Включите северное сияние
Шрифт:
Свекольный цвет снова стал скапливаться на Ленькиных щеках, даже на лбу, превратив Ленькины брови в две напряженные белые полоски.
— Ну, враг... Ну, ты мне ответишь... — Ленька пошевелил сухими, резиновыми от возмущения губами и вдруг повалил Колю на пол и уселся на него верхом. — За обман ответишь! Нахалист какой... — Ленька тряс лежащего Колю за грудь одной рукой, другой он сграбастал Колину бледную челку. А Коля смеялся. Визжал и просил, якобы задыхаясь от смеха:
— Не щекочись... Слышишь, не щекочись, говорю. Ой, умираю...
— Я тебя щекочу? Я тебя трясу! А сейчас тресну... Плачь — или тресну.
— Треснет, — сказал шахматист, стриженный под нулёвку. — Точно, треснет.
— Запросто, — подтвердил его партнер. И они снова углубились в шахматные лабиринты.
Внезапно отворилась дверь. В комнату вошла Антонина Стекольникова, или, попросту. Нитка. В круглых очках и с красной повязкой на рукаве.
Вы замечали, какое большое место в жизни ребят, особенно малышей, занимают понятия: НЕВЗНАЧАЙ, НЕОЖИДАННО, ВДРУГ, ВНЕЗАПНО, ПОЧЕМУ-ТО и МЫ НЕ ХОТЕЛИ?
Я знал одну девочку, которая любила залезать на фикус. Девочка была очень маленькая, с тонкими ножками, тонкими ручками и кудрявыми, легкими, как тополиный пух, волосами. Она залезала с табуретки на подоконник, с подоконника на фикус и непременно падала вместе с фикусом на пол. Прибежавшим родителям или соседям она говорила:
— Чуть не упала. Это я невзначай.
— Что невзначай? — спрашивали огорченные родители и рассерженные соседи.
— Почему-то. И само собой, — отвечала девочка. В глазах ее, в самой глубине, загоралась синяя искра и ВДРУГ превращала девочкино лицо в сплошную улыбку.
— Так нельзя, — говорили родители и соседи.
— Я больше не буду, — соглашалась девочка. Дня через два, через три, а то и на следующий день девочка снова залезала на фикус. Кем она хотела себя представить, сидя на ветке, птицей или цветком, неизвестно, но она тут же падала вместе с фикусом и опять отвечала прибежавшим родителям и соседям:
— Я невзначай... Неожиданно...
В нашем случае дверь, отворившаяся ВНЕЗАПНО, спасла Колину челку.
— Уже познакомились? — спросила Антонина Стекольникова, разглядывая барахтающихся на полу мальчишек.
— А что он, — сказал Ленька. — Все хохочет. Наташка закричала на брата:
— А ты чего на нем сидишь, как на диване? Он новенький — пусть Нитка на него посмотрит.
— Нитка — красивое имя. "Нитка, Нитка, где твоя иголка?" — запел Коля.
Нитка слегка заалела. Поправила очки.
— Видишь, — сказал ей Ленька, слезая с Коли. — Он такой...
— Меня Антониной Стекольниковой зовут, к твоему сведению, — сказала Нитка, не обращая внимания на протянутую Колей руку. — Ниткой меня папа прозвал... И все подхватили.
— Это ничего, — Коля улыбнулся ей приветливо и подбадривающе, схватил за руку и потряс. — Не огорчайся, моего друга Саньку отец прозвал Пысей.
— Как Пысей? — спросила Наташка.
— Пыся, и все. Кто их, отцов, поймет... Не знаешь, почему ни меня не встретил? Может, я ему и не нужен?
Во время потасовки Колина курточка расстегнулась. Нитка ткнула пальцем в Колину грудь, прикрытую тельняшкой.
— Застегнись, моряк, и не говоря глупостей.
— Моряк, — пробормотал Ленька, — тельняшку надел... Коля глянул на него с доброй ухмылкой.
— Точно подмечено с твоей стороны. Моряк не тот, кто в тельняшке, а тот, кто из Одессы.
— Я — РУН-семьсот. Вызываю "Кристалл", — сказало радио. — К вам вылетел самолет с Диксона. Борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть. Как у вас? Отвечайте.
— Я — "Кристалл". Я — "Кристалл". Станцию свернули. Склад с продовольствием ушел под воду. Льды начинают сближаться. Боимся за посадочную полосу.
— У них дядя Лепя Семенов начальником, — прошептала Наташка.
— Семенов в прошлом году был. Нынче у них Скворцов Алексей Иванович, — поправил ее стриженный под нулёвку шахматист. Он хотел дать еще какие-то разъяснения, но вдруг вытащил из-под себя книжку и шлепнул ею своего партнера по голове. — Поставь пешку на место! Проходную пешку стибрил.
— Не тибрил, — ответил его партнер простодушно. — Я о другом думал.
Коля достал из кармана пешку и ласково, как воспитатель в детском саду, поставил ее на доску.
— Когда успел? — спросил его шахматист, стриженный под нулевку. — Мы тут играем...
— Играйте, играйте, — ласково разрешил Коля. — Между прочим, у вас у обоих мат, а вы все играете, Петросяны... — Потом Коля вытащил из кармана коня и поставил его рядом с пешкой.
— Ну, ты даешь! — восхищенно сказал шахматист. И все, даже Нитка, посмотрели на Колю с большим любопытством.
Ленька первым вошел в свою комнату на втором этаже. Ногой запихнул валенок под кровать, повесил картину из жизни животных на другую стену — напротив омара. Следом за ним вошли Нитка, Коля и Наташка. Нитка оглядела комнату.
— Это твоя красота?
— Сувенир, — сказал Коля. — Привет из Одессы.
— Для полной гармонии не хватает только пивной кружки... Соколовы, не позабыли? У вас радиосеанс с родителями в пятнадцать ноль-ноль... — Нитка еще раз глянула на Колиного омара, поморщилась и ушла.
— Много она понимает, — сказал Коля. — Народное творчество моряков...
Ленька Соколов ходил по комнате. На его круглом лице отчетливо отражалась, работа мысли. Он даже пыхтел — так сильно думал и все смотрел на портрет космонавта, словно желал посоветоваться.