Витязь в тигровой шкуре

Руставели Шота

РОСTEBAH УЗНАЕТ О ТАЙНОМ ОТЪЕЗДЕ АВТАНДИЛА

Вот рассказ о Ростеване, преисполненном печали: В этот вечер царь с царицей никого не принимали. Утром царь проснулся мрачный, очи молнии метали, И велел он, чтоб вазира во дворец к нему позвали. И когда вазир явился и потупился уныло, Царь сказал ему: «Не помню, что вчера со мною было! Не твое ли сообщенье сердце мне ожесточило, Если я тебя, вазира, поносил за Автандила? Что такое он задумал, рассердив меня с утра? Мудрость нам гласит: «Не ждите от рассерженных добра!» Да и ты не будь беспечным! Образумиться пора! Доложи теперь мне снова, что докладывал вчера». И вазир ему вторично рассказал об этом деле. Царь ему ответил кратко, гнев удерживая еле: «Пусть я буду иудеем, коль не спятил ты доселе! Не пытайся мне перечить: худо будет пустомеле!» Поспешил вазир к спаспету, и ему сказали слуги, Что хозяин их покинул и исчез из той округи. «Не пойду к царю я больше, — прошептал старик в испуге, — Пусть ему доложит смелый, я же в горе и недуге». Царь, вазира не дождавшись, снарядил за ним гонца, Но гонец не возвратился, разузнав про беглеца. И внезапная догадка потрясла царя-отца: «Тот, кого боялись сотни, верно, скрылся из дворца!» Государь, склонившись долу, погрузился в размышленье И рабу с тяжелым вздохом скоро отдал повеленье: «Пусть ко мне лукавец этот вновь придет для объясненья!» И когда вазир явился, стал он бледен от волненья. Был вазир угрюм и скучен. Царь спросил его нежданно: «Неужели наше солнце, как луна, непостоянно?» И вазир ему в испуге все поведал без обмана: «Не желая быть светилом, солнце скрылось средь тумана!» Услыхав, что витязь скрылся, горя царь не превозмог: «Неужели я навеки потерял тебя, сынок?» Рвал он волосы от горя, говорил ему в упрек: «Отчего ты, столп сиянья, ныне сгинул и поблек! Ты бродягою не станешь, если ты в ладах с собою, Но зачем ты, мой питомец, омрачил мой дом бедою? Ты меня оставил сирым и покинул сиротою… Для чего ж я так стремился постоянно быть с тобою! Не видать тебя мне больше, прискакавшего с охоты, Не видать, как ты с друзьями в мяч играешь без заботы Не услышать сладкий голос, улетающий в высоты… Для чего престол мне царский, коль уходишь от него ты Ты от голода не сгинешь, где бы жить ни захотел,— Верный лук тебя прокормит и стальные жала стрел, Бог тебя спасет, быть может, положив беде предел,— Но, коль ты умрешь в дороге, кто оплачет мой удел?» Ко двору, внимая слухам, прибежала вся столица. Рвали волосы вельможи и свои терзали лица, Толковали меж собою: «Нам ли ныне веселиться, Если мы достойны мрака и не светит нам денница!» Увидав своих придворных, царь сказал им со слезами: «Уж не светит нам светило, это видите вы сами! Чем его мы прогневили? Как он мог расстаться с нами? Кто из вас теперь сумеет управлять его войсками?» Наконец иссякли слезы, и промолвил властелин: «Расскажите, как ушел он — с провожатым иль один?» В это время с завещаньем появился Шермадин, Безутешный, полный страха, ибо скрылся господин. Раб сказал: «В его покоях я нашел посланье это. Там осталась только челядь, провожавшая спаспета. Он один ушел в дорогу, связан узами обета. Царь, пошли меня на плаху, чтобы я не видел света!» Прочитавши завещанье, царь промолвил: «В этот год Пусть не носят украшений ни дружина, ни народ. Пусть усердно молят бога толпы нищих и сирот, Чтобы он хранил скитальца от лишений и невзгод!»

ВТОРОЙ ТАЙНЫЙ ОТЪЕЗД АВТАНДИЛА К ТАРИЭЛУ

Лик луны вдали от солнца полон дивного сиянья. Рядом с солнцем он сгорает, обречен на умиранье. Но без солнца вянет роза — беззащитное созданье. Так и мы в разлуке с милой умираем от страданья. Лишь теперь я продолжаю мой рассказ об Автандиле. Ехал он с кипящим сердцем, удержать тоску не в силе, Образ девы солнцеликой узнавал в дневном светиле, Отводя глаза от солнца, сеял слезы в изобилье. Иногда, позабываясь, слова он сказать не мог. Из очей, подобно Тигру, падал слез его поток. Оборачиваясь к дому, тосковал он, одинок, И не знал, куда несется без тропинок и дорог. «О любимая! — рыдал он. — Как в разлуке не томиться! Разум

