Мы огнем невыносимым с ним пылаем поневоле». И царице

рассказал он все, что знал о нем дотоле. Рассказал, какие беды перенес тот в жизни бренной, Как помог ему миджнура отыскать творец вселенной. «Он, как зверь, людей чуждаясь, ненавидит мир мгновенный, Вместе с хищниками бродит и скорбит о несравненной. Я сказать тебе не в силах, как прекрасен Тариэл! Ни на что смотреть не может тот, кто раз его узрел. Созерцающие слепнут от сиянья взора стрел. Но шафраном стала роза, лик фиалки побледнел». Рассказал он ей подробно про скитальца молодого: «Он, как тигр, ютится в скалах, не имея в жизни крова, Лишь наперсница царевны утешать его готова… Ах, судьба, зачем ты смертных угнетаешь столь сурово!» И когда достигла дева исполнения желанья, Лик ее солнцеподобный преисполнился сиянья. «Чем же мне, — она спросила, — облегчить его страданья? Где найти ему спасенье и бальзам для врачеванья?» «Хвастунам, — ответил витязь, — от людей доверья нет. Чужестранец, мне поверив, погибает в цвете лет. Обещал я возвратиться, чтоб спасти его от бед, Я ему поклялся солнцем этот выполнить обет. Верный друг, спеша на помощь, не дрожит перед напастью, Посвятит он сердце сердцу, ведь любовь — дорога к счастью. Боль миджнура разделяет всякий, кто охвачен страстью. Без него я безутешен: нет прощенья безучастью!» Солнцеликая сказала: «Все сбылось, как я хотела: Ты, во-первых, возвратился и нашел нам Тариэла, Во-вторых, любовь тобою с новой силой овладела,— Значит, есть бальзам для сердца, что неистово горело! Наши судьбы, как погода, переменны с каждым днем: То горит над нами солнце, то гремит над нами гром. Ныне радость вместо горя в сердце вспыхнула огнем. Если ж мир приносит радость, для чего грустить о нем? Хорошо, что, верен клятве, ты спешишь на помощь другу. Нас обязывает дружба оказать ему услугу, Мы должны его утешить и помочь его недугу… Но какие испытанья ждут меня, твою подругу!» Он сказал: «К семи печалям ты прибавила восьмую! Чтоб согреть ее, кто станет дуть на воду ледяную? Взлет любви кто приравняет к низменному поцелую? Без тебя изнемогаю и с тобою не ликую! Горе мне! Опять, скитаясь, я увижу много зла. Как в мишень, вонзилась в сердце беспощадная стрела. Сократилась на две трети жизнь, разбитая дотла,— И хотел бы скрыть я горе, да пора на то прошла. Дева, речь твою услышав, понял я твое веленье. Знать, тому, кто ищет розу, и шипы — не затрудненье. Будь же полным мне светилом, утоли мое волненье,— Подари мне в путь-дорогу знак надежды на спасенье!» Добродетельный, достойный, этот витязь светлолицый Говорил благоразумно, как наставник с ученицей. И браслет из дивных перлов был вручен ему царицей. Да пошлет им бог блаженство всемогущею десницей! Сладко сердцу, коль к рубину прикасается агат, Сладко вырастить алоэ с кипарисом стройным в ряд, Сладко радовать миджнура, устремляющего взгляд,— Но, увы, беда влюбленным— тем, которых разлучат! Хоть не мог налюбоваться на влюбленную влюбленный, Скоро он простился с нею и ушел, ошеломленный. Из кровавых слез царицы океан возник бездонный. «Мир не сыт, — она рыдала, — нашей кровью напоенный!» Ударяя в грудь руками, витязь шел к себе уныло,— В час любви мягкосердечна человеческая сила! Покрывает землю мраком заходящее светило, Не заря зажглась на небе — ночь пришла для Автандила. Слезы, смешанные с кровью, по