Вкус жизни и свободы. Сборник рассказов
Шрифт:
– Не позорь куклу, – прошептала Аня.
– Вот ведь как – все провожающие ушли, а Лазарь остался: «верный друг» – и та последняя сволочь, – ухмыльнулся Фалькнер.
Было около пяти часов дня. Маша выдержала бессонную ночь и почти ничего не ела со вчерашнего дня. А у Льва и Ани не было денег – рубли они раздали.
– У тебя есть сувенирные монеты, – напомнила Аня.
Им разрешили взять 5 штук, посвященных Революции.
– О, точно! Слава Революции!
Как только они
Они схватили сыр и хлеб, и побежали на посадку, как актеры, репетирующие сцену проводов.
В Вене была солнечная погода.
Долгожданное свидание
17 апреля 1975 года в день Пэсах на улице Киева
трое еврейских парней изрезали друг друга
ножами из-за нейлоновой куртки.
Никто из них не знал праздник.
Не знали ни одного еврейского слова.
Поезд гремел Украиной, отбрасывая железобетонные шпалы, тянул-тянул за собой придорожные полосы пшеницы, созревшей и поваленной дождем. И сквозь размытое окно – даже если прилипнешь лбом – чудится: рыжий зверь лижет жарко в лицо – расставание.
Они ехали плацкартой. Вере пятьдесят семь – медузообразная, близорукая, она изредка смотрела в окно и тихо ахала – не расплакаться бы. «Зачем я родила его на старости лет?» – думала о младшем. Старший сын сидел рядом с ней, у окна. Под рукой его лежала Тора в твердом переплете. И он вез ее брату. Леве ее дал учитель иврита, учителю – синагогальный старик, старику – кантор, кантору – канадские туристы, канадцы размножили Тору офсетным способом, ту самую, что была издана в Вильно в 1912 году… И вот, через 60 лет, она возвращается к русским евреям. Спешит невеста к жениху…
– Лева, – сказала мама. – Я тебя забожу, чтоб ты не давал эту книгу Фиме. Мало ему цурес? Ты меня слышишь?
Слышал, но думал о своем. «Если Фимка ударил ножом за то, что я когда-то украл в пионерском лагере, то не я ли виноват первый… Я не жалел дарить украденное. Я не жалел сво-своего Фимку… подсунул ему… Не-ет, чушь… Я расспрошу. Расспрашивать без надежды помочь…»
Без умолку болтали только Софа с дочерью. Обе черненькие, гладкие. Для знакомых они ехали на курорт.
– На обратном пути, – сказала Софа, – сама, Вера, поедешь в плацкарте. Мы поедем с Наташей в купе.
– Пожадничала, баба.
– А ты молчи, – оборвала ее Софа. – Не суйся, когда говорят
– Лева, сколько стоит купейный билет? – Вера повернулась к сыну.
– Двадцать три.
– Так это, дорогая доченька, тебе, мне и Наташе 15 рублей переплаты.
– Не обеднела б. Зато ехали б как люди.
– Ты тоже не обеднела бы, – сказал Лева, – если бы сама себе купила билеты.
– А ты не суйся, – Софа порозовела. – Гавно.
– Вы уже опять ругаетесь.
– Сам жаднюга, приезжает к маме, чтоб бесплатно кормили. И еще семью за собой тащит.
– О, Боже мой, перестаньте. Кругом люди…
Он раскрыл книгу, снял очки, приблизив страницу к глазам. С верхней полки выглядывал Андрейка.
– Тебя Шлемик зовут? – спросил его как-то старик в синагоге.
– Андрей.
– А как это будет по-еврейски?
– А так и будет.
– Не может быть.
Но было именно так. В кармане у Андрея лежала пластинка-жвачка. Он вез ее дяде Фиме. Фимка что воробушек со связанными крыльями. И как он, бедняга, продолжал жить? И потому нужно привезти Фимке самое лучшее. И, конечно, жвачку. Зимой Андрея угостили двумя пластинками. Одну он тут же изжевал, а вот эту… эту он везет Фимке.
Земля и поезд поворачивались к солнцу спиной. И, словно в гневе, оно багровело.
– Я уже второй свой День рождения встречу в тюрьме, – сказала Наташа.
– Ой, действительно, – засмеялась Вера. – Ровно год, как мы были у Фимы. Бедный сыночек.
– Он в тысячу раз лучше, чем этот, – сказала Софа, – Фимка рубаха-парень. Та его ж все прямо за русского принимали.
– Фимочка очень добрый, – сказала Вера. – На каждый мой день рождения дарил подарки. Ты, Левочка, не обижайся, ты такой же мне сын, как и Фимочка, но он добрее тебя. Добрее.
– Та-а! – воскликнула Софа. – Это такой жаднюга! Он за копейку удавится. А уж чтоб прислал родным что…
– Я вам разве на Пасху не присылаю мацу?
И Вера сказала, краснея:
– Ой, я забыла, правда-правда.
Поезд пересекал Украину, и, убежав от заката, нырнул в августовскую ночь. Дрогобыч. На асфальте чернели лужи. Из электрички выпрыгивали рабочие и бежали к автобусу.
– А лагерь скоро будет? – тихо спросил Андрей.
– Боишься?
Кивнул.
– Ну, ничего, ради Фимочки…
– А мы будем жить в тюрьме?
– В гостинице. Только решетки на окнах.
– Кругом решетки?
– Не знаю…
Не знал Лева даже того, как выглядел брат. Тискал-жалел маленького, дарил книги повзрослевшему. А кто он – Фимка? «Кто он – Фимка?» – такого вопроса не возникало.
Конец ознакомительного фрагмента.