мой с тобой остался, и душа к тебе стремится! Жаждет взор мой изнемогший на тебя взглянуть, царица, Плохо сделает влюбленный, коль любви не подчинится! Где искать мне утешенья, как прожить до новой встречи? Уж давно б я закололся, чем вести такие речи, Но тебя сразит известье, что скончался я далече… Пусть же льются, словно реки, эти слезы человечьи!» И воззвал он к солнцу: «Солнце! Ночи солнечной сиянье! Ты есть образ всеблагого и его напоминанье! Не ему ли хор созвездий служит в бездне мирозданья? Примири меня с судьбою, не отринь мои рыданья! Ты, в котором виден образ созидателя вселенной, Помоги мне снять оковы, ибо я страдаю, пленный! Потеряв свои агаты, я ищу рубин бесценный И томлюсь один в разлуке, как когда-то с незабвенной!» Так молился он и таял, как горящая свеча, Но спешил на помощь другу, путь томительный влача. Ночью сравнивал он деву с блеском звездного луча, И беседовал он с небом, речи жаркие шепча. Божьим именем скиталец заклинал луну, взывая: «От тебя в сердцах миджнуров страсть пылает роковая! Дай же мне терпенье сердца, чтоб не тратил зря слова я, Чтобы лик, тебе подобный, вновь увидел, изнывая!» День его терзал и мучил, ночь несла ему отраду. Иногда, к реке спускаясь, он вдыхал ее прохладу. Слезный ток его кровавый был подобен водопаду. И, взнуздав коня поспешно, вновь скакал он до упаду. Стройный станом, как алоэ, плакал он, угрюм и дик, И, убив козу из лука, ел у скал береговых, И, насытясь, снова ехал, ибо грудь пронзал Марих, И твердил он: «Нет мне счастья без любимых роз моих!» Передать слова скитальца я уже не в силах ныне,— Как он жаловался звездам, как скитался по пустыне, Как сжигал слезами очи, как терзал себя в кручине… Наконец пещеры дэвов он заметил на чужбине. И Асмат, увидев гостя, вышла к витязю поспешно, И не знала, что ей делать, и рыдала безутешно. Витязь спешился и деву обнял горестно и нежно,— Люди радуются встрече — те, кто ждет ее прилежно. Автандил спросил у девы: «Где твой брат и господин?» Слезы девы покатились из агатовых стремнин. «Без тебя, — она сказала, — он не мог страдать один. Я не знаю, где он бродит средь ущелий и долин». Содрогнулся юный витязь, словно грудь копье пронзило: «О сестра, позор герою, коль его исчезла сила! Как он мог, нарушив слово, позабыть про Автандила? Для чего он мне поклялся, если трудно это было? Ведь и я терпел лишенья, изнывая от разлуки! Отчего ж он сумасбродом снова сделался от скуки? Как он смел нарушить клятву, если мы пожали руки? Мне ль, однако, удивляться, обреченному на муки!» Но ему сказала дева: «Витязь, ты, возможно, прав, Но не думай, мне внимая, будто мой угодлив нрав. Мог ли он, лишенный сердца, клятвы выполнить устав? А ведь он покончил с сердцем, счеты с жизнью оборвав! Сердце, разум и сознанье цепью связаны одною. Если сердце умирает, остальных берет с собою. Человек, лишенный сердца, жизнью брезгает земною. Ты еще не знаешь, витязь, каково ему, герою! Не застав в пещере друга, был ты вправе рассердиться, Я же толком не умею за миджнура заступиться: Говорить язык устанет, сердце в пепел обратится,— Рождена я, видно, в горе, чтобы с витязем томиться. Муки этого миджнура столь безмерно велики, Что страшатся даже камни, не стерпев его тоски. Слезы витязя могли бы затопить русло реки… Впрочем, все в чужих страданьях мы большие знатоки. Провожая Тариэла, я спросила на прощанье: «Что же делать Автандилу, коль приедет на свиданье?» Он ответил: «Пусть поищет, как искал когда-то ране, Далеко я не уеду, не нарушу обещанье. Я исполню эту клятву, хоть страдаю я жестоко. Буду ждать я, как ни тяжко, до назначенного срока. Коль найдет меня умершим, пусть схоронит недалеко, А найдет живым — дивится, ибо жизнь — мгновенье ока!» Скрылось солнце за горами для меня, и с этих пор Я горючими слезами орошаю камни гор, Как безумная, стенаю, проклинаю свой затвор,— Смерть и та меня забыла: вот он, божий приговор! Есть в Китае некий камень с мудрой надписью такою: «Кто друзей себе не ищет, тот враждует сам с собою». Ныне стал шафранным витязь, сходный с розой молодою. Поищи его, исполни то, что велено судьбою!» «Ты права, — ответил странник, — мне не нужно оправданья! Но не я ль, миджнур, миджнура не оставил без вниманья? Увидав источник жизни, прибежал к нему как лань я, Все поля вокруг обрыскал ради этого свиданья! Ту жемчужину, с которой сочетается кристалл, Я покинул, и на счастье уповать я перестал. Уезжая самовольно, я доверье потерял: Огорчил царя с царицей, недостойный их похвал. Господин мой воспитатель — государь весьма могучий. На меня его щедроты, словно снег, летят из тучи. Но ушел я, вероломный, все забыл в печали жгучей… Согрешив перед владыкой, уж не жду я жизни лучшей! Я для друга эти беды, о сестра, претерпеваю! Чтоб свое исполнить слово, по чужому езжу краю! Он же скрылся из пещеры — тот, по ком я умираю, И теперь, устав смертельно, я в тоске изнемогаю! Но оставим эти речи. Мешкать в поисках грешно. Сожаленья не изменят то, что минуло давно. Иль найду его, иль сам я с ним погибну заодно, — Богохульствовать не буду, если это суждено!» Не сказав ни слова больше, он помчался сквозь теснину, Пересек ручей и лесом устремился на равнину. Леденил холодный ветер розу, равную рубину,— «Никогда, — шептал он, — больше солнцеликой не покину. В чем мой грех, великий боже? — говорил он божеству. — Почему я не с друзьями, обездоленный, живу? О двоих зачем тоскую, вижу гибель наяву? Пусть же кровь моя, о боже, на мою падет главу!»

АВТАНДИЛ В ПОИСКАХ ТАРИЭЛА: ПЛАЧ ЕГО И СТЕНАНИЕ

«Связкой роз меня ударив, друг меня поранил ею. Я исполнил нашу клятву, он не стал считаться с нею. Потеряв его навеки, я душою оскудею, Без него любого друга уподоблю я злодею. Не к лицу ему, герою, эта вечная тоска. Разве витязю поможет слез обильная река? Нужно после размышлений путь избрать наверняка. Где ж оно, светило это с тонким станом тростника?» Обессиленный слезами, витязь в поиски пустился, Не смыкая глаз бессонных, кликал друга и томился. По полям, лесам, долинам трое суток он кружился, Но пропавшего скитальца не нашел он, как ни бился. И молился он: «О боже, чем я грешен пред тобой? Почему меня ты гонишь, угнетенного судьбой? Судия мой милосердный, я пришел к тебе с мольбой: Сократи мои страданья, утешенья удостой!»