щекам его текли. «Даже солнце мне не в радость, — говорил он, сын земли. — Адамантовое сердце брови милой обожгли, Не хочу я утешенья от возлюбленной вдали! Был вчера я цвет Эдема, уподобленный алоэ, Но теперь судьба вонзила в грудь мою копье златое. Сердце в огненном аркане позабыло о покое, И постиг я, безутешный, сколь безумно все земное». Витязь с этими словами сотрясался, как в падучей, С воздыханием и стоном гнулся стан его могучий. Так закончилось свиданье и сменилось скорбью жгучей. Всех со временем покроет саван скорби неминучей! В свой дворец вернулся витязь, и рыдал в тиши дворца, И возлюбленную деву вспоминал он без конца. Снежным инеем покрытый, блекнул цвет его лица. Словно розы, без светила вянут юные сердца! «Человеческое сердце богом проклято от века,— То оно о счастье молит, то стенает, как калека. В слепоте оно не верит даже глазу человека. Не страшат его ни гибель, ни господская опека!» Заклеймив людское сердце столь жестокими словами, Он прижал к губам запястье с дорогими жемчугами. И блеснули эти перлы наравне с его зубами, И кровавыми от горя обагрился он слезами. Утром некого посланца государь за ним послал. Поспешил к владыке витязь, хоть и с вечера не спал. Вкруг него народ толпился и ему надоедал. Царь готовился к охоте, пели трубы и кимвал. И помчались на охоту царедворцы Ростевана. Можно было там оглохнуть от ударов барабана. Солнце соколы затмили, псы скакали неустанно, Кровью раненых животных обагрилась вся поляна. И с полей вернулись люди, поохотившись с задором, — Царедворцы, и вельможи, и дружина — полным сбором. В изукрашенном чертоге царь воссел, сияя взором, Арфы громко заиграли, и певцы запели хором. Витязь, сидя с Ростеваном, вел беседу с ним опять. Были губы их, как лалы, зубы — жемчугу под стать. По бокам народ толпился, впереди сидела знать, Целый день не уставая о герое толковать. Но, исполненный печали, возвратился витязь к дому. О любви душа взывала, погруженная в истому. То вставал он, то ложился. Сон не шел к нему, больному. Чье прислушалось бы сердце к несчастливцу молодому? И подумал он: «Какое дам я сердцу утешенье, Коль с тобой я разлучился, о Эдема украшенье! Для взирающих ты — радость, невзирающих — мученье. Если б мог тебя увидеть я хотя бы в сновиденье!» Так твердил он, заливаясь безутешными слезами, Но решил: «Одно терпенье нас равняет с мудрецами. Не приученный к терпенью разве справится с делами? Тот, кто хочет в жизни счастья, не гнушается скорбями». И тогда сказал он сердцу: «Убиваешься ты вновь. Жизнь, однако, лучше смерти. Жизни ты не прекословь, Не показывай народу, как в тебе бушует кровь: Непристойно человеку разглашать свою любовь».

ПРОСЬБА АВТАНДИЛА О НОВОЙ ПОЕЗДКЕ И РАЗГОВОР ВАЗИРА С ЦАРЕМ

Утром витязь облачился и из дома вышел рано. «Боже, — он молил, — да будет сокровенна эта рана! Помоги мне скрыть от мира, как царица мне желанна!» И поехал он к вазиру, царедворцу Ростевана. Тот сказал: «Над нашим домом загорелся луч рассвета, Значит, радость не напрасно предвещала мне примета!» И с глубоким он поклоном встретил славного спаспета: Если гость приятен сердцу, он дороже самоцвета. Добродетельный хозяин слезть помог ему с коня. До крыльца ему коврами уложила путь родня. И внезапно дом вазира озарился светом дня. «Запах роз, — сказал хозяин, — долетел и до меня!»

