Византия сражается
Шрифт:
Высокий стройный офицер, в рубашке и шортах цвета хаки, с большим носом и массивной челюстью, в фуражке, надетой задом наперед, и в очках, сдвинутых на лоб, быстро направился к нам. Он закричал по-английски. Солдаты отвели меня к стене с тремя другими пленными. «Остановитесь! Вы кровожадные ублюдки. Разве не видите, что он – джентльмен!» Они заколебались, посмотрели на белогвардейского капитана, который как раз отвернулся. Солнце било мне в глаза. Капитан пожал плечами и сказал по-русски: «Мы узнаем, кто он такой». Он заговорил по-французски с низеньким широколицым лейтенантом, который дурно перевел его слова на английский язык: «Говорят, нужно допросить».
Командир танка оказался австралийцем, как и все прочие танкисты. На лице его застыло выражение отвращения. Он пожаловался, что хотел вернуться в Одессу и оттуда отправиться на корабле прямиком в Мельбурн. Он все время потирал нос, как будто у него зудела кожа. Я заговорил с ним по-английски, когда он, вздохнув, наклонился и начал осматривать днище своей машины:
– Я очень вам признателен, сэр!
Его реакция меня поразила. Он как-то сразу переменился. Офицер усмехнулся и осмотрел своих людей. Они вскарабкались на машины и сидели на нагретом солнцем металле, потягивая что-то из фляжек.
– Хоть кто-то говорит на настоящем чертовом английском.
Выстрелы доносились из церкви и из-за угла, куда уводили раненых.
– Господи Иисусе! – сказал командир танка. – Что еще можете сообщить?
– Я говорю по-английски, – заявил я. – Катись, О’Рейлли, подальше! – Так я показал, что могу говорить и на нормальном наречии, а не только на книжном языке, как это называла госпожа Корнелиус. – Я учился в Киеве. Я доктор наук из местного университета и квалифицированный инженер. У меня звание майора.
– В чьей армии?
– В армии, верной законному правительству, уверяю вас, – я начал было объяснять, но упал в обморок.
Я очнулся в сумерках. Австралийский солдат держал у меня под носом кружку с горячим бульоном. Еда меня не интересовала. Я чувствовал себя как-то странно.
– Тебе нужно поесть, приятель. – Он напоминал русскую бабушку. Ради него я выпил бульон. Часть жидкости даже попала мне в желудок. – Какие же ублюдки эти крестьяне, – сказал солдат. Ему было столько же лет, сколько и мне. – Я ненавижу их сильнее, чем красных, а ты?
– Они пострадали, – ответил я.
– Разумеется. – Он кивнул. – Наши русские творят ужасные вещи. Все они – чертовы дикари. Неважно, какую чертову форму они носят. – Солдат вздохнул. Он не мог ничего понять. Он не хотел оставаться в России. Как и его командир, он стремился вернуться в буш, в свои дикие родные края. – Мы хотим помочь тебе. Нам нужен переводчик и инженер. Мы уже потеряли двоих наших парней из-за сыпного тифа. Ты что-нибудь знаешь о танках?
– Немного.
– А как насчет карбюраторов?
– Думаю, что разберусь.
– Превосходно. Теперь тебе надо бы немного вздремнуть. Утром позавтракаешь и сможешь взглянуть на Бесси. – Как я понял, австралийцы почти все танки называли «Бесси». Я не раз спрашивал, почему. Ответа никто не знал. Солдат говорил доброжелательно и уверенно, как человек, произносящий заклинание, действенность которого несомненна.
Я провел ночь в спальном мешке около танка. Русские свалили на землю ничтожную добычу, которую сумели отыскать; капитан Куломсин наблюдал за ними. Солдаты считали его добрым командиром. Они, конечно, называли себя добровольцами, но на самом деле таковыми являлись очень немногие. Австралийцы обращались с ними свысока, словно стыдились союзников. Говоривший по-французски офицер оказался сербом. Я предположил, что он был неудачливым авантюристом, который завязал дружбу с белыми, чтобы спасти свою шкуру. Я позавтракал хлебом и большой порцией очень жидкого супа. У австралийцев имелись собственные запасы, с добровольцами они не делились. Они выдали мне сигарету. Она оказалась гораздо слабее тех, к которым я привык. Это был настоящий виргинский табак. Я почистил карбюратор и подсоединил его. Солдаты проверили двигатель. Он работал вполне прилично, но был ужасно перегружен; австралийцы ездили слишком быстро. Проблем у меня возникло не больше, чем с обычным трактором. Мы выехали из деревни. Белые сожгли ее. За то, что жители укрывали красных, сказали они. Я этого не видел. Меня взволновало первое путешествие в душной кабине танка. Те машины были куда более тесными, чем современные танки, которые по сравнению с ними кажутся настоящими «роллс-ройсами». Мы медленно продвигались вперед. Австралийцы практически не разговаривали друг с другом. Я спросил, куда мы направляемся. На соединение с несколькими другими отрядами, ответили они, для какого-то настоящего сражения. Я решил, что танкисты имели в виду нападение на крупный город.