АВТАНДИЛ НАХОДИТ ТАРИЭЛА ВО ВТОРОЙ РАЗ

Раз на холм поднялся витязь, изнемогший от молений, И взглянул он на долину, где играли свет и тени, И средь зарослей заметил вороного в отдаленье. «Это он! — воскликнул витязь. — В том не может быть сомнений!» И воспрянул он, и сердце у него затрепетало, Радость выросла внезапно, и отчаянье пропало. К потускневшему кристаллу возвратился блеск кристалла. И, как вихрь, в долину эту он помчался с перевала. И, увидев Тариэла, отшатнулся он назад: Полумертвый лик скитальца был отчаяньем объят. Ворот был его разорван, по щекам струился град. Покидая мир мгновенный, не смотрел на брата брат. Справа возле Тариэла лев лежал и меч чеканный, Слева — рухнувший на землю тигр виднелся бездыханный По лицу из глаз страдальца ток струился непрестанный. Лютым пламенем пылало сердце в скорби несказанной. Разомкнуть очей не в силах, без сознания и воли, Витязь был готов покинуть этот мир земной юдоли. Автандил его окликнул, оглашая лес и поле, И сошел с коня поспешно, не желая медлить боле. И лицо он Тариэлу рукавом отер своим, И на землю опустился, и сказал, тоской томим: «Иль не слышишь Автандила? Я — твой друг и побратим!» Но, открыв глаза, страдалец был безмолвен перед ним. То, о чем я повествую, с ним действительно случилось! Вздрогнул витязь, и сознанье в нем внезапно прояснилось, Крепко обнял он собрата и прославил божью милость. Видит бог, таких героев в мире больше не родилось! «Брат, — сказал он, — я исполнил слово, данное в пещере. Ты меня не бездыханным здесь нашел, по крайней мере. Но теперь стремлюсь я к смерти и вхожу в ее преддверье, — Опусти мой труп в могилу, чтоб его не грызли звери!» Автандил ему ответил: «Это — худшее из дел! Кто из нас не ведал страсти, кто в горниле не горел? Но никто ж не рвался к смерти, проклиная свой удел! Почему твоим рассудком ныне дьявол овладел? Коль ты мудр, то знай, что мудрость так вещает нам с тобою: Муж не должен убиваться в столкновении с судьбою. Муж в беде стоять обязан неприступною стеною. Коль заходит ум за разум, все кончается бедою! Как ты, мудрый, забываешь это мудрое реченье? Чем тебе помогут звери утолить твое влеченье? Где найдешь ты, умирая, ту, чей лик — твое мученье? Если ты еще не ранен, брось о ранах попеченье! Кто из нас миджнуром не был? Кто любви не перенес? Кто, сознание теряя, на себе не рвал волос? Разве это необычно? Для чего ж потоки слез? Без шипов, как всем известно, не бывает в мире роз. Как-то раз спросили розу: «Отчего, чаруя око, Ты колючими шипами нас царапаешь жестоко?» «Чтобы сладкого добиться, — отвечал цветок Востока, — Испытай сначала горечь, — без нее не будет прока!» Если дал цветок бездушный столь ответ красноречивый, Как достигнуть можешь счастья ты, искатель нерадивый? Сатанинские внушенья не ведут тропой счастливой! Что же ты с судьбою споришь и зовешь несправедливой? Ты мое послушай слово: сядь скорее на коня И забудься на мгновенье, мысли черные гоня. Пересиль свои желанья, сделай это для меня: Мне известно, как развеять жар сердечного огня!»

Тариэл ему ответил: «Мне слова твои постылы! Чтоб тебе повиноваться, не имею больше силы. Ты не прав, что здесь, в пустыне, для меня страданья милы — Я свою увижу радость лишь на дне моей могилы. Одного лишь я желаю, умирая от недуга: Чтобы встретились за гробом я и милая подруга, Чтобы мы, покинув землю, вновь увидели друг друга… Пусть друзья меня схоронят: это лучшая услуга. Разве может жить влюбленный, если милой больше нет? Ныне радостно иду я за возлюбленной вослед. Горько милая заплачет, зарыдаю я в ответ! Мне дороже ста советов сердца собственный совет. Знай, скажу тебе всю правду: к жизни мне не возвратиться.  Смерть витает надо мною, сердце хочет позабыться. Уходи же прочь отсюда! Время плоти разложиться, К сонму духов бестелесных дух мой немощный стремится. Проникать в твои советы не имею я желанья, Смерть близка, и жизнь земная — только краткое дыханье. Мир претит душе безумной, преступил земную грань я, Я уж там, куда струятся слезы нашего страданья. Мудрый! Что на свете мудро? Разве будет мудрым тот, Кто, безумием объятый, умирает от невзгод? Отрешенная от солнца, роза долго не живет. Уходи! Твоя забота давит сердце и гнетет!» Автандил его не слушал, продолжая уговоры: «Для чего ты перед смертью затеваешь эти споры? Если стал себе врагом ты, где искать тебе опоры?» Но не мог он Тариэла увести с собою в горы. Он сказал: «Коль ты не хочешь братским следовать советам, Докучать тебе не буду. Расставайся с белым светом. Умирай, коль хочешь смерти! Пусть увянет роза летом! Об одном тебя прошу я… — И заплакал он при этом.— Ту, чьи розы осеняют копий сомкнутых агат, Я покинул ради друга, как союзник и собрат. Царь отеческой беседой не увлек меня назад. Ты ж отверг меня, и снова я отчаяньем объят! Не гони меня обратно, продолжая препираться, Сядь хоть раз на вороного, дай тобой полюбоваться! Может быть, тебя увидев, я не стану убиваться И уеду, насладившись, ты же можешь оставаться. Сядь в седло!» — молил он брата, нареченного светилом, Ибо знал, что верховому невозможно быть унылым. И ресницы в знак согласья тот склонил пред Автандилом И внезапно подчинился, убежден собратом милым. «Приведи коня! Поеду!» — молвил он, подняв чело. Автандил, исполнив просьбу, сесть помог ему в седло. И поехал скорбный витязь, стан колебля тяжело, И от сердца у миджнура понемногу отлегло. Автандил поехал рядом, продолжая с ним беседу. Губ кораллы шевелились, сердце верило в победу. Речь его вернула б силы даже старцу-домоседу. Ныне он, утешив брата, вел назад его по следу. Лекарь скорби, он заметил, что настало облегченье, И лицо его, как роза, засияло в восхищенье. Исцеление разумных, неразумных огорченье, Слово разума безумцу он промолвил в заключенье. «Утоли мое желанье, — так промолвил Автандил.— Ты запястье солнцеликой всей душою возлюбил. Правда, это знак вниманья от соперницы светил, Но признайся, неужели он тебе настолько мил?» Тариэл ему ответил: «Что с подарком тем сравнится? Он один — причина вздохов, он — судьбы моей частица. Краше вод, земли и неба эта малая вещица! Речи вздорные противны, как на вкус — трава-кислица». «Ждал и я, — воскликнул витязь, — от тебя подобной вести! Но послушай, что скажу я, избегая всякой лести. Тот браслет тебе дороже иль Асмат? Скажи по чести! Сознаюсь, другой бы выбор на твоем я сделал месте! Тот браслет чеканил мастер, он — простая мишура! Он безжизнен, безучастен, чуть дороже серебра! Почему ж ты забываешь, как Асмат к тебе добра? Ведь она — твоя подруга и названая сестра! Не она ли здесь в пустыне подружила нас с тобою? Не она ли опекала вас с царевной молодою? Ради той, кого растила, грудь ее полна тоскою! Как же ты ее бросаешь? Так ли нужно жить герою?!» «Правда, — вымолвил страдалец. — В том не может быть сомненья Лишь Асмат верна мне в горе и достойна сожаленья! Так пойдем же к ней скорее, коль не умер в этот день я! Не хотел я жить на свете, ты принес мне исцеленье!» И отправились герои повидать сестру свою. Как я слабыми словами красоту их воспою! В розах губ блистали зубы, как жемчужины в строю. Из норы сердечным словом можно вызвать и змею! Автандил промолвил другу: «Мне служить тебе — отрада Но и ты забудь о ранах и не пей напрасно яда. Бесполезна нам наука, коль творим не то, что надо,— Посуди, какая польза от закопанного клада? Мало толку, если горе несчастливого снедает: До назначенного срока человек не умирает. Роза, солнца ожидая, по три дня не увядает. Смелость, счастье и победа — вот что смертным подобает!» Друг сказал: «Дороже жизни сердцу эти назиданья! Мудрецов благословляют все разумные созданья. Но поверь, что не могу я превозмочь мои страданья! Сам миджнур, ужель миджнуру ты не видишь оправданья: Воск затем горит, что сутью однороден он с огнем Но вода огню враждебна — не ужиться им вдвоем Так и мы: страдая сами, все страдальцу отдаем… Ты же мне не доверяешь в одиночестве моем…»