Витязь сел, и домочадцы погрузились в лицезренье, И сердца их задрожали в безграничном восхищенье — Десять тысяч воздыханий здесь послышалось, не мене… Но вазир велел им выйти, и они ушли в смятенье. И сказал вазиру витязь, подобрав слова по нраву: «Во дворце у Ростевана первенствуешь ты по нраву. Царь во всем тебе послушен, ты блюдешь его державу. Помоги же мне сегодня, заслужи почет и славу! Этот витязь солнцеликий истомил меня и сжег! Разлученный с Тариэлом, я от боли изнемог! Для меня не избегает он ни горя, ни тревог,— Бескорыстие и щедрость — дружбы подлинной залог. Словно сеть, тоска о друге ныне сердцем овладела,— Сам я здесь, перед тобою, сердце — возле Тариэла: Он сжигает всех, как солнце! Нет красе его предела! И Асмат за это время стать сестрою мне успела. Я поклялся страшной клятвой, уезжая от собрата: «Я вернусь к тебе, приятный даже глазу супостата! Я найду твою царевну, что пропала без возврата!» И теперь перед отъездом грудь моя огнем объята. Я тебе открою правду: коль, безумный, как всегда, Он надеется на друга, как не ехать мне туда? Ведь в беде миджнур миджнура не бросает никогда. Нарушающему клятву не укрыться от стыда. Ты скажи царю об этом, и, клянусь его главою, Если он меня отпустит, я вернусь к тому герою. Если ж он меня задержит, сердца я не успокою. Помоги же мне сегодня, дай мне справиться с бедою! Передай царю: «Владыка, почитаемый народом! Горько мне тебя сегодня огорчать своим уходом! Но прекрасный этот витязь жжет мне душу год за годом, Завладел моим он сердцем и обрек его невзгодам. Царь! Без этого миджнура жить я больше не могу! Он и разума и сердца твоего лишил слугу. Ты же сам стяжаешь славу, коль ему я помогу, А постигнет неудача — все ж не буду я в долгу. На уход мой, царь великий, понапрасну ты не сетуй. То, что бог нам уготовал, да свершится в жизни этой! Может быть, из стран далеких я вернусь к тебе с победой. Не вернусь, так благоденствуй и врагов один преследуй!» Автандил сказал вазиру: «Изъясняться не умея, Рассказал тебе я кратко, что имею на уме я. Ты же царского согласья добивайся не робея,— Чистым золотом сто тысяч за услугу дам тебе я». Но вазир сказал с улыбкой: «Не бросайся ты казной, Мне довольно, что к богатству указал ты путь прямой. Лишь открою Ростевану этот замысел я твой, Царь, без всякого сомненья, одарит меня с лихвой. Так меня он осчастливит, что, клянусь душой и телом, С головой я вмиг расстанусь, занимаясь этим делом. А дороже этой жизни есть ли что на свете белом? Хоть убей, не вижу смысла я в таком поступке смелом. Не могу же я напрасно погибать тебе в угоду! Царь мне скажет: «Как ты смеешь потакать его уходу? Где твой ум, коль дать острастки не умеешь сумасброду?» Нет, уж лучше мне погибнуть, чем нажить себе невзгоду! Но коль царь и согласится, что на это скажет рать? Для чего ей полководца на чужбину отпускать? Ведь, соперничая с нами, враг поднимется опять,— Воробей и тот стремится в небе коршуном летать!» Автандил сказал, заплакав: «Умереть мне лишь осталось! Видно, ты, вазир, не знаешь, каковы любовь и жалость! Неужели клятва дружбы для тебя — пустая малость? Как могу я жить без друга, чтоб душа не убивалась? Повернулось наше солнце и уже не светит ясно, Нужно нам помочь светилу, чтоб не сетовать напрасно. Что мне выгодно, что вредно — это знаю я прекрасно. Неразумною беседой утешать себя опасно. Что за польза Ростевану, что за выгода войскам, Если их военачальник предан горю и слезам? Лучше я опять уеду, чтоб не впасть в великий срам,— Кто, скажи мне, так страдает, как страдает витязь там? Отчего же на миджнура смотришь ты неблагосклонно? Сталь и та, подобно воску, от его растает стона! Не залить мне слез страдальца всеми волнами Геона! Коль поможешь, и тебе я помогу, служа у трона. Если царь меня