Визитная карточка флота
Шрифт:
— Вот уже и сединки у тебя появились, Сережка, — вздохнула она, трогая пальцем его висок. — А знаешь, чем ты старше становишься, тем больше походишь на Прошу. Смотрю вот на тебя, и кажется мне, что сейчас не шестьдесят шестой год, а тридцатый и провожаю я брата на далекий его Дальний Восток…
Ты уж черкни мне иногда весточку, Сержик, не обижай. Мы же с тобой самые близкие люди на этом белом свете…
Он пристыженно отвел глаза. Это было его слабым местом; не любил писем, без того хватало писанины — уйма разных журналов, отчетность по стрельбам и минным постановкам, ремонтные ведомости, донесения, рапорты, акты…
Рейс Одесса — Батуми со всеми заходами в промежуточные порты совершал теплоход «Петр Великий» — один из ветеранов Черноморского пароходства, небольшой, но ладный, с компактными надстройками. По летнему времени он был загружен под завязку, верхняя палуба пестрела от пассажиров. С трудом Урманов раздобыл билет в трехместную каюту вместо положенного ему первого класса.
Он взбежал по трапу, когда теплоход дал первый отходной гудок. Постоял возле борта, помахал рукой вытирающей глаза платочком тетушке, а уж потом спустился в каюту.
Открыл дверь и обалдело замер у порога: в кресле, возле откидного столика, сидела Кармен. Только несколькими секундами спустя сообразил, что обознался, но до чего же незнакомая женщина походила на Ирину Снеговую, ныне Русакову! Такая же смуглая, глазастая, гибкая. «Ну, старик, — придя в чувство, подумал Урманов о себе. — Плохи твои дела, коль стало мерещиться…»
В каюте был еще один пассажир, военный летчик с погонами старшего лейтенанта. Чуть погодя Сергей понял, что его попутчики — муж с женой.
— Алла, — представилась женщина.
— Леня, — поднялся с кресла ее супруг.
— Сергей Прокофьевич, — назвался Урманов.
— Вам никогда не приходилось бывать в Сен-пенске? — спросила Алла, когда прошла неловкость первых минут знакомства.
— Бывал, и не раз, — ответил Урманов, вспомнив маленький пыльный городок на побережье.
— Ну и как там? — заинтересованно потянулась к нему женщина. Понимаете, мы служить туда назначены…
Сергей только одобрительно улыбнулся на это ее «мы служить» — так говорят все офицерские жены, извечный удел которых — отдаленные точки, тюленьи губы да медвежьи углы.
— Как и везде, — сказал он. — Друзей заведете — не соскучитесь.
— Значит, жить можно? — обрадованно тряхнула пышными волосами Алла. Особым женским чутьем она поняла, что спрашивать попутчика о ценах на частное жилье и продукты питания бесполезно.
Едва теплоход вышел на внешний рейд, как его стало заметно уваливать. Урманов еще на причале обратил внимание на то, что погода свежеет.
— Палубных пассажиров просим уйти во внутренние помещения, озабоченно пророкотал спикер.
— Будет шторм, да? — испуганно пробормотала Алла.
— Ветер усиливается, — сказал Урманов.
— Вы, наверно, моряк? — с завистью в голосе спросила женщина.
— Станет укачивать, ложитесь на койку, — посоветовал Сергей. Старайтесь отключиться, ни о чем не думать и заснуть.
— Спасибо, — прошептала она.
Муж ее сидел безучастно, но побледневшие щеки и пот, выступивший на лбу, выдавали первые признаки морской болезни.
Урманов знал, что многие летчики не переносят корабельную качку, как и некоторые моряки неуютно себя чувствуют при воздушной болтанке.
Он поднялся и вышел, чтобы дать им возможность раздеться и лечь, а заодно решил заскочить в буфет попросить парочку лимонов для своих попутчиков. Фруктов не оказалось, зато бармен продал ему увесистую копченую скумбрию. Попутно прихватил Урманов столовый нож.
Из бара выбрался на шлюпочную палубу, непривычно пустую, лишь возле дымовой трубы валялась забытая кем-то игрушка — резиновый крокодил. Сергей поднял его, сунул в карман, надеясь возвратить маленькому хозяину.
Сизые брюхастые облака почти цеплялись за мачты «Петра Великого», разбойничьи посвистывал разгуливающийся мордотык — северо-восточный ветер, гнал по морю стада пенных барашков. Урманов послюнил и поднял вверх большой палец, подержал на ветру, но палец так и остался влажным. То была старая верная примета на усиление непогоды.
Он усмехался в ответ на разглагольствования некоторых мариманов, называвших Черное море «мандариновым», ибо знал коварный норов бывшего Понта Эвксинского. Здесь на памяти людской разыгрывались такие трагедии, которым могут позавидовать и буйная Атлантика, и Великий, но отнюдь не Тихий, океан. Вспомнить, к примеру, черную пятницу 24 ноября 1854 года. Тогда невиданный ураган разметал и потопил возле Балаклавской бухты тридцать кораблей союзного флота, доставивших подкрепления, боеприпасы и провиант войскам, осаждавшим Севастополь.
Спускаясь вниз по внутреннему трапу, Сергей снова услышал хрипловатый голос по спикеру:
— Товарищи пассажиры, из-за штормовых условий захода в порт Ялта не будет. Следующим до Ялты предоставят автобусные билеты из порта Феодосия.
«Вот шутники, — недоуменно размышлял Урманов. — Не могли отправить ялтинцев автобусом из Севастополя. Петуху на плетне было ясно, что надвигается шторм».
Соседи по каюте тихонечко лежали в своих койках, последовав его совету. Зашторенный иллюминатор создавал иллюзию сумерек. Поддавшись этой иллюзии, Сергей тоже разделся и зарылся в чистые, чуть влажные простыни.
Сны подступили морские. Он увидел себя на мостике «Летучего», который, оправдывая свое название, птицей взлетал на гребни бушующих волн, острым форштевнем распарывая их надвое. Все вокруг ревело и выло, а он стоял в рубке, чуть расставив ноги, и насвистывал:
Будет буря — мы поспорим,
И поборемся мы с ней…
Очнулся он вмиг от тревожного предчувствия. Раскачиваясь на волнах, старый теплоход ухал и скрипел, словно трещали все его ребра-шпангоуты, вдоль борта с шумом прокатывались злобные валы. В каюте стоял резкий запах сырости.