В танке было жарко и душно. Меня это не беспокоило. Я впервые за два года чувствовал себя в безопасности. Мы очень часто останавливались, изучали карты. Я переводил беседы капитана Уоллиса, австралийского командира, и русского офицера, который ехал в штабной машине. Мое сердце пело. Мы приближались к Одессе! Серб с негодованием смотрел на меня. В его услугах больше не нуждались. Когда видел его в последний раз, через одну из боковых танковых щелей, его лицо выражало боль и отчаяние. Меня попросили настроить двигатель другой машины. Я был, по словам австралийцев, на вес золота.
Все золото скоро исчезло из России. Теперь вы еще можете найти его в кенсингтонских антикварных лавках, поблизости от советского посольства.
Наступил август. Становилось все жарче и жарче. Всякий раз, когда предоставлялась возможность, мы открывали люки и вертелись в орудийной башенке, пытаясь насладиться прохладой. Мое лицо и руки стали совсем коричневыми. Я был счастлив и доволен к тому времени, как мы достигли низких, поросших лесом холмов. «Это очень похоже на Дорсет», – сказал капитан Уоллис. Мы остановились. Уоллис посовещался с Куломсиным.
Тот указал на пыльную дорогу, достаточно широкую, чтобы по ней проехать на танке, если сохранять осторожность. Куломсин поехал впереди на автомобиле.
Листья деревьев мерцали в солнечном свете. Запах земли, недавно пропитанной влагой, а теперь высохшей на солнце, действовал на меня расслабляюще. Я с тех пор обнаружил, что аромат гиацинтов, роз, сирени и лилий может быстро успокоить меня, в отличие от побочных продуктов мака.
До меня как раз дошла очередь, я поднялся в орудийную башенку – и тут мы выехали из леса и двинулись по заросшей лужайке к старому озеру, окруженному разрушенными балюстрадами. В центре водоема находился искусственный остров. Там росли ивы, рядом виднелись жалкие останки домика в японском стиле. На другом берегу, вдалеке, я разглядел большой неоклассический особняк, поврежденный недавним артиллерийским обстрелом. Южная стена наполовину обвалилась – мне показалось, что в доме произошел пожар. Несомненно, крестьяне, большевики, националисты, эсеры, анархисты, бандиты всех мастей побывали в доме и в поместье. Но оно отчасти сохранило свое древнее достоинство. Теперь над особняком развевался флаг Добровольческой армии. Хозяин, несомненно, мертвый или спасшийся бегством, скорее всего, успокоился бы, увидев этот флаг, но утомленные сражением белогвардейцы, разбивавшие лагерь вокруг дома, выглядели отнюдь не умиротворенно.
Танк проехал вдоль берега, и мы оказались в своеобразном загоне, где уже располагалось несколько других танков. К своему величайшему восторгу, я сумел разглядеть у причала на дальнем берегу озера два гидросамолета. На них в спешке нанесли отличительные знаки добровольцев, но изначально машины, очевидно, принадлежали немцам. Один самолет был большим, второй – крошечным, одноместным. Первый – двойной биплан с огромными крыльями от носа до кормы, «Эртц Флюгшунер». Второй – «Ганза-Бранденберг W 20» [154] , предназначенный для взлета с подводных лодок, но никогда не использовавшийся для этого. Его можно было очень быстро разобрать, сложить и легко собрать снова. Это был идеальный самолет для военных кампаний, в ходе которых вода, конечно, не всегда была доступна. «Ганза-Бранденберг» казался замечательным самолетом. «Эртц», с другой стороны, заслужил дурную репутацию. Его было нелегко поднять даже со спокойной воды. Я не мог отвести взгляд от самолетов, пока двигатель танка не заглушили. Мы начали разгружаться, австралийцы обменивались громкими приветствиями и жаловались на своих русских союзников. Наконец ко мне подошел капитан Уоллис. Он пожелал представить меня русскому командиру, и мы пошли вокруг озера к особняку. Легкий запах гнили показался мне приятным. Отряды добровольцев сделали дом своей штаб-квартирой.
154
На самом деле самолеты «Эртц», созданные в 1916 году, оказались в числе лучших машин с тандемными крыльями и долго использовались в воздушной разведке. Маленькая одноместная летающая лодка «Ганза-Бранденберг W 20» стала одним из оригинальнейших проектов разборного самолета-разведчика.