Визитная карточка флота
Шрифт:
Сергей рывком отшвырнул простыню, свесил ноги с койки. Спросонья сначала не мог понять, что за странная фигура на откидном столике возле иллюминатора. Но, сообразив, одним прыжком перемахнул полкаюты. Просунув руки в иллюминатор, сжал голову женщины и вызволил ее из круглой дыры.
— Сумасшедшая! — заорал он. — Что вы делаете!
Она обмякла на его руках. В чем был, босой, Урманов помчался со своей ношей в лазарет.
Судовой врач, усатый пожилой мужчина, не потребовал объяснений. Разорвав тесный ворот ситцевого платья, он приник ухом к груди женщины.
— Жива, — облегченно выдохнул врач. — В обмороке.
— Она не захлебнулась? — спросил Сергей.
— Не успела, просто нервы не выдержали…
Усач отбил горлышко какой-то ампулки, набрал полный шприц.
— Помогите, — приказал он Урманову. Сделав укол, поднес к носу пациентки склянку с нашатырем.
Она зашевелилась, обеспокоенно подняла голову с кушетки.
— Где я?
— Вы в корабельном лазарете, — успокоил ее усач. — А я доктор.
— Почему я здесь? — снова простонала она, поправляя рукой оторванный клок платья на груди.
— Потом, потом, милочка, — склонился над ней врач. — Пока полежите тут у меня, оклемайтесь немножко.
— Нет, нет! — запротестовала она, поднимаясь и садясь на кушетке. — Я хочу домой, к мужу…
— Как хотите, — равнодушно буркнул усач. — Только не делайте больше глупостей.
— Я отведу ее, доктор, — сказал Урманов.
— Можете даже отнести, — хмыкнул врач, казалось, совсем потерявший интерес к происходящему. — Только наденьте мои тапочки.
— Мне ужасно, просто нестерпимо захотелось глотнуть свежего воздуха, — объясняла в коридоре Алла. — Я отвинтила крантик, открыла это круглое окошко, высунулась… и дальше ничего не помню.
— Но вам запросто могло срезать голову, — поддерживая ее на трапе, укоризненно сказал Сергей.
— Срезать голову? Водой? — удивилась она.
— Вот именно. Вы не видели, как эта вода разрывает и скручивает в бараний рог корабельное железо.
— Ой, мне снова плохо, — хватаясь за него, простонала женщина. Скорее ведите меня в кровать…
Но сразу уложить ее в постель не удалось. В каюте было по щиколотку воды, мокрый Леня вычерпывал воду пепельницей в раковину умывальника.
— Откуда ты в таком виде? — недобро глянул он на жену. — И кто открыл иллюминатор?
— Леня, Ленечка! — с плачем кинулась ему на грудь она. — Сергей Прокофьевич жизнь мне спас!
Когда ясность была внесена и общими усилиями каюту осушили, летчик рассказал Урманову о происшедших без него событиях. Старшего лейтенанта окатило таким душем, что он пробкой вылетел из постели. Решил поначалу, что теплоход тонет. Потом возле иллюминатора его вторично обдало с головы до ног. Только когда заделал «пробоину», обнаружил исчезновение жены и соседа.
— Вы не думайте, Сергей Прокофьевич, ничего плохого мне в голову не пришло, — смущенно оправдывался Леня. — Просто растерялся: где вы можете быть ночью и в такую погоду?..
Жена не слышала его объяснений, она заснула прямо на мокрых простынях, при ярком свете каютного плафона. С лица ее исчезла страдальческая гримаса, черты его сгладились, просветлели, и она снова очень напомнила Урманову Кармен.
— Мы теперь на всю жизнь вам обязаны, — продолжал говорить старший лейтенант. — Адреса у нас пока нет, но когда у нас будет дом, двери его открыты для вас, как для родного… Знаете, у меня в чемодане есть бутылка спирта. Вы пьете спирт?
— Приходилось, — усмехнулся Сергей.
— Давайте по такому случаю…
Спать они так больше и не легли. Захмелев, летчик порозовел и перестал обращать внимание на качку. Под скрип и скрежет старого теплохода он рассказывал о детстве, которое прошло в таежном сибирском селе.
— Представьте, самолеты я видел только в кино, а чуть ли не с пеленок решил стать летчиком. В школе налегал на математику, физику, астрономию. Вступительные экзамены в Ейское авиационное училище сдал на пятерки… А какое чувство я испытал, когда первый раз взлетел в небо, мне и не пересказать. Два раза в жизни я был так идиотски счастлив, в тот раз и еще когда Алла, — он нежно поглядел на спящую жену, — согласилась выйти за меня…
Урманова хмель не брал. Он слушал откровения старшего лейтенанта Лени и в глубине души завидовал ему. Парню лет двадцать пять, не больше, а у него все уже устроено как надо. Любимое дело, красавица жена, похоже, кого-то третьего ожидают в недалеком будущем… «А у тебя, — иронизировал он над собой, — у тебя виски седеют, и до сих пор ни кола ни двора. И вряд ли когда-нибудь заведешь семью, потому что уводят невест из-под твоего носа другие. Хотя, шалишь, счастливый Леня, что касается любимого дела мы с тобой потягаемся! Не знаю, кем ты будешь в мои годы, но крейсер приравнивается к пехотной бригаде!»
— Вы, случаем, не вертолетчик? — спросил он растрогавшегося попутчика.
— Нет, я морской разведчик. А что?
— Взял бы на свой крейсер, у меня будет палубный вертолет, — не выдержав, похвастался Сергей.
— Так вы командир крейсера? — округлил глаза старший лейтенант. — А я с вами этак вот запросто…
— Бросьте условности, Леня, — усмехнулся Сергей.
Качка между тем заметно приутихла, теплоход перестал стонать и жаловаться на старость, слышен стал мерный шум машины, который раньше забивался скрипом и скрежетом.
— Похоже, прошли Киик-атламу, — сказал Урманов, отшторивая иллюминатор. — Скоро и Феодосия.
За круглым стеклом занималось серое дрожащее утро. Возле борта мирно колыхались зыбкие валы, растерявшие неистовую свирепость.
Небо было хмурым, но среди свинцовых туч белесыми озерками маячили первые прогалины. За кормой теплохода на воду садились чайки.
— Если чайка села в воду — жди хорошую погоду, — сказал Леня.
Еще через час «Петр Великий» пришвартовался к внутренней стенке Широкого мола Феодосийской гавани.