Вкус жизни и свободы. Сборник рассказов
Шрифт:
– Ты будешь редактором газеты «Родник».
Марина пожала плечами.
– Нужно как-то жить. Василий, солнце мое. Яков ходит в ешиву … нищенская стипендия … кажется, конца этому не будет.
– Я рад, что мы снова вместе. Я люблю тебя.
Василий смирился было, что потерял Марину. Его любит самая красивая женщина из всех на земле.
Он стал одаривать ее цветами и подарками, деньгами. Они начали встречаться в тель-авивском отеле. Марина входила, сбрасывала платье, как роща сбрасывает листья. Без единого слова. Для нее мокли в вазе пурпурные розы.
– …Не
И он был счастлив в ней. Такая химия. Они уже не могли быть друг без друга.
Позже, когда они начали вместе работать, оставались в общаге или прямо в офисе, на полу, он вжимался в нее и забывал обо всем. Она помогала ему в этом, она вознаграждала его за одиночество, словно хотела поцелуями заткнуть дыры прошлого. Они ощущали радость, глядя друг другу в глаза как в зеркало. И это так крепко привязывало их друг к другу.
От солнца серый камень Иерусалима раскалялся добела. Город не для пешеходов. Лучи прожигали тело и душу.
Муж Марины Яков носил под черной широкополой шляпой бархатную кипу, а под сюртуком шерстяной талит. После рождения близнецов он перебивался проститутками. А Марину словно отправил в монастырь. Он ее боялся, боялся бедности и солнца, как язычник.
Василий не был богобоязненным. Желание обладать Мариной в нем вытеснило страх. По ночам в одиночестве особенно. Он знал: без него ей невозможно пережить «нечто прекрасное», просто-напросто невозможно. Марина и Василий заигрались в счастье. На Кипр летали – день, не больше. Вокруг кто по-немецки, кто по-английски, и только им, влюбленным, говорить не нужно: они друг друга любили руками, взглядом.
Каждый раз они по-новому влюблялись. В самолете на высоте 10 000 метров над землей – бесплатная страховка от катастрофы.
Иногда он один улетал на конференции, любовь открывалась по-новому – надо крупно расстаться.
В пятницу Марина возвращалась домой пораньше: прибиралась, готовила сразу на два дня. Яков забирал из детского сада близнецов, и к полудню семья была в сборе.
– Глад кошер? – Даня жонглировал персиками.
– Шлимазл! – засмеялся Яков. – Это же дерево. Фрукты всегда глад кошер.
– Мама, а ты их мыла?
– Я их мыла и в них нет червей.
– Папа, ты слышал? А если не кошерная вода?
– Вода всегда кошерная.
– Почему?
– Потому что на нее нет брахот.
– Тогда отмените брахот, – засмеялась Марина, – и все станет кошерным.
– О-о, глупая! – захохотали близнецы.
Она чувствовала, что потеряла не только мужа, но и сыновей. Может быть, потому что разучилась жизнь воспринимать как очевидность.
Она не переносила запахи Якова. А он, как и раньше, запыхавшись, взбегал на третий этаж, целовал ее и благодарил за ужин, пил вино после благословения, а когда вино кончалось, засыпал за столом. Она уходила в спальню, спрашивала себя, как дела, а потом почему-то плакала. Она хотела смириться, но как оказалось, не смогла. Невозможно смириться с отсутствием того, что требовала твоя суть, и все время отказываться от того, чего ты жаждешь.
Встреча с Василием открыла, как сильно она может любить – дыхание перехватывало. Порой она
В метельном феврале девяностого года Василий сопровождал в Москву Йоэля. «Гинейни» размножилась в пятидесяти городах Союза. Василий остановился у матери.
– Совсем семью забросил, – укоряла Майя Давыдовна. – У тебя дочь растет.
– Мама, нет у меня денег.
– И времени позвонить Ане и Юле?
– Я как в аду живу. Все ждут изгнания из ада.
– Где твоя совесть, Вася?
– Мама, нет у меня денег.
– Не верю.
– Мама, ведь они меня бросили.
– А что им делать в Иерусалиме? Сидеть в квартире и ждать тебя?
– Уже и квартиры нет. Кино окончено. Теперь живу в общежитии.
– Но у тебя дочь растет. Я, между прочим, на пенсию живу. Втроем живем на мою пенсию.
– Я знаю, мама. Потерпите.
Все десять дней в заснеженной Москве он бегал на телеграф – звонил Марине. Они могли молчать по телефону, как будто рядом плывут. Вдруг представлял Марину, ее лицо, ее улыбку, ее глаза. Он более праздничной женщины не знал. А как она кружилась, босая, на палубе в просторном сарафане… Любовь сжигала пространство и время, рождала безумство. Жизнь без нее ему казалась в Иерусалиме смертельной болезнью, и только безрассудная отвага могла сравниться с обладанием ею.
В ней было столько страсти. Женщина – зеркало мужчины. Безумно любил ее.
Коктель от депрессии: шампанское, мартини, вино, водка. Все ингредиенты смешивал в пропорции.
– А, блин, пофиг.
И добавлял оливочку.
И только дома ее охватывал страх – вдруг о них узнают.
Безработный Яков c близнецами все больше сидел дома.
Подозревать хуже, чем знать.
У реальности есть границы, у воображения – нет.
Над Яковым смеялись ешиботники. Рав Алекс сказал ему:
– Сломай ее. С такой женой я не могу тебя держать в ешиве. Она работает у реформистов. Или сломай ее, или уходи от нас. Сломай ее или я выгоню тебя. Она должна носить парик и уйти от реформистов. Сломай ее. Читай недельную главу «Ки тэйце» из Торы.
За ужином Яков подсыпал ей в вино снотворное.
Он склонился над уснувшей, и холодный липкий пот сковал его – не перебрал ли он со снотворным?
– Марина! – крикнул он в отчаянии.
Она крепко спала. Яков открыл Пятикнижье: «Речи. Когда выступишь… Когда выступишь на войну против врагов твоих, и отдаст их Господь, Б-г твой, в руки тебе, и ты возмешь их в плен;
И увидишь в плену жену, красивую видом, и возжелаешь ее, и возьмешь ее себе в жены; То приведи ее в свой дом, и пусть обреет она свою голову…».
Но Марина никогда не согласится сбрить золотые волны волос, она ему изменяет. Он теряет ее!
И привлек ее в постели и вошел в нее. Она последнее время сторонилась его. Опять забеременеет, – мелькнула у него мысль.
Утром она увидела себя в зеркало. Сзади нее стоял бледный Яков.
– Ты жена ортодокса. И ты должна уйти от реформистов. И от Василия, твоего любовника.