Вкус ранней клубники
Шрифт:
— Держись, Белка, как можно крепче держись, — между тем приговаривал он.
Я почти повисла на ручке, вделанной в переднюю панель, но все равно чувствительно стукнулась спиной, когда "камаз" резко взял влево. А потом вправо.
Потом раздался удар такой силы, словно мы, подобно легендарному "Титанику" столкнулись с айсбергом.
— Оп-па, один есть! — довольно улыбнулся Артем.
Я осторожно приподнялась — мой командир меня не остановил — и выглянула в окно. Видимо, одна из преследовавших нас машин, пыталась обойти фуру справа, и Артем прицепом, как помелом, смел её с асфальта.
Дорога, по которой мы ехали, повернула направо, и теперь мне хорошо была видна машина, вылетевшая на поле с какими-то зелеными всходами. Там она, перевернувшись, встала на крышу. Хорошо, что это был не скалистый обрыв. Вам повезло, ребята!
— Урок не пошел впрок, — протянул Артем, поглядывая в боковое зеркало. — Ишь, ты, какие настырные! Что же вас гонит, судьбы ли лишения… Жажда мести или жажда денег? Скорее, последнее. Отряд не заметил потери бойца! Ладно, ещё потягаемся…
Теперь Артем говорил, не переставая. Все, что приходило на ум. Я знала эту его привычку. Значит, несмотря на внешнее спокойствие, внутри он был весь как сжатая пружина. Но пытался провести меня своим бормотанием — мол, ничего страшного не происходит.
Мне не раз приходилось читать в прессе о нападениях на шоферов большегрузных машин. Если Артем в это время был дома, я бежала к нему с заметкой, тыкала ему в нос, попутно выражая горячее возмущение.
— Ты по-прежнему будешь утверждать, что у дальнобойщиков неопасная работа? Зачем, скажи, нам деньги ценой такого риска?!
Он обычно снисходительно посматривал на меня.
— Работа — как работа. Опасна не она, а дураки, которые не думают об опасности. Подвозят всякую шушеру, покупаются на обещания легких денег. А халява в наши дни наказывается!
— Белка, на пол! — опять крикнул мне муж, резко выворачивая руль.
Снова раздались хлопки, и вдруг окно со стороны водителя со звоном лопнуло. Кусочек металла, срикошетив от стойки кабины, шлепнулся у моих ног. И опять будто град мелких камешков посыпался на кабину.
Мне показалось, что Артем охнул и застонал. Или такие причудливые звуки издает натужно ревущий двигатель машины? Что там мой муж опять забормотал?
— Шалишь, ребята, у меня дверь бронированная!
"Камаз" опять резко бросило влево. Я подняла голову и увидела, что Артем ведет машину… с закрытыми глазами!
— Темка! — в ужасе закричала я и вскочила на сиденье, пытаясь перехватить руль.
Он вздрогнул и открыл глаза.
— Зацепило меня все-таки, — попытался бодро улыбнуться он, — аж в глазах потемнело.
Если судить по фильмам, женщины в трудные и опасные минуты жизни визжат, бьются в истерике, а наиболее утонченные падают в обморок… Правда, недавно я тоже упала в обморок, но скорее от жалости к Саше, от невозможности поверить в его смерть, а сейчас… Подобная слабость была бы преступлением.
Раньше от испуга я столбенела. То есть, замирала в бессилии и ни одной дельной мысли меня в тот момент не посещало. Но это случалось, видимо, в случае опасности, которая грозила только мне. Теперь же речь шла о жизни любимого человека, так что мой обычный столбняк продолжался не более двух секунд.
Я поднырнула под руки Артема, намертво вцепившегося в руль, и положила на них свои, невольно коснувшись локтем его левого плеча. Боже мой, да ведь он истекает кровью!
Если бы у нас было время, я попробовала бы передвинуть мужа на сиденье, но те, что нас преследовали, не собирались давать передышку упрямому водителю.
Вместо того, чтобы поддаться страху, я стала наливаться злостью. То ли у меня так обострился слух, то ли картины рисовало мое взбудораженное сознание, но я вдруг отчетливо представила себе, как кровь из плеча Артема, проникала через неплотно пригнанную дверцу кабины, стекала вниз, и теперь на асфальте за нашей бешено мчащейся машиной, на серой ленте асфальта, оставалась цепочка из кровавых капель…
Жгут! Надо перетянуть руку жгутом, — наконец вспомнила я занятия по гражданской обороне в университете, предмет, который в среде студентов назывался просто "гроб" и по которому я имела демократическую четверку.
Мимо моего уха что-то пролетело, и опять послышалась дробь градин по дверце "камаза".
— Белка, — с усилием выговорил Артем, — возьми у меня за поясом пистолет и пальни в них. Может, отстанут хоть ненадолго…
Я поняла его мысль: пока бандиты будут считать, что шофер безоружен, они будут вести себя как наглые оборзевшие шакалы.
С трудом я вытащила из-за пояса мужа тяжелый "макаров". Так получилось, что я все ещё держала руль, сидя у Артема на коленях. Как я смогу выстрелить, если одной рукой еле удерживаю пистолет?
— Оставь руль, я в порядке, — тяжело выдохнул муж. — Держи пистолет двумя руками.
Сжимая в руках "макаров", я нажала на курок, целя куда-то в воздух.
— С предохранителя сними! Правильно, молодец! Теперь стреляй.
Я осторожно выглянула в окно. Вернее, в проем, окруженный осколками битого стекла. Как раз в поле моего зрения появилась белая "десятка".
Один из её пассажиров держал странное короткоствольное оружие слишком большое для пистолета. Наверное, автомат. Это из него получалась такая частая пальба. Неважно, из какого оружия тебя убьют, но странно, что в такие минуты в голову лезет черти что!
Стрелок не сразу заметил меня, но в ту минуту, когда он поднял автомат, невероятное удивление отразилось на его лице. Эти несколько мгновений промедления оказались для него роковыми, потому что я успела выстрелить первой. Прямо в его хищный оскал с нелепыми черными усиками.
Он так походил на киношного злодея, что я не испытала никакого сожаления, нажимая на курок.
В кабине будто прогремел гром. Отдача швырнула меня прямо на раненую руку Артема. У меня внутри все перевернулось, когда я увидела его искаженное болью лицо. Однако и краешком сознания я успела отметить запрокинувшее лицо автоматчика и сразу сбавившую скорость легковушку.