Владетель Мессиака. Двоеженец
Шрифт:
Здесь поднята была дверь в полу, и по лестнице в сорок ступеней братья спустились в подземелье. Лампа, освещавшая этот каменный колодец, показывала только сырые и скользкие стены. Вокруг них стояли бочонки.
— Это порох! — произнес старший из братьев, носивший титул графа.
За пороховым погребом шли своды под всем левым павильоном замка; внизу, с обеих сторон, виднелись железные двери с замками и завалами. Это были средневековые казематы.
Последняя дверь была вся из железа.
Каспар
Они очутились в темном каменном гробу без потолка. Сверху спускался шнурок с крючком.
По знаку брата Эвлогий положил на камни Одилию.
— Теперь ты будешь жить здесь! — сказал жене граф. — Ты носила мое имя, и тебе ни в чем не будет недостатка. Вот этот шнурок, привязанный к колодцу, находящемуся в углу парадного двора, будет доставлять тебе пищу. Живи и молись за свои грехи. Никогда уже глаза твои не увидят солнца. Я запру эту дверь, разрушу своды в ближайшем коридоре; они упадут, и развалины обрушившейся галереи отделят тебя навсегда от света и людей.
— Пусть исполняется Божья воля! — ответила Одилия.
Когда Каспар д'Эспиншаль и Эвлогий ушли, страдалица осталась одна в гробовой темноте своего ужасного жилища. Выйдя из коридоров, Каспар д'Эспиншаль разрушил своды, и обвал, рухнув, засыпал ход и отделил навеки заключенную от мира и живых существ.
— Знаешь, брат! — обратился Эвлогий к брату. — Рауль, де Канеллак, Шато-Моран и Телемак де Сент-Беат скоро явятся осаждать замок, и они возьмут его. Советую тебе заранее уходить. В лесу, со мной, ты будешь свободен и в безопасности, а когда все успокоится, ты снова вернешься.
Каспар д'Эспиншаль потряс отрицательно головой.
— Я уже обдумал и решился, — произнес он. — Надо ожидать.
Наутро следующего дня, когда старый граф Шато-Моран, в сопровождении Рауля, Бигона и сильного отряда вооруженных людей явился в Мессиак, все ворота в замке были открыты настежь.
Колокола часовни жалобно звучали. В парадном замке толпились дворяне в трауре. Сердце бедного отца сжалось от тяжелого предчувствия.
— О Боже! — воскликнул он. — Неужели умерла моя дочь?
Бледный Рауль дрожал как лист.
— Если Одилия мертва, то несомненно, этот злодей убил ее.
Никто не помешал им въехать во двор замка. Напротив, Мальсен явился их встретить.
— Грустная новость для вас! — обратился он к старику.
— Что такое случилось?
— Сегодня в ночь умерла наша госпожа, графиня д'Эспиншаль.
— Умерла! — воскликнули вместе Шато-Моран и Рауль.
— Точно так, — подтвердил Мальсен. — Говорят, она была влюблена в одного юношу, но дорожила честью имени, которое носила, и потому приняла яд.
— Ты лжешь! — перебил Рауль.
— Два раза она принимала яд. Первый раз, выпив яд, графиня выпила потом противоядие и осталась жива, но вчера в ночь, вероятно, ей надоело жить и она выпила стакан воды с арникой.
Рауль и Шато-Моран в ужасе переглянулись.
— Где граф Каспар д'Эспиншаль? — спросил несчастный отец.
— Увы, господин мой, приведенный в отчаяние случившимся, не желал быть свидетелем печальных похорон и ушел с Эвлогием в леса.
Ничего не отвечая интенданту, Шато-Моран схватил за руку Рауля и произнес:
— Я должен быть свидетелем ее похорон.
Домовая церковь замка Мессиак оглашалась жалобным пением, но Бигон не пожелал присоединить к хору свой голос. Честный гасконец был растревожен. Правда, он получил из рук Проломи-Бока свою Инезиллу, но вот уже несколько дней он не знал, где находится его господин, кавалер Телемак де Сент-Беат. И это лишало честного слугу покоя и присутствия духа.
Дон Клавдий-Гобелет служил обедню. На этот раз он был трезв и даже плакал.
Когда обедня кончилась, четверо сильных людей подняли гроб.
Пятый поднял плиту и покойницу поставили в фамильную катакомбу графов д'Эспиншалей.
Но в ту минуту, когда камень снова готов был закрыть вход в катакомбу, старый Шато-Моран воскликнул:
— Подождите!
Все окружавшие гробницу обернулись и увидели старого графа, приближающегося с топором в руке.
Все расступились, кроме Мальсена, догадавшегося, что нужно старику. Он попробовал помешать, но упал под ударом могучего еще графа.
— Не допускайте этого сумасшедшего старца! Он святотатствует! — кричал поваленный интендант. — Старик с ума сошел, он готов совершить святотатство.
— Умершая — дочь графа, и он имеет право! — произнес Рауль.
Видя, что Мальсен приказывает вооруженным людям из гарнизона замка не допустить Шато-Морана открыть гроб, паж подал условленный сигнал, и отряд рокверских и клермонских воинов окружил гробницу.
Запустив руку в гроб, Шато-Моран нащупал в нем мешок и вытащил его. Все вздрогнули от ужаса.
И в самом деле: страшно было глядеть на бледного старика, с волосами, вставшими дыбом, при блеске восковых свечей рассматривающего останки своей дочери.
Под тканью мешка легко было различить формы рук, ног и прочих частей тела усопшей. Но труп казался короче, чем следовало.
Старик развязал мешок и обнажил тело умершей.
О ужас! Не было головы… только около шеи зияла красная ужасная рана.
— Обезглавлена! — воскликнул старик таким ужасным голосом, точно гром загремел под катакомбами д'Эспиншалей.
Затем, преодолев свое горе и ужас, голосом спокойным и твердым, взяв Рауля за руку, старый граф произнес:
— Час наступил! Надо за нее отомстить!