Вивальди
Шрифт:
Такой чепухой, с которой меня вынудил ознакомиться сержант, забиты полки всех книжных магазинов в Москве. Оказаться ходоком по этому дебильному делу, что может быть позорней?! Хватит, товарищ подполковник, взяли меня на непонятный испуг, но теперь хватит! В каждой заброшенной деревенской часовне у них сидит код Да Винчи! Я решил…
Да ничего я и не решал. Дойду сейчас до речки, она петляет в ивняке под холмом. Посижу на берегу с полчаса, и доложу, что… что не пустили? Нет, тогда Марченко опять меня погонит на штурм.
Доложу, что зашел, поспрашивал, на меня посмотрели очень круглыми глазами. И оставьте меня в покое. А был ли дедушка?!
Да, вот река, речка,
Я остановился на мосту, опершись локтями о перила. Вода течет. Течет себе. Не для себя, а именно себе. Пахнет растерянной, как бы только-только появившейся сыростью, а пластиковые бутылки на берегу уже так грязны, что почти начали сливаться с природой. Дальше не пойду. Задержусь на этом философском пункте: река, мост, текущая вода…
Нет, философское настроение не наступало. И в моем решении саботировать разведмероприятие, была изначальная червоточина. Сам не верил, что удастся так легко откосить от исполнения. Поэтому, когда в кармане заворочался звонок от Марченко, я просто выпрямился, сплюнул в речку, и побрел вверх на сосновый холм, срезая асфальтовый вираж, утопая подошвами в песке, перемешанном с хвоей.
Тропинка очень скоро влилась в асфальтированную аллею, два ее поворота в теснинах голого боярышника, и я перед воротами. Направо и налево — стены темного кирпичного забора. На стоянке рядом пяток иномарок. Сквозь решетку ворот виден фасад двухэтажного с псевдоклассическими колоннами дома. Он был устроен на манер московских городских усадеб Шереметевых или Васильчиковых, поменьше первой, побольше второй. Крылья выгнуты вам навстречу как объятия. Общее ощущение ухоженности, успешности этого куска подмосковной суши, несмотря на естественный весенний непорядок в остальной природе.
Большая кнопка в воротной тумбе.
В кармане снова ожил телефон. Я нажал кнопку, открыл крышку «нокии», и провел переговоры с секьюрити в присутствии подполковника. Сказал, как учили, что я клиент, по интернету связывался сегодня утром, желаю некоторых процедур.
Решетка из мощных прутьев запикала, калитка щелкнула, пропуская внутрь. Я закрыл телефон.
Контролируешь, ментяра, контролируй.
Перед крыльцом заасфальтированная площадка, посреди нее шестиугольная (конечно) клумба: бетонная чаша, наполненная даже не вскопанной, а как бы взбитой, расчесанной грабельками землей. Будущим цветам тут будет приятно.
Открыв дверь в старинном фасаде, я проник в пространство хай-тека. Стены, потолок, мебель — все этакое. Две симпатичных девушки за стойкой регистратуры, черные поджарые диваны, аквариум в виде стеклянного корабля. Не он утонул в море, а оно в нем. Это я рассмотрел и понял уже чуть позже, когда пообщался с девушками, и уселся в удобное до невозможности, хотя и хлипкое на вид кресло.
Моя легенда: проблемы со сном, надо бы подкорректировать, но не медикаментозными средствами. Мне пообещали, что через пять-семь минут меня примет доктор для консультации и назначит нужный курс. Подполковник сказал, что с «моим» диагнозом больные пользуются максимальной свободой передвижения по зданию и территории. Максимум за сутки я должен сориентироваться, и установить, где прячется «дедушка». Деньги на первый взнос прилагались к «материалам».
Меня продолжало подташнивать, хотя и старался улыбаться девушкам, грациозно сидевшим на фоне электронного плаката, где раз в полминуты примерно менялись листы из серии «Сон разума рождает чудовищ». Странный выбор, по-моему, если здесь лечат сном. Словно прочитав мои мысли, живой плакат сменил пластинку, и пошли более уместные картинки: «Спа-салон «Аркадия», здесь вас заставят полюбить себя!». Спа — от слов «спать».