РАССКАЗ ТАРИЭЛА О ТОМ, КАК ОН УБИЛ ЛЬВА И ТИГРИЦУ

«Расскажу тебе, мой витязь, что со мной случилось в поле, Сам тогда судить ты сможешь о моей несчастной доле. Проводив тебя, в пещере я не мог томиться боле И, вскочив на вороного, устремился на приволье. Я сквозь заросли проехал и на холм поднялся скоро. Вижу: лев спешит к тигрице, полный страсти и задора. Их веселые забавы были радостны для взора, Но затем меня смутила непонятная их ссора. Эти яростные звери, столь беззлобные вначале, Вдруг напали друг на друга и от злобы зарычали. И отпрянула тигрица, словно женщина в печали. Лев почуял запах крови и за ней пустился дале. Рассердился я на зверя и сказал: «Умалишенный! Разве с милою подругой может ссориться влюбленный?» И пронзил его мечом я, сам на муки обреченный, И свалился лев, от жизни навсегда освобождённый. Меч я бросил и тигрицу, спрыгнув на землю, схватил. Я искал ее лобзаний ради той, кого любил. Но она рвала мне кожу и рычала что есть сил. Распалился я от боли и прекрасную убил. Ничего не мог я сделать с тварью той неукротимой, Я ее ударил оземь, гневом яростным палимый. И припомнил я внезапно, как я ссорился с любимой, И едва в тот миг не умер от тоски невыносимой. Вот, мой брат, какие беды должен я претерпевать! Почему же ты дивишься, что решил я умирать? Я уже простился с жизнью, мне не жаль ее отдать…» И замолк печальный витязь, и заплакал он опять.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ВИТЯЗЕЙ В ПЕЩЕРУ И СВИДАНИЕ ИХ С АСМАТ

Автандил внимал рассказу и скорбел о Тариэле, Он твердил: «Не убивайся! Бог поможет в этом деле! Он, хотя ты и страдаешь, приведет влюбленных к цели. Вы без божьего веленья не сошлись бы с колыбели! Зачастую жизнь миджнуров омрачается бедою, Но утешатся страдальцы, удрученные нуждою. И хоть ты убит любовью, лишь она одна, не скрою, Мудрых разума лишая, учит неучей порою!» И к пещере повернули эти витязи коней, И Асмат навстречу вышла, увидав, что едут к ней. Братья спешились и с девой поздоровались своей. Слезы плачущей рабыни бороздили грудь камней. «Боже мой, — она сказала, — царь царей неизреченный, Озаряющий лучами бедных жителей вселенной! Как тебя прославить может человечий разум бренный? Ниспослал ты утешенье мне, страдалице смиренной!» Тариэл сказал: «Сестрица, тяжела для нас расплата За блаженство дней минувших, улетевших без возврата. То закон старинный мира, в этом ты не виновата. Жаль тебя, но лишь кончина твоего пленяет брата. Если жаждущий разумен, воду наземь он не льет. Для чего ж точу я слезы в дни страданий и невзгод? Нас безводье убивает, но поит источник вод! Горе мне: потерян жемчуг, роза больше не цветет!». И свое припомнил солнце Автандил, ему внимая. Он воскликнул: «О царица, без тебя схожу с ума я! В отдалении от милой безутешна жизнь земная! Кто тебе сказать сумеет, как я плачу, изнывая? Как подумать может роза: «Я без солнца не увяну»? Коль погаснет вдруг светило, что я в мире делать стану? Уподобься же, о сердце, неживому истукану! Чтобы вновь увидеть деву, пусть душа скрывает рану!» И умолкли побратимы, и любимая сестра Проводила их в пещеру, безутешна и добра, Разостлала шкуру тигра, усадила у костра, И друзья вели беседу вплоть до самого утра. Славный пир, зажарив мясо, братья справили сначала. Правда, пир тот был без хлеба и гостей недоставало. «Ешь!» — твердили Тариэлу, но не слушал он нимало. Лишь кусочек весом в драхму съел, и силы есть не стало. Есть ли что на свете лучше, чем разумная беседа? Не пройдет она бесследно, коль послушаешь соседа. Сердце стихнет понемногу, дружелюбием согрето. Сладко горем поделиться, если можно сделать это! Львам подобные герои продолжали разговор, Поверяли то друг другу, что скрывали до сих пор, И когда наутро солнце засияло из-за гор, Новой клятвой подтвердили стародавний уговор. Тариэл сказал: «Не нужно тратить лишние слова нам! Бог воздаст тебе за дружбу с побратимом чужестранным. Разве, дав друг другу клятву, были мы подобны пьяным? Буду помнить я до смерти о тебе, моем желанном! Чтоб уменьшить пламень сердца, поразмысли терпеливо, Ведь огонь, во мне горящий, зажигало не огниво! Потушить его желая, самому сгореть не диво! Возвращайся же к царице, путешествуя счастливо! Облегчить мои страданья не сумеет даже бог, Потому я и блуждаю без путей и без дорог. Посреди мужей разумных жил и я немалый срок, Но пришел черед безумью — и теперь я изнемог». Автандил ему ответил: «Что сказать тебе на это! Ты и сам судить умеешь, как мудрец и муж совета. Но неужто бог бессилен, если он создатель света, Если все, что здесь мы видим, взращено им и согрето? Для чего же вас он создал, если вы его созданья, Умираете, расставшись, от великого страданья? Пусть миджнур пока не может утолить свои желанья, — Заколи меня, коль снова не дождется он свиданья! Разве муж достоин чести, коль он бед не поборол? Неприлично от несчастий убегать в соседний дол! Вседержитель милосерден, это мир исполнен зол! Помни это изреченье, ибо неуч есть осел. Я сказал тебе довольно, чтобы мог ты поучиться. Я молил мое светило перед тем, как отлучиться: «Если друга не увижу, сердце в пепел обратится! Чем тебя, испепеленный, я обрадую, царица?» «Эта речь достойна мужа, — отвечала мне подруга,— Ибо помощь Тариэлу — перед милою заслуга!» Не без спроса я уехал, как какой-нибудь пьянчуга. «Трус!» — в лицо мне скажет дева, если я покину друга. Чем вести пустые речи, ты прислушайся к моим: Для разумного созданья труд земной необходим. Для чего нам цвет увядший? Кто утешен будет им? Коль ты сам себе не нужен, будь другому побратим. Странствуй,

