Визитная карточка флота
Шрифт:
— Нас тоже сегодня удивили дождичком, — улыбнулась Татьяна, — лично я такой водопад видела впервые в жизни.
— Что дождик! Дождик — это сущие пустяки, — снова воодушевился Семен Ильич. — Тут бесследно пропадали корабли! Или еще хуже — корабли оставались целехонькими, а бесследно исчезали люди, целые экипажи, до единого человека! Потом здесь стали обнаруживать взлетающие и садящиеся тарелки, и появилась гипотеза, что все бермудские чудеса — дело рук инопланетян…
— А вы, Семен Ильич, в который раз здесь плывете? — поинтересовалась Татьяна.
— Я уже трижды пересекал эти
— Ну и сталкивались сами с чем-нибудь таинственным?
— В первый раз нас тут зацепил краешком тайфун. Забыл, как его потом назвали — Кэри или Клара?.. Дал он нам тогда прикурить, даже один палубный контейнер смыло… А вот в позапрошлом году была тихая погода, как сейчас, и видимость стояла приличная. И вдруг мы заметили на горизонте серебристое пятно. Облако не облако, для облака слишком правильная форма, да и скорость движения велика. Мы даже локатор включить не успели, хотели проверить — материальное ли это тело, как пятно, прочертив дугу, исчезло…
— Вы думаете, это была летающая тарелка?
— Кто его знает, скорее всего какое-то оптическое явление. Нас тогда пятеро стояло на мостике, и все видели примерно одно и то же.
— Как интересно, Семен Ильич! Вот бы нам что-нибудь углядеть!
— Нет уж, избави нас судьба от всяческих чудес. Боюсь, что многих тут погубило любопытство, — суеверно отмахнулся капитан.
Татьяна с интересом посмотрела на него. От отца и братьев она наслышалась о традиционном суеверии моряков. Раньше, говорят, на судах не было тринадцатой каюты, была 12-а, или вообще роковой номер пропускался. А женщина на корабле? Сколько с этим суеверием связано былей и небылиц!
Татьяне запомнилась история, рассказанная ей когда-то Сергеем Урмановым. Будто бы императрицу Екатерину Вторую, посетившую Таврию, князь Потемкин пригласил на парусное учение. Корабль для высочайшего посещения выбрали самый лучший, матросы на нем взлетали на мачты как обезьяны и работали там, как теперешние циркачи; особенно лихим марсофлотом был старик боцман — как полагается, с большущей серьгой в ухе и с прокуренной трубкой на гайтане.
Князь Потемкин, разумеется, дал соответствующий инструктаж и начальнику эскадры, и командиру корабля, но примета есть примета — хоть сама императрица на корабле, но все одно женщина. Кресло ей поставили на самом видном месте, и, как только она дала знак платочком, учение началось.
Матросы кинулись вверх по вантам, корабль стал окутываться белыми облачками парусов. На двух мачтах мигом спроворили свое дело, а на третьей что-то заело. У князя Потемкина единственный глаз из орбиты полез, командир стоит белый и дар речи потерял. Только боцман не растерялся, вскинул над головой кулаки, выдал на басах такую виртуозную руладу, в которой помянул всех святых, святителей и апостолов в придачу. Это мигом подействовало на нерасторопных, тут же исправили промашку.
Потемкин в расстроенных чувствах пошел объясняться с матушкой-императрицей, а та, оказывается, ничего не заметила, так заслушалась боцмана, что взгляда на мачту не подняла. Прячет лукавую улыбку и спрашивает своего всесильного фаворита:
«Скажи, Григорий, на котором языке сей шкипер изъяснялся, на русском
«На матерном, матушка-императрица!» — брякнул рассерженный князь.
Размышления Татьяны прервал голос капитана:
— Ага, вот еще одна жертва дьявольских козней! Гляньте, доктор, справа по курсу болтается шип. — Семен Ильич протянул Татьяне бинокль. На мачте у него сигнал, который означает «не управляюсь». По флагу это панамец, но я сомневаюсь, что флаг настоящий. Наверно, конфинанс какой-нибудь…
В той стороне, куда показывал капитан, Татьяна углядела небольшой пароход с ярко раскрашенной трубой и с похожими на паучьи ноги стрелами.
— А что такое конфинанс?
— Так называют суда, плавающие под удобными флагами. Маленькие хитрости капиталистов: чтобы поменьше платить налогов, они переводят свои суда под флаги «щедрых» в кавычках стран: Панамы, Либерии, Ливана. Платят этим странам небольшую деньгу, а выгоду в итоге получают приличную… Надо запросить капитана, нуждается ли в помощи, — сказал Семен Ильич, торопясь в ходовую рубку.
Татьяна осталась на мостике одна, с биноклем в руках, который оставил ей капитан. Еще раз навела бинокль на чужое судно, которое быстро увеличивалось в размерах. На палубе его не чувствовалось признаков катастрофы. Наоборот, вид у конфинанса был вполне благополучный, два полуголых матроса даже ловили с борта рыбу, спокойно подергивая невидимые в оптику лесы. Заметив идущее вблизи судно, они приподнялись и приветственно помахали зажатыми в кулаках беретами.
— Этот из тех, что тонуть будет, а помощи не примет, — презрительно хмыкнул вернувшийся на мостик капитан. — Копейка ему дороже собственной жизни. Боится, что сдерем такой презент, которого ему хозяева не простят…
— Он что, не верит в бескорыстие? — еще раз с любопытством глянула на конфинанса Татьяна.
— Видите ли, доктор, — посерьезнел Семен Ильич, — это не тот случай, когда следует показать традиционное наше благородство. Останавливаться и терять время за спасибо в данной ситуации мы не можем. Мы с вами торговый флот, потому обязаны думать о выгоде и давать прибыль государству. Но ведь и он, — капитан кивнул вслед скрывающемуся за кормой судну, — не был бы в убытке. Я уверен, у него инструмента приличного нет, а у нас — первоклассная мастерская. С тем, что мы бы сделали ему за несколько часов, он промордуется сутки, а то и больше… Хорошо, если еще погода будет к нему милостива, здесь она может перемениться в одночасье. Вот и сообразите, доктор, выгадал он или прогадал, отклонив наше предложение…
— Да вы настоящий коммерсант, Семен Ильич, — улыбнулась Татьяна.
— А как же иначе? Экономические расчеты — серьезная часть капитанских обязанностей. И это не все! Мне, если хотите знать, приходилось выступать и в роли дипломата. Так, в прошлогоднем рейсе мне удалось в Лагосе обскакать кое-кого из чужих и наших капитанов, на полмесяца раньше стать под разгрузку. — Семен Ильич приосанился, чувствовалось, что воспоминания приятны ему самому. — Вы не представляете, доктор, какое это мучение неделями болтаться бессмысленно и бестолково на рейде! Тут как зверь от тоски завоешь или заплачешь как дитя…