Вкуснотища
Шрифт:
На дискотеке ночь выдалась беспокойной. Сначала один японский предприниматель, важная шишка у себя на родине, решил, что на сегодня с него хватит веселья, поэтому снял пиджак, скрутил его в славную маленькую подушечку и преспокойно захрапел на сиденье. Уилсон принялся изучать спящего парня. Он давно уже наловчился подмечать самые мелкие подробности, которые могли бы ему пригодиться вдальнейшем, и прикинул, что весит японец около шестидесяти килограммов. У парня были короткие, плотные ноги. Что ж, радует: у Уилсона появился славный рычаг. Потом он оценил крепость ремня у пьяного, проверив, прочно ли тот застегнут. Уилсон улыбнулся. Приготовления закончены. Пожалуй, сегодня ему удастся побить собственный рекорд и отправить парня в полет по улице метров на восемь, не меньше. Именно
К полнейшему разочарованию Уилсона дружки предпринимателя, должно быть, просекли, что их сотоварищу грозят неприятности, быстренько подняли пьяного на ноги и потащили от греха подальше. Уилсон расстроился поначалу, но потом решил отнестись к происшедшему по-философски. Когда-нибудь ему обязательно подвернется другая возможность.
Когда зазвонил его сотовый телефон, Уилсону пришлось «забыть о швырянии пьяных.
Уилсон и Лоно были нападающими в команде «Могучие карлики Менехуны» средней школы Моаналуа в тот год, когда команда боролась за звание чемпиона штата. С тех пор они стали хорошими друзьями. Лоно позвонил Уилсону и рассказал ему об этих двух хаоле. Он обладал великолепным чутьем в отношении скрытых намерений других людей, некой врожденной способностью разбираться в чужой душе, и не сомневался, что он прав. Эти двое были наемными убийцами с материка, и они прибыли сюда, чтобы убить отца Уилсона. Зачем еще могло им понадобиться оружие?
16
Джозеф заказал чашу рисового отвара с засушенными креветками под острым соусом из чилийского перца. Сегодня он встал ни свет ни заря и отправился на пробежку. Хотелось привести мысли в порядок, а для этого нет ничего лучше, чем неспешный бег по прекрасному пляжу.
Джозеф отправил ложку пряной жидкости в рот и выглянул на улицу. Деловые мужчины и женщины проходили мимо, направляясь к офисным зданиям на Кинг-стрит. Слегка растерявшиеся туристы спрашивали у прохожих, где здесь ближайший «Макдоналдс». Работяги в запыленных шортах и выцветших футболках спешили что-то где-то отремонтировать. Служащие гостиниц срезали путь, чтобы вовремя успеть на работу в «Хилтон», где они все утро будут менять запачканные спермой простыни и собирать пустые банки из-под пива. Серферы, парни и девчонки, уже набравшиеся опыта, и те, кто еще только мечтал о покорении волн, — все они куда-то спешили. Каждый шел своей дорогой. Жил своей жизнью. Все куда-то шли, с кем-то встречались. Один только Джозеф чувствовал себя так, словно оказался в ловушке.
Хотя какие цепи опутали его? Джозеф неожиданно понял, что больше ничего не удерживает его здесь. Его бросила подружка. Семья отвернулась. Его уволили с работы. Путы, связывавшие его прежде, теперь разорваны.
Он наконец решился позвонить тому шеф-повару из Нью-Йорка.
С самого раннего утра Кит обходил окрестности пляжа. Он нашел несколько маленьких рыбачьих лодок, пару пластмассовых байдарок и покинутый лагерь, во дворе которого к дереву было приставлено с десяток красных каноэ.
Поскольку в его распоряжении не имелось навесного мотора, он решил, что каноэ — лучший выбор для долгого путешествия.
Кит проглотил очередную таблетку «экстази» — он хотел продлить кайф — и отправился в город за припасами. Утро предстало во всей своей красе. Солнце поднималось над океаном, горячее и сияющее, словно с рекламного плаката блинчиков. Широко раскинулась океанская лазурь, такая глубокая и трепещущая, что казалась живой. Лучшего описания Кит не сумел придумать: «одухотворенная лазурь».
Он с изумлением созерцал, как деревья просыпались от света. Казалось, он видел даже, как происходит фотосинтез. Или, возможно, то была просто аура деревьев. Птицы тоже ее видели. Кит слышал, как они пели об этом.