где тебе угодно — по пустыням и по чащам, Если хочешь — с мудрым сердцем, нет — так с разумом болящим, Но, всегда учтивый, стройный, будь ты мужем настоящим, Не давай погибнуть сердцу в лютом пламени палящем. Об одном тебя сегодня мы с царицей умоляем: Через год приди в пещеру, где с тобой мы отдыхаем. Я вернусь, как только розы расцветут, согреты маем. Пусть они тебя разбудят, словно псы могучим лаем! Если ж с радостною вестью я к пещере не приду, Значит, в поисках царевны я и сам попал в беду. Это будет знак, чтоб слезы проливал ты в том году, Что была погибель злая суждена мне на роду, В этом случае не надо сокрушаться слишком много: На коне умру иль в лодке — все равно одна дорога! Но молчать, подобно зверю, не могу: томит тревога. Как мне знать, какая участь мне готовится от бога?» Тариэл сказал: «Не буду утомлять тебя беседой, Ты меня не будешь слушать, что тебе ни посоветуй. Если друг нейдет с тобою, значит, ты за ним последуй! Понемногу станет ясным то, что скрыто в жизни этой. Ты со временем увидишь, как печален мой удел. Все равно мне — плакать дома иль покинуть мой предел. Все я выполню, безумец, что бы ты ни захотел, Но коль долго не вернешься, для земных погибну дел». Братья в поле поспешили, захватив с собою луки, И, убив по горной лани, привезли их в дар подруге. Их сердца точили слезы, мысль о завтрашней разлуке К неизбывным старым мукам прибавляла новой муки. Пусть читатели отныне обливаются слезами! Сердце с сердцем расстается — как тут быть, судите сами! Нелегко дается людям расставание с друзьями! Тот, кто этого не знает, горевать не будет с нами. Утром братья пробудились, из пещеры вышли вон И, с невольницей прощаясь, испустили горький стон. Запылали их ланиты ярче пурпурных знамен, Каждый лев, подобно зверю, был тоской испепелен. С громким воплем ехал витязь, провожая Автандила. «Кто вас, львы мои, прославит? — им невольница твердила.— Солнце вас сожгло навеки, о небесные светила! Горе мне! Ничто на свете мне, страдалице, не мило!» В этот день, не расставаясь от восхода до заката, Путь держали прямо к морю два могучие собрата. Здесь они остановились, тяготила их утрата, Тяжким пламенем разлуки их душа была объята. Автандил промолвил другу: «Высох слез моих ручей! Почему с царем Фридоном ты провел так мало дней? Там узнать возможно вести о возлюбленной твоей. Как мне к витязю проехать, расскажи мне поскорей!» Юный витязь, не желая препираться по-пустому, Показал ему дорогу к властелину молодому: «Отправляйся ты к востоку вдоль по берегу морскому, Передай поклон Фридону, коль к его прибудешь дому». Застрелив козу из лука, оба сели у привала, Пили-ели ровно столько, сколько в горе подобало, Ночью их листва деревьев на ночлеге укрывала… Рок земной непостоянен: то он много даст, то мало. На заре они проснулись, чтоб надолго распроститься. Расставанью их и горю каждый мог бы подивиться, Слезы их, не уставая, снова начали струиться, Груди, слившись воедино, не могли разъединиться. Наконец они расстались, и, рыдая, в тот же миг Этот в горы устремился, тот — в колеблемый тростник. Озираясь друг на друга, испускали братья крик. Солнце, видя их печали, затуманивало лик.

