Визитная карточка флота
Шрифт:
— А ты молодец, Танюшка, не укачиваешься. Вон Лидка, наша буфетчица, плавает второй год, до сих пор в хороший шторм пластом лежит… И не обижайся на то, что тыкаю, я тут со всеми так, окромя Семена Ильича, капитана. Все остальные в сыновья мне гожи…
— Ну а я — в дочери, — тоже попыталась улыбнуться Татьяна, но только судорожно дернула щекой.
— И еще прими мой совет: ешь поболе, когда качает. На сытый желудок оно легче переносится. Даже если все из тебя, а ты взамен новую добавку!
Татьяна открыла пробный судок. Наваристый дух вызвал у нее нервическую дрожь. Первую ложку борща проглотила с усилием, словно касторку, но все равно зачерпнула вторую и третью. Заставила себя съесть щепоть истомленного в жиру янтарного плова, запила его полстаканом компота.
Сделав разрешительную запись в журнале, почувствовала, как неудержимо тянет ее наружу, на свежий воздух. Все равно, что там ее ждет — холод, ветер или дождь, лишь бы расправить стесненную грудь, освободить голову от тяжелого гнетущего дурмана.
Татьяна почти бегом одолела коридор, но осилить запор задраенной по-штормовому тяжелой надстроечной двери не смогла. Опрометью бросилась назад, ворвалась в лазарет, схватив из шкафа кислородную подушку, жадно прильнула к загубнику. Ожогом полоснуло легкие, сразу полегчало, кислород подействовал на нее, как нашатырь на обморочного.
Кто-то несмело постучал в дверь.
— Войдите! — прохрипела она. Но ее не услышали, стук повторился.
— Входите же! — разозлилась она на того, кто стоял за дверью.
— Позвольте, товарищ доктор? — смущенно сказал Ян Томп, переступив порог. В руках он держал графин, наполненный розоватой жидкостью. — Вам нехорошо? — Еще больше растерялся он, увидев ее распростертой на медицинской кушетке. Звякнул горлышком графина о стакан, протянул его Татьяне, второпях плеснув ей на халат. — Выпейте, это газировка с клюквенным экстрактом. Очень помогает…
Она покорно стала цедить сквозь зубы пузырящийся кисловатый напиток, а Ян придерживал стакан широкой, как лопата, ладонью.
— Мы в машине по два графина за вахту приканчиваем, — утешая ее, говорил механик. — Качка ведь на любого действует, только мы стараемся не обращать внимания.
«Хорошо тебе „не обращать“, такому здоровущему, — тоскливо думала Татьяна, страшась нового приступа морской болезни. — А тут жить не хочется…»
— Я говорил с вахтенным штурманом, скоро мы повернем на другой курс, станем под волну, качать перестанет. Можно будет спокойно пообедать.
— Можете, Ян, съесть и мою порцию, — криво усмехнулась Татьяна.
— Мне и так положен двойной рацион, — негромко рассмеялся Ян. — Вы знаете, — оживился он, — у нас в мореходке были два — как это по-русски? два закадычных друга, фамилии у них Лаум и Зорин. Их прозвали барометром и вот такую частушку про них придумали:
Лаум скис и чуть не плачет,Зорин весел, сладу нет,Значит, в море будет качка,За двоих умнет обед.Лаум радуется лихо,Зорин хмурится в тоске,Значит, в море станет тихо,Камбуз будет на замке.Смешно, правда? А теперь тот самый Зорин, который ел, работает в портнадзоре на берегу, а тот самый Лаум, который укачивался, плавает, как и я, вторым механиком в Латвийском пароходстве. Вы заметили иронию судьбы?..
Татьяна слушала его забавный мягкий выговор, почти не осознавая смысла слов, почему-то ей становилось легче.
Судно вдруг резко накренилось на один борт, мелкой дрожью заколотились переборки, тоненько дзенькнула пробка в графине.
— Ага, вот и поворот! — обрадованно воскликнул Ян. — Теперь до самого Рюгена будем катить как по асфальту.
Действительно, качка сразу же прекратилась, щеки Татьяны стали розоветь, она поднялась с тахты и благодарно улыбнулась Томпу.
— Вы собирайтесь, доктор, а я минут через двадцать приглашу вас в кают-компанию, — сказал он, поднимаясь.
Во главе широкого обеденного стола восседал капитан, худощавый по-юношески человек с жестким бобриком светло-русых волос, только внимательный взгляд мог заметить в них добрую примесь седины. Когда Татьяна представлялась ему, решила: капитану где-то около сорока, и поразилась, узнав, что тому уже за пятьдесят и тридцать из них отданы морю.
По левую руку капитана возвышался первый помощник, широкий и плотный, шрам делал его лицо суровым, даже неприветливым, место справа от торца стола пустовало — старший помощник был на мостике, дальше сидел грузовой помощник — «секонд», как его называли на английский манер, Марк Борисович Рудяков, средней комплекции, с аспидными бровями, сходящимися над крупным бесформенным носом; напротив него «маркони» — начальник радиостанции Юра Ковалев, рыжеволосый паренек комсомольского возраста.
Место врача было в середине стола на стороне помполита, Ян Томп сидел у противоположного конца.
Когда Татьяна села, капитан подал знак, и буфетчица Лида, видная, но флегматичная девица, внесла фарфоровый ковчежец с борщом и поставила его возле капитана. Тот налил половником в свою тарелку и передвинул ковчежец к помполиту.
Когда подошла очередь, Татьяна плеснула себе чуть-чуть, начала есть и пожалела о своей скромности. Казавшийся час назад касторкой борщ теперь был таким вкусным, что Татьяна с завистью покосилась на полные тарелки соседей. Зато плова она положила себе без стеснения.