Вивальди
Шрифт:
— Я, молодой человек, — скомкал свою мокрую простыню Шрек, — в хорошие времена даже Шерлока Холмса мог вызвать.
Некоторые из присутствующих кивнули, но кто-то и недоверчиво поднял бровь. Дух персонажа, видимо, вызывался не совсем из того места, откуда дух реально жившего человека.
Помня, что я на работе, мне нужно было как-то двигать действо, приходилось лихорадочно соображать, что мне известно о предмете. Было трудно. Это все равно как восстанавливать в памяти таблицу умножения, в надежде поразвлечь компанию профессиональных математиков. И вообще, чего я дергаюсь. Лучше пока понаблюдаем.
Висела невеселая пауза.
— И так уже больше недели, господа, — подал голос первый, пытавший счастья молодой человек.
Из завязавшегося обмена мнениями я понял, что присутствовал не просто при обычном медиумистическом сеансе, а на экспертном совете-консилиуме. Оказывается, уже девять дней в московских салонах возникли проблемы с вызовом представителей того света. Сначала «они» являлись через раз, обрывали разговор в самом интересном месте, капризничали, а теперь, кажется, вообще становятся недоступны. Теперь только недавно умершие родственники откликаются, да и то как-то нервно.
Шрек рассказал о забавном, но одновременно зловещем случае, когда дух академика Углова явился в состоянии, очень напоминающем вульгарное опьянение, и просил передать проклятие главному идейному наркологу. Правда, оставались сомнения правильно ли он был понят.
— Нет-нет, я понимаю, коллеги, что это звучит как законченный бред, и в другой ситуации сам бы посмеялся над такой рассказкой, как над анекдотом. Но в создавшейся ситуации…
Молодой медиум встал и снял нагар со свечи, и вдруг спросил меня.
— А вы нам что расскажете?
— Да, я давно уже поняла, что вы откуда-то не отсюда, — просипела его бабушка.
И без всяких профессиональных способностей, которыми обладали эти люди, легко можно было разглядеть, что я лишний, взять хотя бы мое дико неудобное, некондиционное кресло среди их венских тронов. Я охотно встал, давая волю затекшей спине. И объяснился.
Да, я не отсюда. Вернее, я как раз «отсюда», это они все «оттуда». И я должен заметить, что не только «там» творятся непривычные вещи, но и «тут».
Поведал этим сталкерам мира духов о тех странных и скорбных событиях, что происходят в последние недели в мире реальном. Расхаживал вокруг стола и, не торопясь, с подробностями рассказывал им историю за историей. Там был и дедушка — предсказатель милицейских несчастий, и автобус, рванувший в толпе, и безумец, избивающий уличных музыкантов, и подполковник прячущийся в камере, и бугай-фашизоид, разрываемый желанием расстаться с почкой в пользу когда-то обесчещенной (специально преувеличил для красочности рассказа) девушки. И еще многое, многое другое.
Я, конечно, нисколько не уверовал в потусторонний мир, но мне вдруг хотелось добиться какого-то взаимопонимания с этими странными, притихшими людьми. Мне хотелось произвести на них впечатление своим рассказом. Чтобы они осознали — их проблема, входит составной частью в рисуемую мной картину.
А она входит?
Не знаю.
— В заключение я скажу вам вот что.
Я остановился спиной к столу. Так проявлялось мое представление об артистизме. За спиной копилось ожидание.
Что я собирался и мог им предложить? Сотрудничество, вроде того, что предлагал мне подполковник? Но подполковника я считаю не вполне нормальным, а этих медиумов кем мне считать? И потом, зачем мне сотрудничество с ними, если я так и не стал всерьез относиться к их загробным амбарам, набитым тюками с психической пылью. Или дело уже обстоит не совсем так, и я чуточку проникся? Может, все-таки стоит попробовать достучаться до духов-саботажников и они выплюнут нам какую-нибудь подсказку?
Надо найти точку реального соприкосновения между моими реальными кошмарами и их запредельными видениями.
Вивальди!
— А, давайте вызовем дух Антонио Вивальди! Мне есть, что у него спросить!
С этими радостными словами я обернулся, и увидел, что помещение опустело. Вся эта довольно многочисленная публика бесшумно растворилась в воздухе. Причем, стулья стояли в беспорядке, как брошенные при бегстве. Ни расчерченного ватмана, ни блюдца на столе не было.
И я при всем этом не слышал ни единого звука!
В каком-то смысле это было справедливо. Я сомневался в существовании их мира, почему они должны были всерьез относиться к моему?
В любом случае, это было полное поражение. Боюсь, Балбошина меня и ночевать не оставит.
Люба ничего мне не сказала, но и так было понятно, что она ждала большего от меня как от массовика-затейника. А, решил я, это и к лучшему — пораньше покину этот замогильный приют.
Так и сделал.
На следующий день, еще в сыром тумане уныло раннего утра, я сидел в песочнице во дворе ее дома. Спрятавшись за фигурой топорно вырубленного медведя — любимца здешней детворы, по замыслу дизайнеров. Если Нина внезапно выпорхнет по своим неясным пока делам, то увидит в глубине двора охраняющего зверя, а не подкарауливающего меня.
Хотелось курить, как будто я бросил не четыре года назад, а вчера.
Нервы.
Глупые нервы. Ситуация, если вдуматься очень смешная: я опять ее выслеживаю. Прошло двенадцать лет, почти тринадцать. Уже тогда, тридцатипятилетнему, всего повидавшему, все испытавшему, с выжженным усталым сердцем бирюлевскому Чайлдгарольду мне казалось, что ни на какие страшные страсти я не способен, хотя бы в виду своего назойливо-иронического отношения к действительности. Уже и тогда, двенадцать лет назад, мне должно было быть стыдно за мое мальчиковое отчаянное поведение, за беготню по кустам и подъездам вслед за примитивной плотоядной самкой.
Но это тогда, а как я должен понимать себя сейчас? По крайней мере, ясно, что это не ради нее. В связи с ней, но не из-за нее. Чтобы полнее и окончательнее отделаться от этой феноменальной фемины, и всего, что с ней связано. Софистика? Конечно. Спорхнула откуда-то пара воробьев и стала приплясывать на краю лужи, что стыла рядом с песочницей.
Я прав, хотя и знаю, что цель моя не слишком джентльменская.
Было настолько нечего делать, что решил проверить полученные сообщения. И сразу попал в месиво подполковничьих эсемесок. В самой первой он сообщал страшно важную, по его мнению, новость: автобус, взорвавшийся на митинге, перевозил не какие попало деньги, а общак албанского криминального сообщества в Москве.