Вкус заката
Шрифт:
– Для начала только посмотреть, а там подумаем, – уклончиво ответила я.
Отправляясь на кладбище, я не планировала делать покупки, потому не располагала большим запасом наличных.
Смотреть и думать пошли в контору смотрителя. Это оказался аккуратный маленький домик, оснащенный как офис средней руки. Администрация обеспечила мсье Эжена телефоном и компьютером, подключенным к сети Интернет, а также принтером и даже сканером. К сожалению, фотоаппаратура была личной собственностью мсье Эжена и к поколению цифровой техники не принадлежала: «мыльница» оказалась допотопной, пленочной.
– Но я сразу же послал мальчика в фотоателье, и мне уже напечатали фотографии! – похвастался мсье Эжен. – Пожалуйста, посмотрите. Если пожалаете, я продам вам снимки. Или даже негативы, хотя это будет дороже.
Он вручил мне небольшую пачку глянцевых фотографий.
Уже по тому снимку, который оказался сверху, я уверенно оценила утренние похороны как нищенские, а авторскую манеру самодеятельного фотографа как бездарную. Мсье Эжен явно не имел никакого представления о законах композиции, да и возможности своей техники сильно переоценивал, снимая то против света, то на предельном приближении. Линия горизонта на снимках была завалена, фокус плавал, а кое-где в объектив, образовав на снимке темное пятно, заехал палец горе-фотографа. Большая часть фотографий мсье Эжена заслуживала незамедлительного, без всяких почестей, захоронения в ближайшей мусорной корзинке.
Но один снимок задержал мое внимание надолго.
Я выросла в курортном местечке у теплого моря, где редко случались холода, поэтому в детстве лютых морозов не знала и однажды в студеную зимнюю пору очень больно за это свое незнание поплатилась, лизнув обледеневшую железную штангу детских качелей. Она была такая красивая, слоисто-прозрачная, хрустально-переливчатая, заманчивая, как леденец!
К чему я это вспоминила? К тому, что к одной из любительских фотографий мсье Эжена мой взгляд даже не прилип, а примерз, как теплый влажный язык к обледеневшим качелям. Я буквально не могла оторваться от снимка, пока его автор не потянул картинку из моих окаменевших пальцев со словами:
– Чтобы оставить эту карточку себе, вам придется заплатить мне десять евро. Оригинальные сувениры нынче дороги!
Очнувшись, я молча открыла сумочку, отыскала в кошельке требуемую купюру, обменяла ее у предприимчивого смотрителя-фотографа на «оригинальный сувенир» и пошла, совсем как те китайские туристы, перебирать ногами по кладбищенским дорожкам, не отрывая глаз от картинки в руках. Чуть не сверзилась с очередного уступа на более низкий ряд могил!
На фотографии, которая стоила мне десять евро, было крупным планом запечатлено лицо покойницы – очень старой женщины с мятыми «в сеточку» щеками, набрякшими веками, морщинистым лбом и густыми белыми бровями, четко прорисованными подобием математического символа «квадратный корень».
С замкового холма я с комфортом спустилась на лифте и прошла, удаляясь от моря, пару кварталов по бульвару Кур Салейя.
Вообще-то это было бы правильнее сделать намного раньше, еще на рассвете. По утрам ежедневно, кроме понедельника, Солнечный рынок – именно так переводится «Кур Салейя» – являет собой огромный красочный базар, где во множестве продаются сувениры, сладости, фрукты и – главное – разливается целое море живых цветов. Я чувствовала, что для меня с моей недобитой зимней депрессией это яркое зрелище будет сродни эффективной лечебной процедуре. После посещения кладбища я особенно остро ощущала потребность в сильных положительных впечатлениях.
Вечером бульвар Кур Салейя превращается в один большой уличный ресторан с поварами-зазывалами. Это тоже вполне позитивное шоу, особенно для тех, кто не боится растолстеть. Я из их числа, поэтому приметила пару местечек, где пахло особенно вкусно, но отложила гастрономическую экскурсию на другой раз.
Сориентировавшись по карте, прихваченной из отеля, неподалеку от бульвара я отыскала ночной клуб «Голый Мерлин». Вопреки моим опасениям, изображения обнаженной мужской натуры на вывеске не было, и я рискнула войти.
В это время суток заведение работало как самый обычный ресторанчик, и никаких пугающих типажей из числа вероятных постоянных клиентов-нудистов и эксгибиционистов я в маленьком зальчике не увидела. За столиками сидели пары и группы людей, выглядевших вполне заурядно, как нормальные туристы. Я заняла свободный столик в каменной арке у окна и, соблазнившись насыщенным ароматом, витающим в зале, заказала буйабес. Рыбная похлебка с чесноком и пряностями – это, конечно, не изысканная клубная закуска, но у меня и не было настроения предаваться разгулу.
Больше всего мне хотелось поглубже забиться в чьи-нибудь крепкие объятия, тесно прижаться щекой к широкой мужской груди и затихнуть, чувствуя теплое ровное дыхание на макушке и горячие ладони на талии.
Я положила на стол перед собой фотографию Герофилы и вынула из сумочки телефон, который выключила еще перед взлетом «Боинга» и с того момента не оживляла – не хотелось, чтобы меня беспокоили в моей лазурной сказке.
Другими словами, я боялась, что мне позвонит Андрей и я, услышав его волнующий голос, вновь поддамся слабости. И вместо того, чтобы положить конец нашему роману, совместными каникулами в Ницце открою его новую главу!
– Нет, нет и еще раз нет! – твердо сказала я себе и набрала другой номер – тоже по-своему памятный, но давно уже не вызывающий учащенного сердцебиения.
– Ну, наконец-то! Анхен! – мгновенно узнав меня по голосу, укоризненно и одновременно с радостью воскликнул Семен Аркадьевич. – Куда ты пропала?
– Как будто ты не знаешь! – фыркнула я.
– Я, конечно, догадываюсь, что ты опять улетела в Ниццу, – засмеялся он. – Но за просьбу подтвердить это мое предположение твой голубой пуделек-помощник меня так непочтительно облаял, что я невольно вспомнил старые добрые времена. Куда ты от меня тогда сбежала – в Египет?
– В Дубай. – Я тоже засмеялась. – Но ты же знаешь, та история давно закончилась…
– А жаль! – ввернул он.
– И я бегу не от тебя, – невозмутимо закончила я, не в первый раз подумав, что у мужчин и женщин совершенно разное отношение к былым романам.
Взять, к примеру, меня: я могу приветливо и даже по-дружески общаться со своими бывшими, но при этом – клянусь! – никто из них не вызывает у меня каких-то особых чувств, и никогда я не сожалею о разрыве. Что было в прошлом, то в нем и осталось. Ведь меня сегодняшней там нет! Я думаю, что-то именно в этом духе и подразумевает общеизвестное библейское выражение: «Пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов». Те мои страсти умерли. А я – живая.