Владетель Мессиака. Двоеженец
Шрифт:
Тем не менее положение беглеца было ужасное.
Он чувствовал, как трещало и рвалось его платье, а ноги его продолжали скользить по гладкому железу кровли. Когда он смотрел вниз — перед ним открывалась темная бездна; сто сорок футов отделяло его от земли, то есть было сто сорок вероятностей убиться, слетев с этакой выси.
Рауль прилег на живот, решившись лучше соскользнуть в пропасть, чем снова возвратиться в тюрьму. В таком положении он, держась одной рукой за край своего платья, медленно подвигался к краю крыши; только слабая шерстяная ткань удерживала его от падения. Вот он выпустил из одной руки свою подпору. На этот раз, если его ноги не встретят опоры, он погибнет.
Нигде и ничего похожего на поддержку не отыскивалось.
Ужас охватил его сердце. Рауль слышал, как рвалось его платье под тяжестью тела. Треск ниток казался ему столь же громким, как труба архангела, вызывающая мертвых из их гробов.
Прошло несколько секунд. Он продолжал скользить, и вдруг ноги его уперлись во что-то.
Теперь он спасен. Бросив полу разорвавшегося плаща, Рауль ухватился за водосточную трубу.
Передохнув, юноша обхватил руками спасительный водосток и начал отважное нисхождение с высоты ста сорока футов.
Он уже считал себя спасенным, как вдруг водосточная труба исчезла. Она была отломана, и Рауль висел над пропастью, а под ним была смерть.
Он невольно вскрикнул, но не выпустил из судорожно сжатых рук последнего обломка трубы.
Рядом с ним было чье-то окно. Его крик был услышан. Окно отворилось и чье-то страданием искаженное лицо выглянуло оттуда.
— Рауль! — произнес голос. — Рауль!
— Это я, Одилия! Это я, — ответил несчастный, узнав милый голос.
— Что ты здесь делаешь! Ради Бога, разве ты не знаешь, что труба дальше обломана?
— Знаю! И жду, пока ослабеют руки и я упаду.
— Несчастный друг мой! У меня еще хватит сил: протяни мне руку и упрись в окно ногой.
Паж протянул руку и уперся одной ногой в раму. Затем выпустил обломок водосточной трубы, ловко рассчитал расстояние и прыгнул…
Тело его сперва ударилось в подоконник, затем скатилось на пол комнаты Одилии, и он лишился чувств.
Одилия сочла его мертвым и, плача, наклонилась над ним. Но скоро он очнулся, открыл глаза и при свете горящей на столе лампы увидал смертельную бледность, разлитую по ее все еще прекрасному лицу.
— Что с вами? — тревожно спросил Рауль.
— Я отравлена.
— Проклятие! Как давно вы приняли яд?
— Уже минуло три часа.
— Вы еще ничего не почувствовали?
— У меня в груди огонь.
— О, низкий человек! Одилия! Дайте мне простыню. Ведь вы заперты?
— Да, я отравлена и заперта.
Рауль привязал к окну разорванную на полосы простыню и спустя минуту стоял уже на дворе замка.
Коридоры замка были пусты. Без труда ему удалось пробраться в свою комнату, там он схватил кинжал и две склянки с противоядием.
При помощи лестницы, которой пользовался Бигон, Рауль снова вошел в окно «тюрьмы» Одилии и с тревогой сказал, подавая склянки:
— Пейте! Пейте! Скорее!
Одилия выпила.
— Теперь надо бежать! Уходите из этого проклятого замка. Поспешим в Роквер. Еще несколько часов промедления, и будет уже поздно. Он убьет тебя.
Одилия опустила голову.
— Я графиня д'Эспиншаль, — ответила она, — и должна оставаться здесь.
— Зачем вам оставаться?
— Только мой отец может взять меня из этого замка.
Рауль все понял и стал на колени перед молодой женщиной.
— Я люблю тебя, Одилия! — воскликнул он. — Я жажду умереть за тебя. Но ты остаешься для меня божеством, на которое не подниму глаз. Молю тебя, убежим!
— Мое решение остается неизменным. Обязанности привязывают меня к этому роковому месту. Но твоего спасения, Рауль, я желаю и требую от тебя.
Рауль встал.
— Через два дня я буду здесь с твоим отцом, — произнес он, — и мы тебя освободим.
Затем он бросился к окну, спустился по лестнице и исчез.
XX
С наступлением дня Эвлогий один явился в замок. Канеллак вернулся в Клермон. У дикого человека на плечах был мешок.
Войдя в зеленую комнату, он застал в ней своего брата. Граф сидел погруженный в глубокую задумчивость.
Указывая рукой на мешок, Эвлогий произнес:
— Вот все, что от нее осталось.
Каспар д'Эспиншаль поднялся и быстро раскрыл мешок: перед ним лежал безглавый труп страстно им любимой женщины. Вскрикнув от ужаса, он протянул Эвлогию руку со словами:
— Ты ужасный, но верный друг. Однако же я любил несчастную. Надо похоронить ее останки.
Был призван Мальсен, который и получил соответственные приказания.
— А с пажом что сделать? — спросил он.
— Замучить его.
— Смею предупредить ваше сиятельство, я видел, что из окна графини висит простыня, разорванная на части, связанные между собою.
Каспар д'Эспиншаль испугался. Он бросился в залу пыток и не нашел там Рауля. В комнате своей жены он увидел Одилию, еще живую. На столе стояли две склянки; в одной была беловатая жидкость, а другая была пустая. Теперь он все угадал.
— Паж был здесь?
Опущенная на грудь голова Одилии подтвердила его догадку.
— Хорошо же! — прошептал тогда суровый граф. — Она не умрет, но для всех будет мертва. Мой замок не выдаст тайн. Эвлогий! Возьми ее на руки и иди за мной.
Дикий поднял на руки женщину как ребенка и пошел по длинным пустым коридорам, с крутыми поворотами, в самую отдаленную часть Мессиака, до этого неизвестную еще ему.
Впереди шел Каспар д'Эспиншаль. Наконец они оба вошли в маленькую комнату.