не пустит, все равно тайком уеду, Пусть погибну ради друга, лишь послал бы бог победу! Царь тебя не покарает за пристойную беседу,— Помоги же мне в несчастье! Окажи услугу эту!» И вазир ему ответил: «Я огнем твоим объят! Эти жалобы и слезы ранят сердце в томят. Хорошо, коль к месту скажешь, но беда, коль невпопад. Так и быть, пойду с докладом. Пусть я буду виноват!» И вазир, промолвив это, поспешил к царю, и скоро Царь предстал ему, сияя дивной роскошью убора. Оробел вазир смущенный и не начал разговора, И не смел поднять в молчанье опечаленного взора, Увидав его безмолвным, царь воскликнул: «Что с тобою? Почему в такой тревоге ты стоишь передо мною?» «Государь, — вазир ответил, — ныне я объят тоскою: Волен ты со мной покончить, услыхав, что я открою! Скорбь души моей, владыка, не умножит прочих бед. Я боюсь, хотя бояться мне, посланцу, пользы нет. Дозволения уехать ныне просит твой спасает, Ни во что он жизнь не ставит, свой не выполнив обет». И, смущенный, рассказал он все, что знал об Автандиле: «Я любви его великой описать тебе не в силе.. Он настаивает, просит, льет он слезы в изобилье… Гнев твой будет справедливым, что бы там ни говорили!» У царя при этой вести затуманилось сознанье. Будь тут люди, гнев владыки устрашил бы все собранье. «Что сказал ты мне, безумец! — он вскричал в негодованье.— Лишь злодей спешит повсюду злое выискать деянье! Почему ты вдруг примчался, словно с радостью какой? Лишь изменник вероломный нож готовит за спиной! Как язык твой повернулся, чтоб нарушить мой покой? Недостоин быть безумец ни вазиром, ни слугой Почему ты с господином непочтителен при встрече? Позволительно ли сдуру говорить такие речи? Лучше б я оглох внезапно, видя дурня издалече! Жаль, что смерть твоя, несчастный, грузом ляжет мне на плечи! Если б не был ты подослан Автандилом, — бог свидетель, Снес бы голову тебе я за такую добродетель! Уходи же прочь отсюда, по чужим делам радетель! Ах, как чудно ты устроил! Ах, какой ты благодетель!» И нагнулся царь и стулом запустил в него тотчас, Хорошо, что промахнулся: стул был крепок, как алмаз. «Как ты смел сказать, что витязь покидает снова нас!» И у старого вазира слезы хлынули из глаз. Не посмев с владыкой Спорить и желая удалиться, Старец выскочил за двери, как побитая лисица. Во дворец вошел он смело; возвратясь, не стал гордиться… Как вредим себе мы сами, враг вредить нам не решится! Он сказал: «Создатель видит — во грехе живу едином, Ослеплен я и обманут, счастья нет моим сединам! Ведь любой, кто столь же дерзко обойдется с господином, За грехи, как я, ответит по обычаям старинным!» И, жестоко посрамленный, он ушел, покинув зал, И, нахмурясь, Автандилу укоризненно сказал: «Подослав меня к владыке, ты ли ждешь моих похвал? Хорошо, что я, несчастный, головы не потерял!» И напомнил он о взятке, намекнул о ней лукаво, Как он мог сказать об этом, не могу понять я, право! «Кто свое не держит слово — оскорбляет моурава! Злато даже в преисподней все дела решает здраво! Как бранил меня владыка, передать нельзя рассказом! Он назвал меня злодеем, не моргнув при этом глазом! Я утратил честь мужскую, потерял я прежний разум! Не пошли творец терпенья, он со мной бы кончил разом! Понимал и я, конечно, на какое дело шел. Знал, что буду я несчастен, а владыка будет зол. Но судьбу не переспоришь, и, как верный твой посол, За твое благополучье я погибнуть предпочел!» Автандил ему ответил: «Медлить мне не подобает. Соловью грозит погибель, если роза увядает. За целебною росою он тотчас же улетает, И не знает он, что делать, коль ее не обретает. Видишь сам: ни днем, ни ночью не имею я покоя. Лучше мне блуждать, как зверю, угнетенному тоскою! Зря меня владыка просит на врагов идти с войною. Без слуги куда спокойней, чем с обиженным слугою! Как