Он остановился в небольшой забегаловке и проглотил солидную груду жареного мяса, яиц всмятку, макаронный салат, густо сдобренный майонезом, и белый рис с подливкой, запивая все кофе, вкус которого походил на воду из посудомоечной машины. Хотя текстура еды напоминала ему расплавленный китовый жир, вкусовые
Вот уже в тысячу семьсот девяносто четвертый раз в своей жизни Чад проснулся с чувством вины. Хотя цифра была примерной, так как он никогда не считал. Вчера у него состоялся долгий обед со смазливым кубинцем — в конечном счете тот ушел около трех ночи, — так что Чад не нашел времени навестить Фрэнсиса в больнице. Или позвонить. Или послать цветы. Или хотя бы подумать о нем.
Поэтому он сейчас и лежал в постели, охваченный приступом вины. Чад стал размышлять о том, что, возможно, в их отношениях что-то функционировало неправильно, слегка не работало. Он не должен постоянно чувствовать себя провинившимся, разве не так? Чад пообещал себе, что непременно обсудит этот вопрос со своим психоаналитиком, когда вернется домой. Ему совсем не нравилось чувствовать себя кругом виноватым.
Через несколько минут активного прокручивания в голове вина превратилась в негодование. Как только Чад выпил чашку кофе и принялся просматривать электронную почту, негодование сменилось злостью. Какого черта он тратит здесь впустую свое время? Почему Фрэнсис не может сам о себе позаботиться? Ему, Чаду, необходимо провернуть несколько важнейших дел. Руководство студии желает знать, что он думает о сценарии для нового боевика: самые опасные преступники, разыскиваемые Интерполом, объединяются и захватывают Лувр. Чад возлагал большие надежды на этот сценарий. Прежде всего действие происходило в нескольких странах — они могли пригласить для участия заграничных звезд и снять умопомрачительные заморские виды. К тому же фильм обещал стать высокохудожественным. Кто откажется посмотреть на смерть героя, застреленного и испускающего дух рядом с микеланджеловской скульптурой «Пьета»? Только подумайте! Это же классика. Чаду очень понравилась одна строчка в сценарии, когда Дитер, специалист по метанию ножей из Гамбурга, говорит: «Пришло время стереть ухмылку с лица этой сучки» — и разрезает губы Моны Лизы одним из острых как бритва сюрикенов.
Каждая сцена почти кричала о том, что фильм ждет успех, а значит, предстояло много работы. А также пора вспомнить о десятках встреч, которые пришлось перенести на другое время. Посиделки с горячими молодыми режиссерами, обеды с неизвестными писателями, о которых все вскоре будут говорить, и выпивки с их агентами. Чад разозлился: где-то жизнь била ключом, а он вынужден торчать здесь.
Внезапно его осенило: Фрэнсис был обузой. Словно большой мертвый груз, который Чаду приходится таскать с собой повсюду, куда бы он ни пошел. Само собой, он умен, забавен и к тому же присматривал за собаками, пока Чад работал, хотя всегда можно нанять кого-нибудь. Выгульщику собак наплевать, кого ты трахаешь. Домоправительница и не заикнется, что ему не мешало бы сократить количество выпитых бокалов мартини. Разве садовник станет сидеть дома с надутыми губами только потому, что хозяин не смог поехать с ним в Канны? Ответ напрашивался сам собой. Чаду не верилось, что он не понял этого раньше. Кому нужны все эти передряги, страдания и трудности, возникающие при серьезных отношениях с другим человеком? Это просто пережитки Старого Света. Ничего прогрессивного. Если бы Чад оставил у себя веете деньги, которые платил психоаналитику, когда тот помогал ему разбираться в его отношениях с миром, то он запросто мог бы нанять личного повара. Ну почему он не подумал об этом раньше? Лучше иметь прислугу, чем постоянного партнера.
Ханна стояла перед классом, рассказывая о ранних детских годах Камехамехи, проведенных вдали от родных мест. Опасаясь, что ревнивый кахуна, жрец, убьет будущего короля-воина, семья спрятала ребенка в лесах Большого Острова. Вдали от родины Камехамеха упорно учился, изучая мифы и легенды гавайского народа и в совершенстве овладевая секретамилуа — искусства разбивания костей. С годами он превратился в великого вождя и могучего воина, который однажды вернулся на родину и объединил острова в единое королевство.