ОТЪЕЗД АВТАНДИЛА К ФРИДОНУ, ПРАВИТЕЛЮ МУЛЬГАЗАНЗАРА

Что ты вертишь нас и крутишь, бессердечный мир земной? Всякий, кто тебе поверит, будет сетовать со мной. Ты откуда нас приводишь, где сровняешь нас с землей? Только бог один заступник всем отвергнутым тобой! Витязь плакал и до неба возносил свои стенанья: «Снова кровь я проливаю, обреченный на скитанья! Тяжела друзьям разлука, как загробные свиданья!» Не равны друг другу люди, и не сходны их желанья! Звери вкруг него толпились, слезы горестные лили. Чистым пламенем пылая, он горел в своем горниле. Не видал он утешенья, вспоминая о светиле. Перлы уст полуоткрытых розам в сумраке светили. Вяла роза, увядала ветвь алоэ, и кристалл Уподобился лазури и светиться перестал. Но крепился он и думал, бесприютен и устал: «Для чего дивиться мраку, если свет невидим стал?» И воззвал он к Солнцу: «Солнце! Тинатин ты в мире этом! Оба вы на землю льете дивный свет зимой и летом! Я, безумный, я, влюбленный, упиваюсь вашим светом! Отчего ж мое вы сердце оттолкнули несогретым? На один лишь зимний месяц Солнце прячется, не боле! Я ж покинул два светила — в небесах и на престоле. Как же мне в беде не плакать? Лишь утес не знает боли. Нож плохой больному лекарь: ранит тело поневоле». И опять молил он Солнце, проезжая средь долин: «Солнце, ты владыка мира, властелинов властелин! Слабый раб тобой возвышен и утешен господин! Не гаси мой день, о Солнце! Дай увидеть Тинатин! О Зуал, планета скорби, не щади меня нимало! Ты мое закутай сердце в гробовое покрывало! Как осла, гони и мучай от привала до привала! Но скажи моей любимой, чтоб меня не забывала. О Муштар, над всей землею ты судья и вождь верховный! Вот пришли к тебе два сердца. Разреши их спор любовный! Не наказывай невинных, чтоб не впасть в обман греховный! Отчего ж, изранен девой, вновь я ранен, невиновный? О Марих, звезда сражений, бей меня своим копьем! Пусть багряными от крови будем мы с тобой вдвоем. Но скажи ей, как безумно плачу ночью я и днем, Ты ведь знаешь, что я вынес в одиночестве моем! Аспироз, звезда любови, мне союз с тобою нужен! Жгут меня уста-кораллы, что скрывают ряд жемчужин! Красоту даешь ты девам, ею я обезоружен! Отчего ж ты мне не светишь, коль тебе я так послушен? Отарид, планета странствий, нас судьба соединила: Ты горишь в круженье Солнца, я горю в огне светила. Опиши мои мученья! Вот из слез моих чернила. Пусть пером тебе послужит стан иссохший Автандила. О, приди ко мне и сжалься над душой моей, Луна! Ты, как я, по воле Солнца то ущербна, то полна. Расскажи ей, как я стражду! Пусть услышит вновь она: «За тебя я умираю! Будь же витязю верна!» Семь светил вещают ныне то, что высказано мною! Солнце, Отарид с Муштаром и Зуал полны мольбою. С ними Аспироз взывает, и Марих твердит с Луною: «Дева, пламенем пылая, я пленен одной тобою!» И тогда сказал он сердцу: «Для чего твои стенанья? Сатана в тебя вселяет столь великие терзанья! Та, чьи волосы, как ворон, обрекла нас на скитанья. Счастье вынести нетрудно, научись сносить страданья! Если я в живых останусь, то, судьбой не обескрылен, Я еще вернусь к царице, телом бодр и духом силен!» Так он пел, рыдая горько, сладкозвучен и умилен. Соловей пред Автандилом был не более как филин. Звери, слыша Автандила, шли толпою из дубрав, Из реки на берег камни выходили, зарыдав, И внимали, и дивились на его сердечный нрав, И свои точили слезы, орошая листья трав.