ни сердится владыка, доложу ему опять,— Он еще поймет, быть может, то, чего не мог понять. Если он меня не пустит, я тайком покину рать. Коль настало время смерти, ничего не жаль терять!» Собеседники, поладив, заключили дело пиром, И подарков там немало было роздано вазиром: Дал он старым, дал он малым, дал богатым, дал и сирым. Лишь когда садилось солнце, отпустил он гостя с миром. И тогда сто тысяч злата вынул витязь из подвала, Триста свертков аксамита, тоже стоящих немало, Шестьдесят отличных лалов — что ни лал, то лучше лала,— И послал их в дар вазиру, так, как это надлежало. Он велел сказать вазиру: «За меня ты принял муку, Как могу я соразмерно оплатить твою услугу! Буду я твоим слугою, коль придет конец недугу, И воздам тебе любовью, как защитнику и другу!» Чтоб воспеть его щедроты, слов я ныне не найду! Знать, ему немалый подвиг был написан на роду. Так и мы должны с другими жить в согласье и в ладу Верный друг не бросит друга, если тот попал в беду

БЕСЕДА АВТАНДИЛА С ШЕРМАДИНОМ ПЕРЕД ВТОРЫМ ТАЙНЫМ ЕГО ОТЪЕЗДОМ

И промолвил солнцеликий Шермадину в день прощанья: «Ныне день моей надежды, исцеляющей страданья. Он покажет, чем поможешь ты мне в годы испытанья». Чтец поистине обязан славословить их деянья! Он сказал: «О расставанье царь не хочет слышать слова, Ведь ему непостижимо то, что свято для другого! Я ж без друга не желаю ни скитания, ни крова,— Не прощает человеку бог деяния дурного. Я обдумал это дело и решился на уход. Лишь изменник и предатель богохульствует и лжет. Сердце здесь без Тариэла изнывает от забот, Стонет, мечется, вздыхает, слезы горестные льет. Доказательствами дружбы служат три великих дела: Друг не может жить без друга, чтобы сердце не болело, С ним он делится достатком, предан он ему всецело, Если надобность случится, поспешит на помощь смело. Но не буду многословен, приступая к порученьям. Тайный мой уход отсюда мне послужит утешеньем. Так прислушайся, молю я, ты к моим установленьям. То, о чем тебя прошу я, исполняй с благоговеньем. Первым делом — неподкупный государев будь слуга, Докажи, что добродетель и в разлуке дорога. Управляй моей дружиной, не щади в бою врага, Будь защитником народа и родного очага. Стереги мои границы, будь главой в моем отряде, Пусть изменник вероломный не мечтает о пощаде. Коль вернусь, тебя, как друга, награжу я службы ради, — Послуживший господину не останется в накладе». Шермадин, услышав это, отвечал ему, рыдая: «В одиночестве все беды одолею без труда я, Но коль тьма покроет сердце, что поделаю тогда я? Был бы счастлив я безмерно, лишь с тобой одним блуждая. Мы доселе не слыхали, чтобы верный раб в пути Не обязан был владыку от опасностей спасти. Что я, грешный, буду делать, если дам тебе уйти?» Но ответил юный витязь: «Не возьму тебя, прости! Помыкать твоей любовью не имею я предлога, Но и взять тебя с собою не могу по воле бога,— Коль не ты, то кто сумеет здесь блюсти порядок строго? Не тебе, но мне, скитальцу, суждена теперь дорога. Я — миджнур. Миджнур обязан в одиночестве скитаться. Разве он не должен плакать без людей и убиваться? Дальний путь — удел влюбленных. Им ли дома оставаться? Уж таков наш мир мгновенный, в том не надо сомневаться. В день, когда меня не будет, вспоминай, люби меня. Сам себе слугой я буду, не страшна мне западня. Неприлично удалому унывать средь бела дня. Горе тем, кто дел позорных не боится, как огня! Я из тех, кто жизнь не выше ценит гнили огуречной. Смерть за друга я считаю лишь утехою сердечной. И теперь, когда я снова в путь отпущен бесконечный, Бросив дом, я не оставлю друга в жизни скоротечной. Уходя, я завещанье оставляю для царя. Я ему тебя вручаю, власть его боготворя. Если я умру в разлуке, обо мне не сетуй зря, Только плачь и сокрушайся, поминание творя».

