Визитка злой волшебницы
Шрифт:
Сидя с ароматной чашкой кофе и немного отвлекшись от обзора цен на нефть и их влияния на внутренний рынок региона, Инна с удовольствием издевалась над Генкой Дубовым, который разрабатывал рекламную кампанию местному мясокомбинату. Когда-то он написал интервью с директором, после чего тот проникся к Генке небывалой благодарностью и регулярно снабжал прибыльным левым заработком.
Не издеваться над Генкиными колбасными потугами было невозможно. Сначала он придумал изобразить на всех городских автобусах улыбающуюся корову, которая держит в зубах цветок и задорно машет проезжающим мимо машинам. Выше красовался слоган:
Теперь Дуб, как его без обиняков называла Инна, трудился над серией рекламных макетов, объединенных общей темой «Колбасная классика». На каждом из них в золотой раме была запечатлена картина той или иной мясокомбинатовской продукции, к которой прилагался соответствующий стишок.
«Люблю бекон в начале мая. И в середине. И в конце», – было написано на первом макете. «Если мальчик любит труд, тычет в книжку пальчик, колбасы ему дадут, он – хороший мальчик», – на втором. «Под голубыми небесами великолепными коврами, блестя в витрине, шпиг лежит», – на третьем.
Апофеозом же всего этого безумия были расположенные тут же в раме портреты Тютчева, Маяковского и Пушкина с их факсимильной подписью.
Увидев это, Инна неожиданно для себя рассвирепела.
– А что, плохих детей колбасой кормить нельзя? Нехай с голоду пухнут? – обманчиво сладким голосом спросила она.
– Правда, классно получается? – Генка повернул к ней сияющее лицо. – Точно все запомнят!
– Слушай, ты, Пушкин в томате! Ты, конечно, в поэзии не разбираешься, да и в школе, видать, уроки литературы не затронули твоего девственно чистого сознания, но хочу открыть тебе страшную тайну: Тютчев не писал про бекон, а Маяковский не подписывался под тем, что беспризорников не надо кормить колбасой!
– А, так тебе не нравится… Или ты завидуешь?
– Ага. Завидую. С таким непробиваемым идиотизмом тебе жить легче, – Инна вытащила из кучи бумаг на Генкином столе еще один шедевр. «Люблю тебя, куриный мой паштет», – уверял нарисованный на нем Лермонтов. «Так в летний зной, когда в долины съезжают бережно снопы, мы вкус прекрасной буженины скорей попробовать должны», – категорично заявлял Фет. – А ты вообще что-нибудь слышал про авторское право? – поинтересовалась Инна.
– Так я потому классику и взял, – Генка довольно улыбнулся. – На нее же закон об авторском праве не распространяется.
– Это на тебя естественный отбор не распространяется, придурок! Что скажет твой колбасный король, когда это увидит?
– А я ему уже в черновике показывал. Ему понравилось. Мы это в видеоварианте еще музычкой зашьем. Ну, Моцарт там, Паганини какой-нибудь…
Инна застонала, но тут увлекательная дискуссия была прервана появлением в дверях курьера, одетого в униформу одного из самых престижных агентств по проведению праздников и оказания эскорт-услуг.
– Могу ли я увидеть госпожу Перцеву? – спросил он.
– Это я.
– Я принес вам приглашение на празднество, – и с этими словами он протянул Инне квадратный бархатный пакетик, щедро усыпанный стразами.
– Сваровски, – машинально отметила Инна, – причем настоящий.
Расписавшись в получении, она вернулась за свой стол и, не обращая внимания на вытягивающего шею любопытного Генку, достала из пакетика компьютерный диск.
«Либо розыгрыш, либо подарок, – думала она. – В самом неприятном случае видео с Гошкиными художествами. Ну, видела я его баб. Очередную блондинку как-нибудь переживу».
На диске действительно оказалась блондинка. Таисия Архиповна Манойлова собственной персоной. Одетая в желтый костюм в крупный черный горох.
– Дорогая моя Инночка, – улыбаясь в камеру, говорила она. – В ближайшую субботу у меня юбилей. Я хочу отметить его в кругу самых близких мне людей, а потому приглашаю вас в выставочный комплекс «Русский дом». В 18 часов по вашему домашнему адресу заедет лимузин, который и доставит вас на наше маленькое семейное торжество. Прошу прощения, что приглашаю вас одну, но у меня на вас планы, дорогая, которые я и не думаю скрывать. Чао. Чмоки-чмоки.
Картинка погасла, но Инна продолжала в обалдении смотреть на экран.
– Что это было? – спросила она у Генки.
– Тебя пригласили к Манойловой на юбилей, – в не меньшем потрясении проскрипел Генка. – Ну почему такая несправедливость?! Я неделю землю рыл, чтобы туда попасть. А тебе – на, приглашение доставили. С курьером и лимузином. А какие у нее на тебя планы? Нанять на приработок какой? Денежный, поди. У нее денег куры не клюют. И почему всегда все тебе?
– Да не расстраивайся ты так! В ее планах развести меня с мужем и выдать замуж за своего сыночка. Вот только с моими планами это не совпадает. А согласие, как говорится, есть продукт непротивления обеих сторон. Так что не собираюсь я идти на их маленькое семейное торжество.
– Перцева, ты сумасшедшая? Да там полторы тысячи человек будет! Это же Манойловы! Весь бомонд. Вся элита городская. Это же какой фотореп можно сделать! А-а-а-а-а! Ну почему не я-а-а-а! – в отчаянии Генка начал дергать себя за сальные вихры.
– М-м-м-м, спроси меня, не меняет ли это дело, – задумчиво произнесла Инна. – Среди полутора тысяч человек чести бедной девушки ничего не угрожает, а матерьялец, действительно, можно сварганить эксклюзивный…
В субботу роскошный лимузин высадил Инну, одетую в вечернее платье от Армани, прикрытое небрежно наброшенной новой норкой цвета топленых сливок и дополненное обязательными лодочками от Маноло Бланик (все-таки хорошо иметь богатого мужа!), перед покрытым ковровой дорожкой входом в «Русский дом». Быстро пристроив в гардероб свою стильную шубку (пока она шла по красной дорожке, несколько дам успели посмотреть на это произведение норкового искусства с завистью, а посему саму Инну явно не одобрили), известная журналистка Инесса Перцева отправилась искать знакомых.
Генка Дубов не соврал – здесь собрался если уж не весь город, то абсолютно точно весь городской бомонд. Чиновники и депутаты, руководители крупных, средних и мелких предприятий, известные режиссеры, артисты и художники, врачи, к которым принято записываться на прием за полгода, директора лицеев, ректоры вузов – интеллигенция и нувориши были плотно перемешаны в толпе, от которой исходил тяжелый запах духов и денег.
Бриллианты и стразы, дорогие вечерние туалеты и неуместные «перья-пайетки», высокая мода и вещевой рынок, тонкий вкус и агрессивная безвкусица смешались в этот вечер в «Русском доме».