Вкус жизни и свободы. Сборник рассказов
Шрифт:
а-я-яй!
Временно хмельные и счастливые.
Жизнь вообще временная. Дороги полопаются, здания упадут, все поглотит лес.
И будет, как было …
Первомай в Пятихатках выдался ветреный и солнечный, как и десять лет назад, и на невспаханных полях нет-нет и блеснет снег, и было это все для Семена как в первый раз. Он влюбился в черноглазую девушку. Майская земля зазеленела, а девушка забеременела
Семен открыл чернобыльский аттракцион: он возил любителей экстремальных ощущений в зону отчуждения.
Бог мой, какая прелесть
Бог мой, какая прелесть Чернобыль в сентябре. Вдоль холмов, похожих на свежие буханки хлеба, вальсировала голубая быстротечная Припять, в лучах солнца сверкали стайки плотвы.
Уродилась живность в реке и на земле. И нигде так не любилось, как здесь – в запахах мяты и пении птиц. Чернобыль – еврейское местечко со времен Хазарского кагала.
Было дело, строительство ЧАЭС обрадовало горожан заработками. Перспективы-то какие! Землепашцы-трактористы подались в экскаваторщики, лудильщики ведер – в сварщики. Кавалеры всего Союза: дамы могут выбирать.
Между тем ЧАЭС незаметно пожирала Чернобыль. Сгрызла старое кладбище вместе с могилой цадика Нахума. Потомки его, как ни в чем не бывало, пили самогонку, хуповались между постами.
Жениться надо в сентябре, тогда можно новорожденных купать в реке.
Отец невесты, Муня-эскаваторщик, – крепко сбитый, хоть сейчас в космос, загорелый и уверенный в себе, – стоял перед зеркалом и завязывал галстук. Толстозадая жена его Софа засмеялась:
– Где ты галстук такой яркий взял? Как хвост индюка.
– Любовница подарила, – Муня сверкнул золотой фиксой.
– Давай закажем вызов в Израиль.
– Я, Софа, член партии, строитель коммунизма.
– Блинством хочешь заниматься.
– Слушай, Софа, кончай! А то тресну по башке, навек успокоишься.
– И это в день свадьбы родной дочери.
– А то!
– Сволочь. Бабник!
Муня засмеялся во все свои золотые фиксы.
Родная дочь их Наташа выходила замуж. Такие дела.
Софа последние дни жила в истериках, умирая от ревности, неизвестности, ненавидела Муню, отталкивала и одновременно страстно желала его.
– Все, Софа, идем встречать жениха и невесту.
В Чернобыле и евреи, и братья-славяне селились переулками-тупиками. Двухэтажный коттедж с балконом. На балконе он – мужчина.
Тупик Наперстков – это семь дворов мешпухи: сапожники, портные, биндюжники, инженеры, медсестры, парикмахеры, шухер-махеры и все – Наперстки.
Но сегодня гуляли два тупика, этот и тот, что напротив. Наташа Наперсток выходила замуж за Ваню Слинько, сварщика из бригады
С утра пыль столбом, гвалт – собаки глохли. Праздник.
Невеста, красивая как фотомодель, вся в белом – лепестки белых роз, словно облако, только черные волосы и глаза. Барби отдыхает.
Белобрысый и худющий, как жердь, жених Ваня – в черном костюме и белой рубашке.
Софа вынесла испеченные бабушкой Таней халы, накрытые салфеткой, а свекровь Наташи – каравай на узорчатом рушнике.
– Еще один кузнец еврейского народа Ваня, – подмигнул крошечный восьмидесятилетний Янкель-трубач. Он задрал к небу трубу – знак для клейзмеров. «Семь сорок» закружила свадьбу.
Горько!
Целовались жених и невеста.
Танцевали в тупиках и на улице Ветреной, из просто пешеходной улица превратилась в непросто пьющую и поющую. Хуповался народ. На свежеструганых столах потела самогонка, солнце преломлялось в графинах и стаканах; блестела селедка в кольцах лука и подсолнечного масла, горки отварной картошки, грибы, огурцы и помидоры в зелени, жареные ягнята – подарок улицы Ветреной. Буханки хлеба лежали вперемежку с халами. Все здесь было вперемежку: традиции, религии, судьбы – свадьба еврейско-украинская.
И увидели люди, что догмы их отцов растерялись, запретные истины их истаяли, будто облако в солнечный день, и никто не может обьяснить суть события, волнующего жениха и невесту, которые принимали сегодня смущение, надсаду и радость самолюбивых одногодок. Ой ли, так ли, какая осень! Пусть Господь сохранит и помилует жениха и невесту за привкус счастья.
Невеста вывела жениха в центр круга. А Ваня улыбался, он только начинал жить, когда обнимал Наташу.
– Горько-о! – тесть со свекром чокнулись стаканами самогонки.
Дядя невесты, моcквич Лева, встал из-за стола, поднял две халы перед женихом и невестой, как двух голубей, и произнес благословение:
– Барух Ато Адой-ной Эло-хейну Мелех Хоой-лом Лехем Мин Хо-орец.
Благословен ты, Господи, Боже наш царь во Вселенной, сотворивший хлеб из земли.
– Жиды як пуп земли, – буркнул старый Слинько, дед Вани.
– Не путайте, тато, нацию и религию, – одернул свекр невесты свого отца.
– А як же, религия золотит ручку.
– Ну и пусть.
– Нельзя, сынок, душой привязываться к богатству, – пробурчал старик. – Облекайся в рубище, как в правду. Я вот защищал батькивщину, у немцев в плену год подыхал – не сдох, так свои потом десять лет по лагерям мучали…Чекисты убивали, бандиты убивали… народ молчал или даже соучаствовал, а теперь все в едином, так сказать, порыве оправданы, теперь все хорошие.И все дозволено, и счастье не только есть, но и еще будет. Все друг на друга смотрят – и все хорошие, все друг другу разрешили быть хорошими.