ПРИБЫТИЕ АВТАНДИЛА К ФРИДОНУ ПОСЛЕ РАЗЛУКИ ЕГО С ТАРИЭЛОМ

Долго ехал юный витязь. Лишь на день семидесятый Он корабль заметил в море, — странник, горестью объятый. Корабельщики, причалив, вышли на берег покатый. И спросил он: «Кто вы, люди? Чей он, этот край богатый?» «О прекрасный чужестранец! — те сказали изумленно.— Образ твой чарует душу, словно солнце небосклона! Там — турецкая граница, здесь — владения Фридона. Обо всем тебе расскажем, коль посмотришь благосклонно. Нурадин-Фридон отважный правит в этой стороне, Витязь щедрый и бесстрашный, горделивый на коне. Никакой ему противник не опасен на войне. Нам он с самого рожденья светит с солнцем наравне». Автандил сказал им: «Братья, вы достойны уваженья! Я ищу царя Фридона и терплю в пути лишенья. Как проехать мне в столицу, если здесь его владенья?» И они его решили проводить без промедленья. «Этот путь, — они сказали, — приведет к Мульгазанзару. Там живет наш царь, который одному тебе под пару. Десять дней — и ты приедешь, уподобленный чинару! Ах, зачем зажег ты в сердце пламя, равное пожару!» «Отчего, — воскликнул витязь, — мною вы удивлены? Коль зимой увяли розы, им не может быть цены. Если б вы их увидали с наступлением весны, В дни, когда на них дивится весь народ моей страны!» Тот, чей стан стройней алоэ, чья десница крепче стали, С мореходами простившись, поспешил в дорогу дале. Он пустил коня галопом, позабыв свои печали, Но нарциссы, как и прежде, слезы горькие роняли. И пленял он чужестранцев, проезжая в диком поле, И они чудесным гостем любовались поневоле, И в минуту расставанья о его грустили доле, И давали провожатых, — что им было делать боле! Наконец к Мульгазанзару он приблизился и вдруг Увидал перед собою окруженный цепью луг. То стрелки пускали стрелы, быстро вскидывая лук. Словно скошенные стебли, звери падали вокруг. И к прохожему с вопросом поспешил он обратиться: «Что за шум стоит на поле? Отчего народ толпится?» Тот сказал: «Царю Фридону здесь угодно веселиться. Здесь, на поле тростниковом, двор и вся его столица!» И направился он к войску, позабыв свое страданье. Я воспеть его не в силах, несмотря на все старанье! Встреча с ним — пыланье солнца, а разлука — прозябанье, Тростниковый стан героя заставлял терять сознанье! Вдруг над самою охотой взмыл орел. Он, полный сил, Тут прицелился из лука, птицу в воздухе скосил. И упал орел и кровью луг зеленый оросил, И ему подрезал крылья подоспевший Автандил. Расступился круг широкий, люди луки опустили И, сбежавшись отовсюду, незнакомца окружили, И не знали, что подумать о прекрасном том светиле, И за ним спешили следом, слова вымолвить не в силе. Царь Фридон смотрел на поле с возвышения крутого. Сорок ловчих окружали государя молодого. Видя в поле беспорядок, государь спросил сурово: «Отчего стрелки на поле разбежались бестолково?» И раба послал немедля, осерчав на них, Фридон: «Что они, ослепли, что ли, коль бегут со всех сторон?» Но при виде незнакомца раб отпрянул, поражен, И, забыв про все на свете, не промолвил слова он. Автандил, остановившись пред слугою оробелым, Приказал: «Скажи владыке, что приехал я за делом. Брат названый Тариэла, к этим я пришел пределам, Миновал чужие земли, ибо послан Тариэлом». Возвратился раб к владыке и сказал ему с поклоном: «Царь, подобный солнцу витязь на лугу стоит зеленом. Он — загадка для премудрых, странно слышать речь его нам: «Я пришел от Тариэла, чтоб увидеться с Фридоном». Царь, как только это имя произнес его слуга, Взволновался и на розы слез исторгнул жемчуга, И, с ресниц его слетая, вдруг повеяла пурга. Так сошлись они, два брата, недоступных для врага. Царь Фридон с холма спустился и, увидев Автандила, Вскрикнул: «Кто он, этот витязь, коль не дивное светило? Описать его красоты невдомек посланцу было!» Оба спешились, и радость их слезами окропила. Обнялись, и, хоть впервые витязь был в Мульгазанзаре, Царь души не чаял в госте, гость же — в юном государе. Люди солнце разлюбили, присмотревшись к этой паре. Ведь подобных им героев не увидишь на базаре! Равных витязю Фридону средь людей на свете нет, Но затмил его красою добродетельный спаспет. В блеске утреннего солнца исчезает вид планет. Лишь во тьме свеча сияет, днем ее невидим свет. На коней они вскочили, во дворец помчались рядом. Царь велел кончать охоту и домой идти отрядам. Все собравшиеся гостя провожали долгим взглядом. «Сам творец, — они твердили, — одарил нас этим чадом!» И сказал Фридону витязь: «Ты спешишь услышать вести — Кто я, еду я откуда. Все скажу, коль будем вместе, Расскажу о Тариэле, о Нестан, его невесте… Он мой друг, хоть я, по правде, недостоин этой чести. Знатный витязь аравийский, полководец Автандил, Я — любимец Ростевана и начальник ратных сил. Из высокого я дома, царь меня усыновил, Тех, кто мне сопротивлялся, я разбил и усмирил. Раз, когда мы на охоте забавлялись с Ростеваном, С неким плачущим скитальцем повстречались чужестранным. На призыв он не явился, это нам казалось странным: Мы цены еще не знали ни слезам его, ни ранам. Царь велел схватить невежу и послал людей из свиты. Но недолго думал витязь, где искать ему защиты. Многих он перекалечил, были многие убиты. Кто луну столкнуть сумеет с предначертанной орбиты? Царь разгневался, увидев, что обидел витязь нас, Сел в седло и, горделивый, поспешил за ним тотчас. Биться с нами незнакомец не решился в этот раз, Опустил он вдруг поводья и исчез из наших глаз. След его не обнаружив, мы сочли его виденьем. Царь, унынием объятый, охладел к увеселеньям. Был и я смущен немало тем загадочным явленьем. И на поиски пустился, весь охваченный томленьем. Я искал его три года, исходив земные дали. Наконец на незнакомца мне хатавы указали. И нашел тогда я розу, чуть живую от печали, И с тех пор мы друг для друга как родные братья стали. Захватив пещеры дэвов, витязь с помощью Асмат Жизнь влачит вдали от мира, лютым пламенем объят. Он горит в огне разлуки, мой названый старший брат. Всем, о нем скорбящим, нужно траурный надеть наряд. Плачет девушка в пещере, опекаемая братом: Витязь пищу ей приносит, словно лев любимым львятам, Сам же мечется по свету с сердцем, горестью объятым. Кроме этой юной девы, всех он гонит от себя там. Незнакомец незнакомцу, рассказал он мне, рыдая, Как навеки разлучилась с ним царевна молодая. Описать его мученья не сумею никогда я,— Вечно плачет он о милой, по урочищам блуждая. Все он странствует, тот витязь, сходный с юною луной, День и ночь скитальца носит конь, подаренный тобой. Он людей, как зверь, боится, проезжая стороной… Горе мне, его собрату! Горе деве молодой! Пламя этого безумца и меня спалило вскоре. Увидав, как он страдает, сам почувствовал я горе. Для него прошел я сушу, для него объехал море, И с царем по возвращенье оказался я в раздоре. Я хотел вернуться к другу — отказал мне царь сурово. Я ушел без разрешенья и покинул войско снова. Снова я ищу лекарство для страдальца молодого И опять кружусь по свету, не имея на ночь крова. О братании с тобою рассказал мне тот беглец, И тебя, о несравненный, разыскал я наконец. Где, скажи, искать мне солнце и владычицу сердец. Перед кем в восторге зрячий и в отчаянье слепец?» Царь Фридон в ответ заплакал. И, томителен и строен, Плач их был подобен песне и сочувствия достоин. В рощах глаз кипели слезы, и, тоскуя, каждый воин Заставлял их течь на розы из агатовых промоин. Увидав царя в печали, стража громко зарыдала. Те себя по лицам били, те швыряли покрывала. Семилетнею разлукой огорчался царь немало: «О коварный мир мгновенный! Тяжела твоя опала! Для тебя, мой витязь дальний, и похвал достойных нет! Солнце ты с пути низводишь, сам сияя, точно свет! Не тобой ли каждый смертный осчастливлен и согрет, О дыханье нашей жизни! О сияние планет! С той поры, как мы расстались, стала жизнь невыносимой! Пусть ты сам меня покинул, я стремлюсь к тебе, любимый! Ты меня не замечаешь, я метусь, тоской томимый! Жизнь пуста, и мир несносен для души моей гонимой!» Наконец они умолкли и, не кончив разговора, Поспешили по дороге и вошли в столицу скоро. Автандил небесноликий был отрадою для взора: Под шатром ресниц тяжелых он таил очей озера. Скоро витязи вступили в изукрашенный чертог, Где блюдут страну вельможи от раздоров и тревог. В дорогих одеждах слуги охраняли там порог, И любой из них приезжим любоваться ныне мог. Вышли к гостю домочадцы, время трапезы приспело. Сто вельможных царедворцев по бокам от них сидело. Автандил сидел с Фридоном, вспоминая Тариэла. Лал, кристалл, агат и роза — все цвело и пламенело. Ели-пили, пировали, поднимали в кубках вина, Автандила, словно свата, угощали благочинно, Утварь дивная явилась по приказу Нурадина, Но огнем души героя пламенела вся дружина. Пир до вечера тянулся. Упивался тот, кто пил. Утром после омовенья был наряжен Автандил. Я в сто тысяч драхм, не меньше, тот наряд бы оценил. Оценить же редкий пояс у меня не хватит сил. И хотя остерегался юный витязь промедленья, Он являлся на охоту, посещал увеселенья. Много дичи пострелял он, показал свое уменье,— Бил без промаха по зверю, всем стрелкам на посрамленье. Наконец сказал он другу: «Царь, томит меня тревога! Трудно мне с тобой расстаться, не сердись же, ради бога. Не могу я больше медлить, слишком дней уходит много, Предстоит мне труд великий и нелегкая дорога. Кто, тебя покинув, плачет, тот не может быть неправ, Но могу ль я не уехать, жаром сердца воспылав? Хорошо ли, если путник тратит время для забав? Покажи мне, где стоял ты, это солнце увидав!» Царь Фридон ответил: «Знаю, бесполезен спор с судьбою: Ты, иным копьем пронзенный, не останешься со мною. Пусть же враг твой погибает! Отправляйся, бог с тобою! Только, брошенный друзьями, чем я душу успокою? В одиночестве отныне ты не должен находиться. Дам тебе рабов я верных — помощь всюду пригодится. Пусть везут твою поклажу конь проворный и ослица. Ведь без них тебе в пустыне трудно будет обходиться». Четырех рабов он выбрал, верных дому с давних пор, Подарил вооруженье, полный панцирный убор, Шестьдесят талантов злата и велел привесть во двор Дорогого иноходца, изумляющего взор. Привели затем ослицу и навьючили постелью. Витязь в дальний путь собрался, не приученный к безделью. В ожидании разлуки охладел Фридон к веселью, Он твердил: «Исчезнет солнце, и придет зима с метелью!» Люди в городе узнали об отъезде том заране. Продавцы плодов и шелка взволновались на майдане.  Голоса их раздавались, словно гром на поле брани: «Исчезает наше солнце! Плачьте, плачьте, горожане!» И когда на берег моря вышли путники, тотчас, Как из озера страданий, слезы хлынули из глаз. И поведал Автандилу царь печальный свой рассказ, Как он видел здесь царевну, но, увы, ее не спас. «Под охраной двух дозорных к нам явилась та девица, Оба были словно сажа, только дева — светлолица. Взял я меч, коня пришпорил, чтоб со стражами сразиться. Но неведомая лодка скрылась в море, точно птица». Братья обняли друг друга, испустили горький стон, И огонь, томивший сердце, снова вспыхнул, распален, И расстались побратимы, полководцы двух племен, И остался одиноким опечаленный Фридон.