ЗАВЕЩАНИЕ АВТАНДИЛА ЦАРЮ РОСТЕВАНУ

Витязь сел и, скорбный сердцем, так составил завещанье: «Царь, к покинутому другу я спешу без колебанья. Не могу его я бросить, он — души моей пыланье. Будь ко мне добросердечен и прости мои деянья! Не осудишь ты, я знаю, государь, мое решенье. Мудрый друг не бросит друга, несмотря на все лишенья. Вспомни, царь, Платон-философ нам оставил поученье: «Ложь несет душе и телу бесконечные мученья». Так как ложь — источник горя, то, покинув царский кров, Ради страждущего друга ухожу я от пиров. Для чего и мудрость людям, коль не чтить ее даров? Знанья мудрых приобщают нас к гармонии миров. О любви ты, верно, помнишь, что апостолы гласили, Как в кимвалы ей бряцали, как в Писанье возносили? «Возвышает человека лишь любовь!» — они твердили. Прежде всех живущих в мире должен верить им не ты ли? Тот, кто дал мне крепость тела и открыл мои зеницы, Чьим могуществом незримым звери созданы и птицы, Кто конечному созданью начертал его границы,— Сто низводит к единице, сто творит из единицы. То, что богу не угодно, — не случится на земле. Вянут роза и фиалка, коль останутся во мгле. Всякий взор к добру стремится, нет достоинства во зле. Как могу я жить без друга с тяжкой думой на челе! Как бы ни был ты разгневан, не лишай меня прощенья: Я не в силах был исполнить твоего предназначенья. Мне отъезд послужит средством от тоски и огорченья. Пусть я буду жить в пустыне, лишь бы жить без принужденья. Не найдешь ты утешенья, слезы горя проливая. Ничего не в силах сделать против воли божества я. Муж обязан быть вынослив, в тяжких бедах пребывая. От судьбы уйти не может ни одна душа живая. Что творец мне предназначил, то и сбудется сполна. Коль вернусь назад, то в сердце потушу я пламена, Встречусь радостно с тобою, как в былые времена… Каково служенье дружбе, такова и мне цена. Царь, коль кто меня осудит, осуди того всецело! Неужели царским сердцем скорбь разлуки овладела? Обмануть я и покинуть не способен Тариэла, Он в лицо меня за гробом осрамит за это смело. О друзьях иметь заботу никогда не вредно людям! Презирая лицемеров, мы лжецов сурово судим. Как же мог я, царь великий, стать предательства орудьем? Хорошо ли, коль на помощь мы спешить к друзьям не будем? Есть ли кто презренней труса, удрученного борьбой, Кто теряется и медлит, смерть увидев пред собой? Чем он лучше слабой пряхи, этот воин удалой? Лучше нам гордиться славой, чем добычею иной. Смерть сквозь горы и ущелья прилетит в одно мгновенье, Храбрецов она и трусов — всех возьмет без промедленья. И детей и престарелых ожидает погребенье. Лучше славная кончина, чем постыдное спасенье! Царь! Осмелюсь я напомнить: ничего не понимает Тот, кто смерти ежедневно для себя не ожидает. Ведь приходит днем и ночью та, что нас соединяет! Не вернусь, так, значит, сердце снова боль претерпевает. Если ж рок меня захочет погубить в чужой стране,— Странник, я умру в дороге, сам с собой наедине. Не сошьют друзья мне саван, не схоронят в тишине. И тогда, незлобный сердцем, вспомни, царь мой, обо мне! Многочисленным богатством я владел тебе в угоду. Ты раздай богатство бедным, возврати рабам свободу. Надели сирот несчастных, обреченных на невзгоду, — Пусть я буду и по смерти дорог нашему народу. Коль не все мои богатства пожелаешь взять в казну ты Пусть на них мосты построят и сиротские приюты. Раздавай мои именья, не колеблясь ни минуты, Ибо только ты сумеешь погасить мой пламень лютый. От меня, владыка, больше не получишь ты вестей. Поручил тебе я душу доброй волею своей. Сатанинские затеи не пойдут на пользу ей. Опочившего прости ты и слезу о нем пролей! И еще, о царь могучий, я молю за Шермадина. Ныне, горечью объятый, он лишился господина. Обласкай его, как раньше я ласкал простолюдина, Пусть не точит слез кровавых у порога властелина! Написавший завещанье, я его теперь кончаю. Царь, отец и воспитатель! Вновь тебя я покидаю! Я тебе желаю счастья! Я в тоске изнемогаю! Не давай врагам отчизны угрожать родному краю!» Кончил он и Шермадину завещание вручил: «Доложить царю об этом у тебя довольно сил, Ведь никто служить не может так, как ты мне послужил!» И, обняв слугу, заплакал изнемогший Автандил.

МОЛИТВА АВТАНДИЛА ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ

Он воззвал: «Великий боже, господин и царь вселенной, Воздающий по заслугам неразумной твари бренной, Повелитель горних стражей, свет души неизреченный, Укрепи во мне желанье послужить любви нетленной! Боже, царь земли и неба, ты словам моим внемли! Ты велел любить друг друга бедным жителям земли. Ныне я один страдаю от возлюбленной вдали. Не гаси любви, чтоб в сердце семена ее взошли! Боже, боже милосердный, ты один — моя основа! Не покинь меня в сраженье, не лиши в скитанье крова, Защити меня от бури и от дьявола ночного! Если я в живых останусь, послужу тебе я снова!» Помолившись, из столицы витязь выехал один. И, покинут Автандилом, горько плакал Шермадин. Он точил слезами камни и сжигал песок долин. Что слугу утешит в горе, если скрылся господин?