Византийская тьма
Шрифт:
— Послушай, а что мы тут застряли? В цирке здесь и то каникулы… Уж добро бы за Вороненком гонялись, нет, сидим на месте.
— Послушай, я сто раз тебе говорил — ты свободная птица. Разве со дня освобождения нашего я тебя в чем-нибудь обманул?
— Нет, нет, — честно соглашался мавр, но вскоре же приступал снова: — Послушай, тут ребята пришли с Кефаллены, говорят, проходной двор. Один продажный чиновник сообщает: идут суда, которые возят подать, золотой песок. И конвой не очень серьезный…
— Отстань.
Но наш пират был не из тех, кто отступал, не добившись. Почмокает фиолетовыми губищами и заново подступает:
— Послушай, а какая в тебе сила удара, вспоминаю, о-це-це!
— Разыгрываешь? — усмехается Денис.
— Тавроскиф! Ни в коем случае! Просто вспоминаю, как ты стукнул того буланого генуэзца, когда мы с каторги бежали. Амадей, что ли, его кличут?
— Особенно если учесть, что этот, как ты говоришь, буланый был в числе моих друзей когда-то… А ты, кстати, дурашка, не ври. Будто я поверил, что ты забыл имя Амадея, который тебя в плену в клетке держал!
— Нет, дорогой, уж Амадея-то я помню. А вот ты, оказывается, разнообразный — и тихий-то ты, и вежливый, а в бою — уж я-то видел — мастер хитрых ударов. Это кто же тебя учил-тренировал, у вас на потустороннем свете или после?
— Послушай, чудище! Я же знаю, чего ты добиваешься. Сказал тебе — можешь ехать один. Я не поеду, пока не исполню своего дела.
Расстроенный Маврозум пожевал аравийской травки, чтобы изо рта приятно пахло, и с ходу задал новый вопрос:
— А может быть, мне жениться, а? Денис сообразил, что сейчас захохотать — оттолкнуть навек столь ранимое, как этот пузырь, существо.
— Послушай, вот какой ты, оказывается, разнообразный, — поддразнил он. — То тебе грабить надо, то жениться.
Маврозум сконфузился, как девушка, нахлобучил левантийский тюрбан и удалился, по его словам, на арабский причал — смотреть какую-то необыкновенных качеств лодку по имени «Грегора», то есть быстрая.
Денис же остался обдумывать свои дела, потому что в отличие от сотоварища, который был привержен сиюминутному способу их разрешения, как истинный тавро-скиф, все делал с толком, с чувством, с расстановкой, хотя и сам над собою смеялся.
И честно говоря, кое-что он утаивал от товарища. Вернее, все по тому же принципу — раз ты меня не спрашиваешь, я тебе не говорю.
Дело в том, что не только забота о мальчике Теотоки его здесь держала, в столице. Нет, было еще одно непростое, подсказанное когда-то самим Андроником. Над этим делом, точнее замыслом, он размышлял все эти годы…
«Если не удастся, — думал он, — а теперь уж ясно, что не удастся вернуться в свой родной двадцатый век (он при этом не мог не усмехнуться — как звучит? Но ведь правда, не сказать же — на родину!), надо послать туда хоть весточку, письмо!»
Нашел бы он мальчика, да отправил бы письмо «домой», вот тогда он волен решать все остальные вопросы своей жизни.
А находились и желающие решать с ним вместе его вопросы жизни. Во-первых, эта Хриса золотая готова была буквально раскрыться, как цветок, ему навстречу. Но ее сдерживали пересекающие взгляды подруги, да и сам Денис уклонялся от каких-либо интрижек.
С посланием «наверх» было проще, чем с Вороненком. Проще, но не легче. Письменных материалов, по существу, в Византии было немного. Береста, керамика, пальмовый лист, другие экзотические материалы отпадали. Оставался пергамен — бумага веков.
Пергамен, кожа вола или ягненка, вымоченная в растворах, выскобленная ножом, был дорогая штучка. Но только пергамен мог преодолеть восемьсот лет, будучи положенным под землю. Что касается денег, они привезли их достаточно, опрокинув с Маврозумом для начала генуэзского капитана Амадея.
Итак, надо было купить или заказать пергамен. Когда Сула в очередной раз заскочила, чтобы предложить гостям моченых груш или пирожков с гусятиной, Денис спросил, где можно купить пергамен.
— Зачем тебе? — опечалилась Сула. — Ой, генера-ал, опять ты что-нибудь затеял!
У нее появилось занятие — трепетать за своего постояльца, а заодно и за его компаньона. Как будто жизнь не есть беспрерывное исчезновение, как будто век можно прожить вот так вчетвером, на уютной виллочке, под ветвями раскидистой шелковицы.
Однако ответила обстоятельно. Тавроскифу нет нужды обегать город в поисках коросты. (Она так и сказала — «коросты», то есть ненормальной, шелудивой кожи.) Короста имеется и у них. В монастыре Пантепоптон находится знаменитая и очень прибыльная мастерская книг.
Недавно в далекий путь за море отправили роскошный молитвенник для французской королевы. Мы и кожу выделываем, эту самую коросту…
— Но для этого, генерал, тебя надо познакомить с отцом ключарем. Евматий его зовут…
— Евматий?
— Да, да, отец ключарь. Ученый, кстати, человек!
— Уж не тот ли, который Макремволит?
— То есть «С Большого рынка»? Он, он!
— Как же не знать Макремволита! Он у царя Андроника был нотарием.
— Те, генерал! В нынешней Римской империи лучше не обнаруживать, если был знаком с узурпатором Андроником!
— Уж не думаешь ли, что этот Макремволит донесет?
— О, что ты! Он хулит то и дело правительство рыжего Исаака!
Суда никогда дел не откладывала в долгий ящик и тотчас отвела Дениса в библиотеку, где мог повстречаться отец ключарь. Своды уютного зала были покрыты стеллажами из множества деревянных ячеек, и в каждой лежали свиток или книга. Золотое вечернее солнце ярко светило в потолочное окно, из-за чего вся библиотека странно напоминала собою подводную лодку или космический корабль.