Вкус денег
Шрифт:
– Не совсем… - и вдруг добавил, опомнившись: - То есть как - в вашем? Разве это был не номер Пирожкова?
– Да нет, нашего любимого мэра никто не грабил.
– И сейчас вы станете меня уверять, что ваш дражайший патрон не балуется контрабандой.
– Вы в своем уме?
– Она даже вскочила от удивления.
– Нет, ну не вагонами. Хотя, может, и вагонами, но об этом мне ничего не известно. А вот по мелочи - так, чемоданчик-другой…
– А вы уверены, что контузия прошла бесследно?
– указывая пальцем на его затылок, с сомнением спросила Наташа.
– Я работаю с
– Она просто негодовала: - Откуда такие сведения?
– Из первых рук.
– Роберт потряс головой, пытаясь собраться с мыслями.
– Хотя я уже, кажется, начинаю сомневаться.
– Он в задумчивости поковырял вилкой в остывшей каше: - Так, давайте еще раз и по порядку. "Хилтон", номер 613-й - это ведь номер Пирожкова?
– Отнюдь. Мой. И некто устроил там невероятный разгром, там было столько кровищи на полу, что я чуть в обморок не свалилась. Я на чужой порезанный палец смотреть не могу спокойно и вдруг целая лужа.
– От возбуждения щеки ее раскраснелись, и Роберт поймал себя на мысли, что она очень хорошенькая.
– Но самое удивительное, что ничего не пропало.
– Тогда я вообще ничего не понимаю. Маленький черный "дипломатик" принадлежал вам?
– Какой "дипломатик"? О чем вы говорите вообще?
– Маленький, черный, кожаный.
– Роберт пристально посмотрел на девушку, пытаясь понять, действительно ли ее возмущение искренне. Однако ничего не понял: либо в ней умерла несостоявшаяся Сара Бернар, либо она действительно слышала об этом впервые.
– С маленькими то ли колбочками, то ли капсулами внутри?
– Конечно нет. Я, по-моему, похожа на контрабандистку еще меньше, чем Пирожков. И, насколько я помню, у меня в багаже ничего подобного не было. Да и досматривали нас на таможне. Правда, только в Шереметьево. Но если бы у меня нашли контрабандный товар, я вас уверяю, мне бы не преминули об этом сообщить. Кстати, что было в этих ваших колбочках, героин?
– Нет, наверное…
– А в Мюнхене я так и не успела разобрать чемодан. Шеф меня прямо из аэропорта отправил в пресс-центр конгресса. Когда же я вернулась, то нашла его записку, что мои услуги ему более не надобны и в любое удобное для меня время я могу возвращаться в Москву.
– Наташа поморщилась.
– Потом я обнаружила погром в номере и еще полицейские передали мне ваше письмо.
– Нет, тут определенно что-то не так, или я все-таки чего-то не понимаю.
– Аналогично, - Наташа неожиданно прыснула в кулак.
– В полицейском комиссариате Мюнхена мне предложили следующую версию развития событий: некий маньяк-фетишист нейтрализовал официанта, переоделся в его одежду, взломал мой номер, перерыл все белье, полежал на моей кровати, примерил на себя мою одежду и, видимо не получив ожидаемого морального удовлетворения, взялся палить из двух видов оружия одновременно, при этом ранил себя, испортил невероятно дорогие дубовые панели в коридоре, залил какой-то дрянью ковровую дорожку и ушел по пожарной лестнице.
–
– Роберт сравнил данную версию с тем, что было на самом деле, и пришел в дикий восторг.
Наташа наконец перестала хохотать и подсела к нему поближе.
– Мне тоже так показалось. Хотя, впрочем, ничего ведь действительно не пропало. Трупов не было - и на том спасибо.
– Логично.
– А у вас есть лучшая версия?
– Не менее невероятная, но зато правдивая. Только можно сначала один нескромный вопрос? У вас, случайно, нет родственника, полковника милиции?
– Есть, мой родитель как раз полковник и как раз милиции. А не имеющим подобных родственников вы свою версию не изложили бы? Или наоборот, как раз решитесь изложить только не имеющим?
– Не в том дело, просто я знаком с одним полковником Волгиным и…
Наташа с чувством хлопнула себя ладошкой по лбу:
– Я наконец-то сообразила! Вы Ненашев, с нами в машине был ваш брат, у вас какие-то проблемы с отцом, и мой папаша взял вас под опеку. Сочувствую.
– Почему сочувствуете?
– удивился Роберт.
– Я с таким трудом из-под этой опеки вырвалась! Но вы расскажете наконец, что же было на самом деле?
Роберт начал описывать события того памятного дня и при этом поймал себя на мысли, что с каждым разом (а он пересказывал свою историю уже трижды) она кажется ему все менее и менее невероятной.
Наташа слушала с горящими от возбуждения глазами, наверняка прикидывая в уме, как бы получше вставить услышанное в свой очередной "бестселлер". Но в тот момент, когда Роберт дошел наконец до самого интересного, повернулся ключ, и в дверном проеме возникла фигура.
Роберт испытал шок узнавания.
Вошедший взял девушку за плечо и молча указал на дверь.
– Ты пока рассказик законспектируй, - Наташа настолько испугалась, что, сама того не заметив, перешла на "ты", - и кашку подогрей.
Ее страх передался и Роберту. Он ходил по комнате из угла в угол, забыв о головной боли, и в мозгу его возникали картины, одна ужаснее другой. Ему представлялись живые сцены группового и поочередного изнасилования бедной девушки.
Денис Грязнов. 4 апреля
Гордеев позвонил около десяти и сказал, что у него есть новости. Договорились вместе позавтракать в "Патио Пицце" на Тверской. Денис подъехал как раз к открытию и был первым клиентом.
– О визите Корниловой к нам в контору я узнал даже больше, чем рассчитывал, - заявил Гордеев, вяло ковыряя салат и с некоторым отвращением глядя, как Денис поглощает пиццу с грибами.
– Рассказывай, - потребовал Денис.
– Сейчас не о том речь, Роберт снова во что-то вляпался.
– Во что?
– Я утром звонил ему, а его брательник начал нести какую-то ахинею о том, что Роберта кто-то похитил…
– Как, опять?!
– чуть не поперхнулся Денис.
– И опять турки?
– Не знаю, я Игоря попросил сюда подъехать, послушаем, что он расскажет.
– Ну, пока не подъехал, про Корнилову расскажи, - попросил Денис.
– Уже.
– Гордеев кивнул в сторону входа. Игорь Ненашев с бледно-зеленым лицом и широкой полоской пластыря на виске не очень уверенной походкой направлялся к ним.