Вкуснотища
Шрифт:
Джозеф вернулся на кухню и достал из пароварки клубни таро. Разложил их на две тарелки рядом с толстыми кусками хамачи, которые он обжарил на скорую руку на сковородке, чтобы те покрылись румяной коркой. В середине каждого блюда Джозеф поместил сырые сасими. Он терпеть не мог пережаренную рыбу и не понимал, почему у людей столь сильна страсть к уничтожению всего полезного, что они готовы часами выжигать всякие признаки жизни. Когда Джозеф готовил для жителей материка, что ему приходилось делать довольно часто, то они всегда присылали рыбу назад, чтобы ее дожарили, то есть превратили нежную, восхитительную и сочную плоть в высушенный продукт,
Он окропил корни таро соевым соусом, выставил тарелки на стол и позвал Ханну:
— Обед готов. Налить тебе вина?
— Конечно.
Она свалила оставшуюся кучу непроверенных работ на кофейный столик и присоединилась к нему.
— Пахнет восхитительно.
Джозеф откупорил бутылку белого австралийского «пино» и наполнил два бокала.
— Спасибо.
Ханна отодвинула стул, села и с усмешкой произнесла:
— Однажды ты станешь кому-нибудь великолепной маленькой женушкой.
Ханна любила подшучивать над его хозяйственными навыками. Джозефа это несколько задевало. Как будто мужчины не умеют готовить и содержать свое жилище в чистоте! Он же был у нее дома. Видел груды нестиранного белья и картонную коробку, доверху забитую пустыми пивными банками. Разве он позволил себе хоть раз усмехнуться над ней за то, что она любит проводить субботы, следя за успехами футбольной команды Гавайского университета? Разве подобное увлечение не считается противоречащим женской природе? Конечно, Ханна могла позволить себе жить как вечный студент, а потом просто взять и втиснуть себя в бикини, и тогда никто не мог поставить под сомнение тот очевидный факт, что она настоящая женщина.
— Ты просто завидуешь.
Ханна состроила ему гримасу.
— Конечно, завидую.
Она энергично принялась разделывать рыбу палочками для еды, отделяя большие куски и с удовольствием запихивая их в рот. Джозеф смотрел, как она ест. Ему нравилось, что у Ханны хороший аппетит. Он полагал, что можно многое узнать о человеке, если понаблюдать за тем, как он ест. То, как ест женщина, расскажет вам, как она ведет себя в постели. К примеру, если человек чересчур привередлив в еде, поедает пищу размеренно и придирчиво откладывает в сторону все жирные куски, то он, вероятнее всего, при занятиях любовью будет чувствовать себя скованно и постарается не отдаваться во власть страсти. Такой человек слишком чопорный, без малейшего проблеска воображения. Тот же, кто глотает еду жадно, большими кусками и с большой скоростью, может некоторое время казаться забавным, но впоследствии такие люди обычно ведут себя как эгоистичные любовники, заинтересованные только в сиюминутном удовольствии.
Джозефу нравилось, как ела Ханна. Она вела себя довольно неряшливо, но подобная несдержанность возникала лишь потому, что она искренне наслаждалась едой. Она не стеснялась есть пальцами, не боялась запачкать лицо и руки и получала удовольствие от всей души. Когда он смотрел, как она ест, то чувствовал приток гормонов в крови.
Хотя в последнее время сексу них случался нечасто. Ханна очень уставала на работе — по крайней мере именно так она ему говорила — и проводила все больше времени в собственной квартире на другом конце города. Джозеф считал, что по большей части в этом его вина. Он стал серьезно подумывать о том, чтобы уехать из Гонолулу, отчего перестал уделять их отношениям должного внимания. Не то чтобы он
Девушка оторвала взгляд от тарелки и улыбнулась ему.
— Хочешь затащить меня в постель?
Джозеф ухмыльнулся, но, прежде чем он ответил, хлопнула парадная дверь и послышался голос дяди, стремительно ворвавшегося в маленький домик.
— Этот гребаный ублюдок и пальцем не пошевелит, чтобы нам помочь.
Джозеф встал поздороваться с дядей.
— О чем ты?
Сид замолчал, когда увидел сидящую за столом Ханну.
— Привет, Сид.
Сид расцвел в широкой улыбке и устремился к ней, чтобы сжать в крепких объятиях.
— Как поживаешь, девочка?
— Хорошо. А вы как?
Сид отодвинулся и покачал головой.
— Плохо. Все летит в тартарары. — По лицу Ханны Сид догадался, что она ничего не понимала. — Что, энтот парень тебе еще ничего не рассказал?
Джозеф попытался оправдаться:
— Не так уж это и важно.
— Почему ты так говоришь? Да мы просто сидим по уши в луже дерьма, и, если ничего не предпримем, наступит конец.
— Конец чего?
— Конец нашего семейного дела.
Джозеф попытался вразумить Сида:
— Дядя, не делай из мухи слона. Обычная конкуренция.
Сид смерил его сердитым взглядом.
— Надо же, ему прямо не терпится, чтобы нам пришла крышка. Он забыл о своей охана. Он ждет не дождется, когда сбежит, чтобы стряпать в каком-нибудь модном ресторане на материке.
У Джозефа рот раскрылся от удивления.
— От куда ты узнал?
— Мне много чего известно.
Ханна испытующе посмотрела на Джозефа.
— Тебе кто-то предложил работу?
Джозеф покраснел, не зная куда скрыться.
— Да. В Нью-Йорке.
— И когда ты мне собирался об этом рассказать?!
— Я всего лишь получил предложение. Я еще ничего не решил.
Сид запнулся, оглядел Ханну и Джозефа, потом неодобрительно покачал головой:
— Вам двоим давно пора бы пожениться.
— Ты забежал, чтобы сообщить нам об этом?
— Я намерен поговорить с Джеком Люси. Поставить его в известность о том, как ему следует поступить.
Сид развернулся и пошел к выходу. Джозеф посмотрел на Ханну:
— Я должен сходить с ним. Нельзя допустить, чтобы он убил кого-нибудь.
Ханна кивнула:
— Я буду у себя.
Юки наблюдала за «гавайским воином», обладателем прекрасного слуха, который стоял, облаченный в национальную травяную юбку, и дудел в морскую раковину, приветствуя закат солнца и возвещая церемониальное зажжение факелов в гостинице. Она сидела в одиночестве и неторопливо потягивала прохладный ананасовый сок. В это время появились танцоры с огнем и принялись вращать зажженный по обоим краям жезл, пока барабанщики отбивали ритмичные звуки, а танцовщицы хулы, размалеванные словно проститутки, пели и ритмично трясли своими пышными бедрами перед туристами. Вовсе не островная экзотика привела ее сюда.