Но мне еще сильнее захотелось отсюда убраться. Аркадия, блин.
Понятно, что ничего экстраординарного от меня не требуется. Играй на биллиарде, гуляй по парку, рубай в столовке овсянку и стреляй по сторонам внимательным взглядом. А через пару дней можно с чистой совестью сказать — не было никакого дедушки, и все. А если здесь и правда лечат нервы, то и хорошо. Мои нервы расшатаны, и давно. Стоит набежать какой-нибудь тучке, как я впадаю в панику. Вегетативка наверно, если я знаю, что это такое.
Когда я ничего не обнаружу, пусть подполковник проверяет сам, если ему надо.
Но мне тоскливо, противно, авантюристическую жилку у меня видимо удалили еще в младенчестве, как у японских новорожденных удаляют аппендикс. Или уже не удаляют. Не люблю приключений, даже полностью безопасных. Как пошла игра в шпионство.
— Вам плохо? — Спросила меня одна из девушек, и я понял почему. Я продолжал беззаботно улыбаться, это усилие в смеси с моральной тошнотой, которую все не удавалось преодолеть, родила на лице ужасающую гримасу. Нет, хватит с меня подполковничьих фантазий! Уже прямо завтра я сорвусь отсюда, и все!
Зазвонил телефон. Петрович.
— Можешь сейчас приехать?
— Я…
— Приезжай!
— Я в больнице, вернее… — Я, извиняясь, улыбнулся в сторону девушек. Обозвать их роскошный салон больницей…
— Что-то серьезное? — Озаботился Петрович.
— Да, нет. То есть…
— Тогда приезжай. Прошу тебя!
Скверно. Петрович никогда меня ни о чем не просил. Я вообще не предполагал, что у него может возникнуть ситуация, в которой будет нужна моя помощь. Отказать ему я, понятно, не мог. Но просто встать и уйти я тоже не мог. Паук-подполковник, сидя на нарах, крепко держал в руках нити своей паутины. И перед девчонками как-то неудобно. Вскочил, убежал. Я, конечно, псих, но неприятно, когда меня принимают за психа. Трагическая ситуация: состояние выбора, и что бы ты ни выбрал, выберешь неправильно. Я почувствовал, как внутри закувыркалось, захлебываясь экстрасистолами, мое поношенное сердчишко. Я всегда был паникером, и единственное чему научился к зрелым годам, это говорить себе в таких ситуациях — это паника! Никакой практической пользы от этого не было, я все равно вел себя по-дурацки, но как бы на законных основаниях.
Девушки смотрели на меня внимательно. За их спинами появилась очередная наглая ложь по поводу возможностей их «Аркадии». И я резко встал. В голове шумело, желудок же выстлался льдом, тело вспотело все. Я положил локти на прилавок и, глядя между работницами, спросил голосом, интонациями которого не мог управлять.
— Мне нужен Ипполит Игнатьевич Зыков.
— Что? — Спросили они тихим хором.
Я вдруг почувствовал, что веду себя правильно: сейчас грубым напором сорву тонкий замысел Марченки. Слон в посудной лавке.
— Есть основания считать, что он находится в вашем учреждении. Ипполит Игнатьевич Зыков. — В интонации моего голоса содержался намек на то, что тут, в «Аркадии» его удерживают насильно.
— А вот и доктор, — с большим облегчением сказала одна из девушек.
Полная, красивая как пирожное бизе, женщина в белом. Она все слышала. Но смотрела на меня спокойно. Становилось понятно, что на биллиарде я здесь уже не поиграю. Сейчас меня выставят. Я был согласен. Хотелось бы только, чтобы вежливо, без вышибал. И я смогу с чистым сердцем доложить подполковнику, что меня «раскололи». Сам виноват. Но по второму разу меня сюда уж не погонишь.