ОТЪЕЗД АВТАНДИЛА НА ПОИСКИ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН

Автандил с рабами ехал вдоль по берегу морскому, Он искал бальзам целебный побратиму молодому. День и ночь носил он в сердце беспредельную истому, Целый мир с его делами отметал он, как солому. Много встречных за сто суток расспросил он по базарам, Но о деве не услышал, лишь потратил время даром. Раз увидел он верблюдов и на них тюки с товаром, Караванщики у моря с вожаком стояли старым. Автандил с холма крутого заприметил их вдали. Лица были их печальны, одеяния в пыли. Дальше ехать эти люди, очевидно, не могли. И спросил у них скиталец, из какой они земли. Предводитель каравана был Усам, старик почтенный. На приветствие ответил похвалою он отменной. Он сказал: «Светило наше, утешитель драгоценный, Приклони свой слух сегодня к нашей повести смиренной». И сказали незнакомцы, окружившие спаспета: «Мы — торговцы из Багдада, люди веры Магомета. Не берем мы в рот хмельного, помним правила запрета. Царь морей торгует с нами, для него поклажа эта. Здесь нашли мы человека, изнемогшего от ран, Привели его в сознанье, из каких, спросили, стран. И ответил нам бедняга, болью тела обуян: «Горе вам, коль выйдет в море ваш торговый караван! Я по морю из Египта направлялся к дальним странам, Нагрузив корабль богатый дивным шелком чужестранным, Но пираты наше судно протаранили тараном… Не пойму, как я добрался к этим отмелям песчаным». Сам ты видишь, лев и солнце: наше горе необъятно. Разоримся мы до нитки, коль воротимся обратно. Если ж двинемся мы в море, то погибнем безвозвратно,— Нам с пиратами сражаться непривычно и накладно». «Тот не прав, кто унывает, — Автандил сказал в ответ.— Мы ниспосланных от бога не минуем в жизни бед. Но залогом вашей крови буду я во цвете лет. Горе тем, кто нам на море нанести захочет вред!» Караванщики сказали, обнадежены героем: «Если витязь не испуган столь неслыханным разбоем, Нагрузим скорее судно, зря себя мы беспокоим!» И поспешно вышли в море, огорченные простоем. Шли они с попутным ветром, без особых затруднений. Автандил, отважный витязь, вел их в нужном направленье. Вдруг корабль с огромным флагом показался в отдаленье. Был на нем отряд пиратов и таран для нападений. Шли грабители навстречу, воя в трубы и крича. Караванщики смутились, слыша голос трубача. Витязь им сказал: «Не бойтесь! Иль умру от их меча, Или все они погибнут, не дождавшись палача! Провидение сильнее всех воителей вселенной, Лишь когда настанет время, я покину мир мгновенный. Ни друзья тогда, ни башни не спасут мне жизни бренной. Тот, кто это понимает, тверд душою неизменной. Вы, купцы, я вижу, трусы! Не сражались вы с врагами! Чтобы вас не перебили, лучше спрячьтесь за дверями. Посмотрите, как я буду драться львиными руками, Как пролью потоки крови, если враг сразится с нами!» Не имея в сердце страха, уподобившийся льву, Облачился он в доспехи, шлем надвинул на главу И над самою кормою смело поднял булаву… Меч его грозил пиратам не во сне, а наяву. Приближаясь с каждым мигом, громко хищники вопили И бревно с железным бивнем прямо в судно устремили. Витязь с тяжкой булавою укрепился на кормиле И ударил по тарану, с львом соперничая в силе. И таран переломился, и осталось судно целым, И внезапно прыгнул витязь к супостатам оробелым, И бежать им было поздно, и в сраженье этом смелом Смерть, достойная злодеев, стала горьким их уделом. Словно лев на козье стадо, витязь кинулся на них. Он одних швырял в пучину, бил о палубу других. Восьмерых схватив в охапку, он разил девятерых. Укрывался в груде трупов, кто остался там в живых. Одержал победу витязь, утолил свое желанье. Богом хищники молили не карать за злодеянье. Витязь раненых не тронул, обнаружил состраданье, Ибо страх ведет к любови, как вещает нам Писанье. Не гордитесь, люди, силой! Бросьте глупую забаву! Людям сила бесполезна, если богу не по нраву. Ведь довольно малой искры, чтоб большую сжечь дубраву. И с дубьем, коль бог захочет, и с мечом добудешь славу. Много редкостных сокровищ те разбойники везли. Увидал добычу витязь, и сцепил он корабли, И на зов его немедля караванщики пришли, И Усам, воспрянув духом, славил витязя вдали.